25 лет назад, 13 мая 2000 года главный герой «Пункта назначения» Алекс Браунинг с классом хотели улететь в Париж.

Но что-то пошло не так.

Марля — хрупкий и нестабильный материал, на котором невозможно получить четкое и детализированное изображение. Этот эффект идеально передает зыбкость воспоминаний.

https://makersofsiberia.com/rabotyi/memory-olkhon.html

О, в Красноярске на Театральной площади трамваи раньше ходили, оказывается.

Памяти спецкора The Bell Ирины Панкратовой

В субботу вечером умерла Ирина Панкратова — специальный корреспондент The Bell, наша единственная и бессменная с 2019 года журналистка-расследовательница. Последние полгода Ира тяжело болела, но сражалась, как она умела, до последнего.

Никогда еще нам не приходилось писать таких некрологов. Это жанр совсем не подходит нашей Ире. Многие журналисты знают ее лично. А все наши читатели — через тексты. Но нам хочется, чтобы вы тоже узнали ее поближе.

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ THE BELL ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА THE BELL. 18+

Вообще, стоит признаться, что при всей большой любви к визуальным искусствам я к такой классической живописи, скорее, равнодушен. Не исключаю, что виноват недостаток насмотренности — возможно, ходи я в музеи-галереи да на выставки чаще, было бы иначе. В Эрмитаже, Третьяковской галерее и Русском музее я побывал в августе 2008-го на правах руководителя тургруппы и с тех пор туда не заходил, считая план минимум выполненным. Надо попробовать зайти еще! Если меня в живописи что-то и впечатляет, то в первую очередь все эти трещины и царапины, которые указывают на возраст холстов и досок. Кто-то же полтора века назад натворил, а мы сейчас смотрим, представляете?

В Новосибирском художественном музее, где я последний раз был не вспомню когда, проходит выставка «Шедевры русской живописи», на которой представлены картины из коллекции Иркутского областного художественного музея. Фамилии их авторов слышали даже те, кто в музеи не ходит — Репин, Шишкин, Айвазовский, Кустодиев, Левитан, Васнецов, Куинджи, Поленов, Крамской, Бурлюк. Про названия картин так не скажу, хотя понятно, что самые известные работы этих художников висят в музеях Питера и Москвы, а не Иркутска. С другой стороны, у того же Айвазовского почти 6000 картин, и «иркутское» «Купание овец» не так популярно, как находящийся в Русском музее «Девятый вал», но тоже интересно с точки зрения авторской техники. Ну и вообще неймдроппинг рулит, и обывателей типа меня все равно привлекут громкие имена. Так что хорошая выставка, рад, что увидел — она работает до 18 мая, сходите на следующей неделе, кто еще не.

Сельские привели детоботов на линейку к деревянному, выкрашенному голубым зданию школы. На крыльцо вынесли старые колонки. Над дверями растянули красную ткань с рукописными белыми буквами: «Школьные годы чудесные!»

Пятеро разноклассников и двое сельских мальчишек, пришедших в первый класс, стояли в стороне, словно не при делах.

Детоботы выстроились ровно по центру прямой бело-черной линией, плечо к плечу. Оператор, глядя в объектив, вел по их лицам крупный план. Женька слепил золотой улыбкой, Лева оттягивал давящий галстук-бабочку, Кузя сонно тер глаза, Степа ответно смотрел в камеру немигающим круглым глазом. Взгляд Леры счастливо светился, и она пыталась улыбаться, но губы ее гнулись вниз, расходясь в натужную гримасу, словно, настраивая мимические мышцы, ей случайно что-то перевернули.

И была музыка. Было немного голубых и белых шаров, но совсем куце, лучше б вовсе не надували. Потом дети по очереди читали стихи, чуть приседая в такт словам, смешно качали головами, закидывая слова в микрофон.

Потом микрофон взял Лева Поляков, и его голосом запел «Учат в школе» Эдуард Хиль, словно не умер в две тысячи двенадцатом, — звонко и бархатисто. Затем Лева спел точь-в-точь как Георгий Виноградов «Школьный вальс». А потом вовсе затянул крепким голосом Пугачевой про то, что нынче в школе первый класс вроде института… Сельские аплодировали в пятьдесят пар рук: «Ну талант! Талант!»

В классе детоботы сидели как настоящие дети: качали и дергали ногами под партами; растопырив пальцы, чесали голову, локти, что-то доставали из носа, рассматривали, с приоткрытым ртом следили за учителем, пытаясь понять, что делать дальше.

Живые мальчики выглядели за последней партой как раз как выключенные роботы. Они сели вдвоем, а теперь неподвижно и опасливо косились на других.

— А вот наш единственный первый класс, первый «А»! — Раскрытая ладонь Леночки гордо пролетела над головами.

В кадре проскочило несколько лиц, затем камера качнулась и приблизила девочку за пятой партой первого ряда: красный шар ее головы, увенчанный белым ажурным бантом, болтался на шее, глаза катались под веками, из ротика сочилась пенная слюна…

Сюжет оборвался словами «Катенька! Катенька!!!». Камеру вырубили. Детобота Катеньку скорее вынесли из класса.

Вечером Михаил снова собрал новоявленных родителей в ДК, еще раз объяснил им все правила эксплуатации.

— Говорил же, никаких украшений! У них, просто говоря, аллергия. Эти сережки к ней прямо прикипели…

Женщина, взявшая Катеньку тогда в ДК, не спешила признавать вину:

— А чего? Сережки от прабабки еще остались! Чистое золото! Чего?

Если до этого Михаил, когда Катеньку отключили и увезли, обещал женщине замену, то сейчас подумывал сказать, что свободных экземпляров больше не осталось.

— А если не детобот, скажем, — спросили с заднего ряда, — а родитель выйдет из строя? Ну, помрет то есть?

— Может, кто местный заберет. Или отключим экземпляр и вывезем.

Михаил окинул взглядом людей и сменил тему:

— Рассказывайте: какие еще странности обнаружились?

«А у нас», «у нас», «а у меня», — начали хвастать сельские друг перед другом.

Женька мог плавать без задержки дыхания и голыми руками доставать рыбу. Валерия могла делать уроки без настольной лампы, потому как ее голова выдавала не меньше трехсот ватт мощности. Лева заменил собой давно сломанное радио. Кузя болтал с животными и птицами: уже спас корову из пруда и куриные яйца от воришки. И много чего еще сказали.

Целиковская просидела все собрание в молчаливом удовлетворении, подошла к Михаилу после всего:

— А Степа наш — без всяких там. И хорошо, хорошо! Самый обычный ребенок.

Пухлый светленький Степа, с правым мутно-зеленым светящимся глазом, не прикрытым силиконовыми веками, ждал мать на улице и, стоило Михаилу выйти вслед за ней, подбежал:

— А можно, дядя Миша, я буду вам письма писать? — спросил он и ткнул в нагрудный жетон на своей футболке: — На кор-по-ра-тив-ну-ю почту.

Михаил поглядел на мигающий огонек его глаза, погладил детобота против синтетических волос.

— Пиши, если хочешь.

Уходя, Михаил обернулся на Степу, тот быстро-быстро замахал ему ладошкой.

Половина успеха книжки Ольги Харитоновой «Чужая сторона» — привлекательная обложка: синее небо над панельками на окраине завораживает, но не успокаивает, и с этого ракурса знакомые всем дома цепляют сильнее неба. Зная, что Ольга живет в Новосибирске, невольно думаешь: не у нас ли это снято? И уже поэтому открываешь сборник с интересом.

А все рассказы в нем — ну такие. Неплохие, но очень уж обычные, до сведения скул. Видно писателя из Союза литераторов РФ, который пишет биографические справки о себе сам и интервью дает так, что слышишь: отвечает письменно. «История про людей, превращающихся в автомобили, что это? Абсурд, фантастика, притча? Какая разница? Интересно же!» Не всегда, увы.

«Художественное пространство ограничено короткими отрезками. По нему без интереса бредёшь до следующей впечатляющей метафоры. Оглядываешься — равнина». И постоянно «хочется немножечко поправлять. Это бывает, когда хорошо придумано, но хуже осуществлено». Хорошо, когда кто-то до тебя уже написал рецензию, с которой ты согласен.

Патриотический сборник «Музыка победы», мягко говоря, расстроил — похоже на плохое караоке, даже странно, что продюсерский центр Игоря Матвиенко, кажется, сильно не старался. Обидно прежде всего за песни: они-то отличные, такого отношения к себе не заслуживают, а ведь кто-то начнет теперь судить о них именно по этим версиям. На мой взгляд, никто не захочет из-за них интересоваться историей этих песен, слушать первоисточники и проникаться темой ВОВ — а разве не для этого всё должно делаться? Вот в «Старых песнях о главном» «Песня о далекой Родине» и «На безымянной высоте» звучали так, что ты их помнишь и напеваешь до сих пор. А каверы Гагариной и Сои — бездушные, послушал и забыл.

Не могу перестать думать про 19-летнего Ивана Шаргунова, неделю назад погибшего в Москве (сбила машина, умер до приезда скорой; нигде не пишут про водителя и то, как это случилось). Прочитав о его смерти, я сразу вспомнил, с какой любовью и гордостью говорил про сына Сергей Шаргунов, отвечая на мой вопрос о будущем Вани: если в предках сплошь люди искусства, логично ожидать это и от потомка. Ване тогда было пять. Сил Сергею и Анне Козловой, дети не должны умирать раньше своих родителей: на войне, в ДТП, от рака, никогда.

Надеялся увидеть Антона Беляева на сцене с песней «Возвращайся», но у него, видимо, не получилось попасть на концерт 17 апреля, поэтому песню Олег Нестеров исполнил сам, вместе с Викторией Жук (Therr Maitz), также выступившей на бэках в ряде старых хитов и заменившей Машу Макарову в песнях «Где цветы?» и «Ангел».

Меня раз пять пытались отчислить из института, один раз — за то, что я прижал завкафедрой к стенке за грудки и сказал: «Иди ** *** [к черту], овца», — я был немножко не в себе. Меня увели в академ, а потом вернули. Человек стал для меня объектом презрения. <…> Я не помню момент, чтобы я подумал: «Вот я вам все и доказал». Во мне нет злорадства, это неважные эмоции. И к тому человеку у меня уже не осталось никакого негатива, сейчас я бы его обнял и пожал руку. Это в 18 лет я считал его предателем всего на свете.

https://daily.afisha.ru/music/29258-anton-belyaev-zaviduyu-muzykantam-bez-obrazovaniya-no-so-smelostyu-eksperimentirovat/

Максимально сконцентрированный на своей работе человек; и до этого интервью было понятно, а теперь-то вообще очевидно.

Будешь падать — не бойся падать.

Пара договорилась встретиться с Крисси у Памятника битве. Она видела супругов всего раз, пять лет назад, когда занималась юридическим оформлением покупки их дома. Вскоре жена связалась с ней по поводу планировки участка. Крисси выслала материал, но клиенты пропали. Она и думать о них забыла, пока жена не прислала ей мейл с извинениями за долгое молчание. «Мы настроили свои сердца на то, чтобы пережить это время», — писала она.

Это были не первые ее медлительные клиенты. Ей нередко рассказывали о мучениях, связанных с принятием решений, касающихся их будущего. Сама она не удосужилась написать завещание — ну и что? Никто не говорит, что ты обязан жить согласно норме, принятой в твоей профессии.

Магнолии, обрамлявшие аллею, стояли в самом цвету. Крисси подняла со скамейки большой, размером с ладонь лепесток. Цветы магнолии такие нахальные. Даже опавшие лепестки кажутся живыми.

Много лет назад под одной из этих магнолий Крисси и две ее лучшие подруги выкопали яму и закопали конверт, куда положили свои дневники, решив прочитать их по достижении пятидесятилетия. Дабы подчеркнуть торжественность момента, каждая засунула еще и по серьге. Крисси положила опалового единорога.

Когда им исполнилось пятьдесят, про конверт никто не вспомнил. История всплыла у Крисси в памяти только сейчас.

Пара тут же узнала ее, как и она их. Они извинились, что двое их друзей, свидетели, опаздывают.

Крисси предпочитала пунктуальность. Она не любила пустую болтовню. И тем не менее спросила у пары, как у них дела с учетом локдауна. Муж вежливо кивнул и отошел. Возможно, тоже ненавидел пустую болтовню.

— А дети? В каком они сейчас классе? — уточнила Крисси.

Жена посмотрела в сторону мужа. Он стоял поодаль, рассматривая генерала Вашингтона.

— Итан в шестом.

Разве у них один ребенок? Крисси помнила про двоих, по такой же пустой болтовне пять лет назад. Но в завещаниях действительно было указано только имя Итана. Наверно, она перепутала их с другой семьей.

— Вы, должно быть, имеете в виду Зою? — тихо спросила жена.

— Верно… — ответила Крисси.

Она уже знала, какой ответ даст миссис Карсон, и испытала облегчение, заметив свидетелей. Зоя умерла. Крисси пожалела, что спросила про детей. Такой невинный вопрос, но ведь совершенно невинных вопросов не бывает.

Подписание заняло не более десяти минут. Пара состоятельна. Ни один раньше не состоял в браке, ни у одного нет детей вне брака. Без осложнений, так Крисси думала о подобных клиентах. И все-таки со всеми случаются осложнения. Обычно Крисси предпочитала на них не задерживаться.

Когда пара вместе со свидетелями уходила, Крисси крикнула жене:

— Миссис Карсон!

Муж и свидетели пошли дальше, треугольником, соблюдая необходимую дистанцию. Крисси хотелось сказать что-нибудь о Зое. Жена недаром упомянула ее имя.

Миссис Карсон кивнула на папку в руках у Крисси:

— Странным образом поднимает настроение, правда? Подписать завещания в такой солнечный день.

— Это было правильное решение, — машинально отозвалась Крисси.

— Да, — кивнула жена и еще раз поблагодарила.

Сейчас они расстанутся и, вероятно, больше никогда не увидятся. Крисси забудет о встрече, как забыла, что писала себе подростком. Но когда-нибудь она вспомнит эти минуты, и ей захотелось сказать не просто банальность, как хотелось помнить, что она себе написала.

— Мне очень жаль, — произнесла она. — Я о Зое.

Банальней не бывает, но правильных слов тут не найти. Как бы извинение за то, что ты так ничего и не сказал.

Жена кивнула.

— Иногда мне хочется, чтобы Зоя была не такой решительной. Чтобы она была, как я или ее отец. Мы оба медлительны.

А все-таки ни один учитель или родитель на станет поощрять нерешительность, медлительность ребенка, подумала Крисси. Почему они с подружками считали, что через несколько десятков лет еще будут помнить о тех дневниках, что они еще будут им интересны? Уверенность в устойчивости жизни для юного человека легко оборачивается отчаянием, когда в жизни ничего не меняется.

— Но вы пережили это время, — сказала Крисси, указав на папку.

Опять банальность, но банальности, как и медлительность, имеют свой смысл.

В 1348 году, укрывшись от чумы в пригороде Флоренции, персонажи «Декамерона» Боккаччо коротают локдауновые вечера, развлекаясь отвлекающим их сторителлингом: «Большинство историй глуповаты, есть печальные, но ни в одной не говорится о чуме». В 2020 году по просьбе редакторов The New York Times Magazine разные авторы, от Дэвида Митчелла, Этгара Керета и Маргарет Этвуд до гораздо менее известных в России литераторов, сочиняют собственные «новеллы времен пандемии». Специальный номер журнала с этими текстами ожидаемо превращается в книгу: не факт, что через 700 лет судить о коронавирусной эпохе все будут именно по «Новому Декамерону», но он хорош. Такие сборники у нас тоже были (см. «Любовь во время карантина» и «Окно во двор»; я их сам не см. и не очень хочется), но путешествовать хотя бы благодаря рассказам из таймсовской книжки по всей планете (Париж, Карачи, Барселона, Рим; Нью-Йорк, Техас, Калифорния, Мичиган; Израиль, Великобритания, Марокко, Китай) в дни локдауна (и не только), само собой, куда интереснее.

Заходят Бибхутибхушон Бондопаддхай, Апичатпонг Вирасетакул и Жугдэрдэмидийн Гуррагча в бар.

В отличие от европейцев, мексиканцы спокойно относятся к неопределенности. И это отсутствие конкретики, пожалуй, самое сложное в общении с ними. Слова мексиканца «Все, завтра приступаем, завтра мы начнем все делать» могут вообще ничего не значить. Важно различать sí, которое значит «да», и sí, которое на самом деле означает «Я подумаю, потому что не могу тебе вот так сразу отказать».

https://arzamas.academy/mag/1334-nopal

Про «погорельца» Месхиева шикарная история.

О каждом из мест в альбоме можно так сказать: они и не человеческие, и не природные. Пограничное состояние, в неустойчивом балансе: еще немного, и природа захватит его, или наоборот — если начнется реставрация локации, скорее всего, весь шарм, вайб природный оттуда улетучится.

https://makersofsiberia.com/rabotyi/gerbyi-garazhnyix-massivov.html

Классная инициатива из Барнаула, такое краеведение мы любим. Про Затулинку сделал бы такой альбом с удовольствием, да не сделаю же.

Артист обязан переодеваться.

Ладно, всё-таки второе: полистал тот самый последний номер и вспомнил, что главред Даниил Трабун, казалось тогда, словно нарочно делал всё для того, чтобы журнал перестали читать и в конечном счете выпускать. Делал уже не журнал «Афиша», а странный арт-объект. Не обидно и не досадно, короче, что тех номеров у меня нет.

А еще эта книжка помогла сделать грустное открытие. В 2015 году, по словам Идиатуллина, «Афиша» попросила его и других писателей сочинить рассказы ужасов из двух предложений: «Я человек досадно обязательный, поэтому за день вместо одного напридумывал больше полутора десятка микрорассказов». Какой рассказ взяли в журнал, автор в книжке не уточняет (я бы взял этот: «Детское кресло спасет, спасет, должно спасти. Верить во что-то кроме этого я уже не успевал»), поэтому я пошел к стеллажу взять нужную «Афишу» — и увидел, что у меня за 2015 год, оказывается, нет двух номеров. Почему? Может, потому что в октябре после предложения разъехаться я «разъехался», жил месяц у Олежика и журналы в тот период не покупал? Или я просто устал от «Афиши» версии Трабуна и перестал ее покупать (а она тут же закрылась, и последний номер я купил)? Не помню, скорее всего, второе. Но я 10 лет и не думал, что у меня есть НЕ ВСЕ номера с 2006 года, а сейчас эти два вряд ли где-нибудь отыщу. Досадно и обидно, конечно, но что уж теперь уж!

Пару недель назад вообще вышел скандал. На расширенное заседание кабмина Насыров снова прислал зама – третьего, очевидно, последнего. Мухутдинов, едва поздоровавшись с залом, спросил: «Где Насыров?» Поднявшийся с места аждахаевец даже отчество президента договорить не успел. Мухутдинов сказал: «Так, дорогой, езжай домой. С замами я говорить не буду. Что стоишь? Домой-домой. Альберту Гимаевичу пламенный привет».

<…> Насыров, похоже, сорвался с резьбы. Он явно учел обещание президента не общаться со вторыми лицами. Сегодня аждахаевский глава прислал в Казань даже не зама, а завотделом сельского хозяйства.

Мухутдинова, который традиционно начал совещание – по счастью, снова закрытое для прессы, – выкликом Насырова, это ушибло настолько, что он вытащил аждахаевца на трибуну и предложил высказаться на любую интересную высокому гостю тему. Но парень оказался храбрый и толковый. Со спокойствием, пересекшим границу наглости, сказал, что воздержится от пространных выступлений, чтобы не утомлять аудиторию, а вкратце обоснует переориентацию района с растениеводства на животноводство. Аудитория вымерла. Мухутдинов подпер щеку рукой и сказал: «Изнемогаем от нетерпения».

Речь в самом деле была короткой и эффектной. Если парень не врал, то в первом полугодии выручка аграрного сектора в районе выросла в шесть раз. По итогам года разница, конечно, должна была сократиться – в связи с тем, что урожай зерновых продается все-таки в осенние месяцы, в отличие от мясомолочной продукции, реализация которой относительно равномерно размазана по году. Но все равно в новый год селяне намеревались войти с чистой прибылью, не гигантской, но весомой. В следующем году она должна была утроиться за счет запуска бутилировочного комплекса. Для Аждахаевского района, по аграрным показателям болтавшегося на уровне рентабельности, это было чудом. А для большинства районов, мечтавших об этом уровне как о коммунизме – яростно и нерегулярно, – оскорблением. Аудитория слегка ожила и злобно забубнила.

Что-то великовата у вас реализация получается, сказал Мухутдинов, разглядывая пометки в блокноте. Как будто сам район потребление по мясу и молоку резко снизил. Вы что, крестьян на фураж перевели?

Аждахаевец улыбнулся и пожал плечом.

А то, что мы благодаря вашему району недобираем двести тысяч тонн твердой пшеницы к плану, продолжил Мухутдинов, – это как?

А никак, спокойно ответил аждахаевец. Твердость, вы знаете, спорной была. И потом, нам что нужно – денег заработать, людей прокормить или бумажкой пустой помахать?

Аудитория вымерла снова, а местами даже истлела.

Спасибо, молодой человек, ласково сказал Мухутдинов. На этом, пожалуй, объявим перерыв. Вас, молодой человек, не задерживаем. Можете возвращаться домой. Альберту Гимаевичу, как всегда, привет пламенный. Скоро, Alla birsä, увидимся.

– Такой скандал, Денис, уже не скрыть. Утечка не сегодня, так завтра пойдет. А там и до Нижнего с Москвой докатится. Вопросы возникнут. И у нас должны быть ответы наготове. Верные и единственно возможные. Я уж не говорю про то, что Мухутдинов может завтра в Аждахаево нагрянуть, чтобы с Насырова голову снять.

– Может, конечно, – задумчиво сказал Денис. – А может и выждать недельку. Чтобы Насыров попугался. Хотя он, похоже, страх вообще потерял.

– Во-во. Не понимаю я, Денис. Когда человек так себя ведет – он или дурак, или у него крыша не любить какая крутая. Ну, ты помнишь Галиуллина.

Денис помнил. Галиуллин был казанским вице-мэром, которому ГФИ интереса ради сообщил, что его кандидатура вошла в утвержденный Москвой короткий список кадрового резерва. Галиуллин обрадовался настолько, что уже через пару недель его имя пришлось вносить в другой, черный список.

– Так ведь нет у него никакой крыши! – воскликнул ГФИ.

– А может, действительно болеет? – предположил Денис.

– А может, умер, а подчиненные скрывают. А может, ваххабитом стал и оружие скупает. А может, в законники коронован и теперь по понятиям живет. Все может быть. Вот ты и выяснишь. Езжай прямо сейчас. Деньги у Нины возьми, по возвращении оформишь. В пятницу жду. Лучше раньше, но сильно не торопись. Счастливо.

Книга с летовским названием «Всё как у людей» составлена из повестей, рассказов и миниатюр, написанных, по словам самого Шамиля Идиатуллина, на заказ, по просьбе или «на слабо». Одни выходили в журналах (разных: от «Юности» и «Знамени» до Esquire и L’Officiel), другие — в сборниках («Русские дети»), а у некоторых, насколько я понимаю, это первая публикация. Два-три текста вызывают, если честно, ощущение необязательности (как, наверное, в любых таких компиляциях), но ощущение неловкости — ни один. Не раз уже восхищался здесь тем, как Идиатуллин держит внимание читателя: раскрыв книгу, сложно оторваться, — и в этом отношении, конечно, чем дольше текст, тем он лучше. В повестях «Эра Водолея» и «Светлая память» современные российские реалии смешиваются с фантастическими допущениями (что, если тебя все буллят в офисе, потому что ты робот, и это период тестирования? а если в райцентре люди мутируют в динозавров?), и это жутко смешно и увлекательно. Одних только этих текстов хватило бы, чтобы признать книгу удачной.

Уникальный жилой дом в Бобруйске, построенный в 1980-х годах (источник: pastvu.com).

Тарантино интересно смотреть, как кому-то отрезают ухо; Линчу интересно само ухо.

https://arzamas.academy/mag/1331-lynchian

💁‍♂️ Разница между фото — 12 часов.

Незаменим для путешествующих по Сибири (и не только русских, поскольку и иностранцы быстро адаптируются для того, чтобы обмануть время) — cianik. Как только поезд прибывает на станцию, пассажиры начинают выбегать из ещё идущего поезда, чтобы прибыть первыми к kipyatok — крану с бесплатным кипятком, который раздаётся для чая, что русские пьют на протяжении всего дня. Большое разочарование настигнет того, кто менее проворен и прибыл к крану, когда весь запас кипятка уже истощен. Ситуации провоцируют жаркие дискуссии, но опоздавшим не остаётся ничего большего, чем ждать следующей станции и быть более пронырливым.

https://io.nios.ru/articles2/140/15/chikago-v-galoshah-priklyucheniya-inostranca-po-transsibirskoy-magistrali-i

Статья про Транссиб из журнала «Tutte Le Vie d’Italia e del Mondo» (январь 1936 года) с крутейшими фото Новосибирска (перекресток Красного и Депутатской? Дворец труда?), в котором и сто лет назад уже было пыльно и грязно, так что обитатели «Сибирского Чикаго» называли его «Чикаго в галошах».

Кантри-группа из Обнинска когда-то была символом российско-американской дружбы, а теперь её ругают за «американский язык».

Ещё когда президента Трампа избрали в первый раз, несколько жителей Обнинска вышли на пикет в его поддержку. Журналистам тогда сказали, что обнинцы хотели так «выразить надежду на улучшение российско-американских отношений».

◾️«Новая вкладка» решила заглянуть в историю этих отношений и отправила журналистку в Обнинск. У него есть есть побратим в США — город Ок-Ридж. Города «подружились» в 1998-м, а за несколько лет до этого в Обнинске появился ансамбль «Весёлый дилижанс», который играл музыку американских фермеров.

▫️Теперь зрители стали просить «Весёлый дилижанс» перестать петь американские песни — ту самую музыку, которая его прославила не только в России, но и за рубежом. Как мы все оказались в этой точке и что теперь происходит с одной из лучших кантри-групп в стране?

«Новая вкладка» рассказывает в новом тексте: https://storage.googleapis.com/kldscp/thenewtab.io/davaj-na-russkom-hvatit-etogo-amerikanskogo-yazyka

Худой человек упал на пол в кафе. Он даже представить себе не мог, что боль в животе бывает такой сильной. Приступы неудержимых судорог сотрясали его тело. “Вот что люди чувствуют, когда вот-вот умрут, — подумал он. — Но не может быть, что это конец. Я слишком молод. И слишком стыдно умереть вот так: в шортах и кроксах на полу кафе, которое когда-то было крутым, но уже много лет просто пытается как-то выжить”. Он открыл рот, чтобы позвать на помощь, но в легких не хватило воздуха. Этот рассказ не о нем.

Официантку, которая подошла к худому человеку, звали Галя. Она никогда не думала, что будет официанткой. Она всегда мечтала работать с маленькими детьми. Но работа с детьми не приносит денег. А работа официанткой приносит. Не бог весть сколько, но достаточно, чтобы платить за квартиру. И еще немножко. В этом году Галя начала учиться на кафедре специальной педагогики в Бейт-Барель и в дни учебы работала в вечернюю смену. По вечерам Галя зарабатывала меньше половины того, что выходило по утрам, но учеба была ей важна.

— Ты в порядке? — спросила она человека на полу. Она знала, что он не в порядке, но все равно спросила. Этот рассказ и не о ней тоже.

— Я умираю, — сказал ей этот человек. — Я умираю. Вызовите “скорую”!

— Не имеет смысла, — небрежно заметил кто-то смуглый и волосатый, сидевший у барной стойки и читавший The Marker. — Пока приедут, пройдет час. Из-за забастовки они сегодня работают в субботнем режиме. — Сказав это, он встал и взвалил худого себе на спину. — Я отвезу его в приемный покой. Моя машина тут со­всем рядом.

Он сделал это, потому что был хорошим человеком и хотел, чтобы официантка это заметила. Он только что развелся, и флегматичность официантки чем-то завораживала его. Он был старше ее как минимум на десять лет, но все равно мог представить себе, что они будут вместе. Этот рассказ и не о нем тоже.

Все дороги до больницы “Ихилов” были забиты пробками. Худой, лежавший на заднем сиденье, еле слышно стонал и обслюнявил волосатому обивку новой спортивной “альфа-ромео”. Когда волосатый развелся, друзья сказали ему, что он обязан сменить свой семейный “мицубиси” на машину неженатого человека. Девушки многое узнают о тебе по машине, которую ты водишь. “Альфа-ромео” говорит: “Класс­ный мужик, молод душой, ищет приключений”. В конце концов, даже этот худой, который сейчас извивался на заднем сиденье, был приключением. “Я сейчас вроде «скорой», — думал волосатый. — У меня нет мигалки, но я могу сигналить другим машинам, чтобы дали мне дорогу. Я могу проезжать на красный, как в кино”. И когда он подумал об этом и выжал газ почти в пол, ему в бок въехал белый грузовик марки “рено”. Водитель “рено” был религиозным евреем. Водитель “рено” не был пристегнут. Столкновение убило его на месте. Этот рассказ и не о нем тоже.

Кто был виноват в столкновении? Волосатый, который гнал машину и проигнорировал знак остановки? Водитель грузовика, который не пристегнулся и тоже превысил допустимую скорость? В этой аварии виноват только один человек. Зачем я выдумал всех этих людей? Зачем я убил человека в кипе, который не сделал мне ничего дурного? Зачем я причинил боль худому человеку, которого вообще не существует? Зачем разрушил семейную ячейку смуглого волосатого мужчины? Тот факт, что ты кого-то выдумал, абсолютно не снимает с те­бя ответственности за него. И, в отличие от реальной жизни, где можно пожать плечами и указать пальцем на небо, здесь у тебя нет оправданий: ты и есть небо. Если твой герой терпит неудачу, то только потому, что ты заставил его потерпеть не­удачу. Если с ним происходит дурное, то только потому, что ты пожелал ему дурного. Ты пожелал ему искупаться в крови.

Моя жена входит в комнату и спрашивает:

— Ты пишешь?

Она хочет что-то спросить. Что-то другое. Я ви­жу по лицу. Но в то же время она не хочет мне мешать. Не хочет, но уже мешает. Я говорю ей, что да, но это неважно. Говорю, что рассказ у меня не вытанцовывается. Что это вообще не рассказ. Это зуд. Грибок под ногтем. Она кивает, словно понимает, о чем я говорю. Она не понимает. Это не значит, что она меня не любит. Можно любить, не понимая.

Дети без имен растут в интернате для больных старостью. Мужчина влюбляется в голограмму. Учитель и адвокат по вечерам встречаются на набережной, чтобы раскурить на закате косячок. Девочка верит, что папа не ушел, а превратился в кролика. Мальчик выпрашивает у отца в магазине «Мир сладостей» кассовый аппарат. После войны с Мексикой и переизбрания Трампа на третий срок в США мобилизуют тинейджеров в специальную роту «Четырнадцать плюс». Женщина создает приложение мониторинга ближайших бомжей, чтобы богачи тешили свое самолюбие, когда их благодарят за подачки. Менеджер квест-комнаты — инопланетянин.

Пост про книгу Этгара Керета был одной из первых рецензий в этом канале, и как же здорово, что его продолжают переводить. Сборник «Поломка на краю галактики» — новая порция рассказов Керета в переводе Линор Горалик. Каждый из них (смешной, фантастический, реалистичный, все хороши) полон отчаянной ПЕЧАЛИ, которой сразу хочется делиться с другими. Если уж нам всем суждено печалиться, пусть лучше это будет именно так.

Я скорее техник, а в творческих, художественных заслугах «виноваты» режиссеры. С ними везло. А я мог найти способ решить их задачи с помощью техники. Это позволяло максимально точно и ярко визуализировать сценарный текст.

https://seance.ru/blog/prirodnij-svet-2025/

Обложка британского журнала Grazia.

Реальная.

Кто-то мог бы решить, что в моде на лысых русских в американском кино виноват Юра Борисов, но вот Юрий Колокольников, напоминаю, там давно уже блистает (от «Игры престолов» до «Белого лотоса», от Кристофера Нолана до Майкла Бэя), а Никита Кукушкин вместе с ним у Даррена Аронофски еще до хайпа вокруг «Оскара» сниматься начал. От хороших лысых русских американскому кино будет только лучше, я уверен. Другой вопрос — как перестать думать о том, что у Аронофски был роман с дочерью бывшей супруги Колокольникова.

Отец нашей хорошей подруги, замечательной переводчицы с китайского Алины Перловой, олимпийский чемпион Андрей Перлов уже полтора года в СИЗО.

Идиотская и мерзкая история.

Через четыре недели — событие, в организации которого я принимаю активное участие. На медиафорум «Сибирь.ПРО», где мы выступаем операторами, в Новосибирск едут офигенные спикеры, и я уже кусаю локти, что не смогу сам послушать всех, кого мы позвали, потому что, как обычно, наверняка буду бегать по площадке и кашлять вопросики. Программа и тайминг появятся на сайте позже, но там уже есть фото экспертов (не всех, будет больше!) и кнопка для регистрации. Так что всем, кто интересуется, я советую приготовиться: 28 мая точно будет интересно. «Сибирь.ПРО» у меня в голове звучит как «медиафорум здорового человека» — таким его и сделаем, приходите посмотреть.

Когда Дима не ездит к войне, он продолжает воевать в Москве, в которой официально мир. Путы крепки. Дима чувствует себя мушкетеро-красноармейцем, вместо шпаги-штыка или ружья у него печатная машинка. Дома у него есть компьютер, который он сам собрал, прямо как новый Питер Паркер, а как прежне-прежний Питер Паркер, Холодов сам фотографирует, когда с ним в командировки не отправляется фотокор. Он же не просто пишуще-воюющий, он инженер, он супергерой в квадрате. Паркера укусил радиоактивный паук, Холодова укусила война.

<…> Дима воюет с теми, которые должны профессионально защищать родину или быть готовыми к ее защите, но делают это плохо и на этом плохом зарабатывают деньги. Это делают те, кто наверху и иногда посредине армии. Войне все это ужасно нравится. И ворующие, и воюющий с ними Дима. Он совсем недавно на этой своей священной службе, но уже знает многих, даже тех форменных людей, которые сидят ближе к вершкам. Они очень недовольны происходящим, может быть даже страдают, но боятся потерять на плечах звезды и поэтому сами не высказываются напрямую, а рассказывают Диме разные истории. Он все услышанное, нарасследованное соединяет в свои статьи. У двадцатипятилетнего пишущего солдата своя рубрика в самой популярной постсоветской газете. Рубрика называется «Караул». Война смеется, ее все устраивает, ей ничего больше не надо делать. Люди все сделают сами.

Дима на карауле, и ему ничего не страшно. Он рассказывает обо всем том, что его возмущает. Он пишет о том, что у военных малых и некоторых средних званий нет еды, оружия, обмундирования, чтобы служить и защищать. Что солдаты вместо заботы о родине строят дачи генералам.

Дима пишет о том, как воздушное защитное кольцо Проржавевшей теряет свою силу. Он, очевидно, переживает утрату всего военного-советского. Морские железные монстры войны не плавают — он переживает. Дима видит распад, Дима пишет — караул.

Дима волнуется за судьбу всего военного и космического на землях отделившихся теперь от Бывшего советского царства отдельных царств. Он много пишет про металлические единицы, про цифры в рублях и долларах. Про то, сколько таких единиц пропало. Про то, сколько теперь Проржавевшей будет стоит брать в аренду свой космодром.

Дима пишет о том, как войска уходят из немецкого полцарства и с северных морей, принадлежавших раньше Проржавевшей, и вместе с ними уходит все оружие, танки и прочие средства войны. Люди, бывает, доходят до цели, если они не мертвые души, а оружие исчезает тоннами своего железа, которое переплавляется в золото, или чаще всего превращается в денежные бумажки, и не рубли. Вокруг этого путешествия Бывших советских войск с запада на восток и их опасных железяк домой появляется целая торгующая компания. Входящие в нее генералы и их помощники становятся очень богатыми с заграничными счетами. Это все известно на вершках. Об этом всем Дима рассказывает особенно много и особенно зло. Он так и пишет — «мафия».

Идет великое воровство всего того, что строили-делали-проектировали-придумали-конструировали-сваривали тонны советских людей в шарашках, лагерях, тихих закрытых и полузакрытых военных городах, на закрытых предприятиях. Того, что делали Димины родители.

Военные малых и средних званий, выведенные из западного полцарства или из более бедных бывших территорий Проржавевшей, обнаруживают, возвращаясь домой, для себя ничего. Их селят в бараках с деревянными перегородками между семьями, с одной кухней и туалетом на множество человек. Охраняющие или воюющие на окоемках, возвращающиеся с бывших земель Бывшего советского царства, военные люди малых и средних званий начинают сами слать Диме письма и рассказывать о неправильных, нечестных, возмутительных вещах. Дима слушает голоса «простых» военных. Они доверяют ему. <…>

Дима пишет с каждым своим материалом все горше, злее и грубее. Он теряет ангельскость, защиту от бед, все больще становится человеком. Где-то ошибается, преувеличивает, не перепроверяет информацию. Очень хочет собирать грибы. Быть дома с семьей и есть селедку под шубой. Но у него нет времени. Он теперь генерал похода против нечестных генералов.

17 октября 1994 года 27-летний Дмитрий Холодов погиб от взрыва в редакции «МК». Десятилетний я ничего про это не слышал и узнал, что такое «убийство журналиста», чуть позже благодаря Владиславу Листьеву. Евгении Некрасовой в октябре 1994-го было девять, но мимо нее эта история пройти не могла: она росла в Климовске, где вырос Холодов, училась в той же школе, ходила по названной его именем улице. «Улица Холодова» — «книга-удивление» о том, как его смерть повлияла на Некрасову и на ее отношение к девяностым, свободе, правде и журналистике. Читать про детство писательницы («Мне хотелось умереть с первого класса и лет до двадцати пяти» — практически, извините, саммари), честно, не так интересно, как про Холодова (или просто подустал от автофикшена?), зато нет вопросов к оформлению книги: художница Вера Ломакина, также жившая в Климовске, блестяще отразила в своей графике дух «Улицы» и ее хронотопа. А еще я окончательно убедился, что «иллюстраторка» или «редакторка», например, мне ок, а от «коллежанки» у меня тик.

Трагическая новость — умер издатель Игорь Захаров, фигура, достойная не жалкого некролога, а отдельной книги. Написал про него для модного сайта «Горький».

В 1998 году именно Захаров открывает миру Фандорина (иноагент). Первая легенда гласит, что именно тогда в издательстве приняли смелое решение: фамилию Чхартишвили (иноагент) не запомнит и не выговорит ни один товаровед книжного магазина, поэтому на обложках исторических детективов будет написано Акунин (иноагент). Смех смехом, а ведь тогда была популярная версия, что «Азазель» написал молодой профессор литературы из РГГУ Дмитрий Бак. Вторая легенда гласит, что самые легкие деньги в Москве 1998 года выглядели так: покупаешь за 40 рублей Акунина через задний кирильцо в издательстве, продаешь с рук за 80 рублей на развале у метро. Или даже за 160?

В разгар «золотой горячки», охватившей Сибирь в 1840-х гг., миллионер Философ Горохов возводит в центре Томска особняк с обширным садом, поражавшим даже столичных гостей. В саду он размещает беседки в китайском стиле, различные статуи и оранжереи с тропическими растениями, смело перекидывает прямо над прудом остекленный танцевальный павильон. Участникам гороховских пиршеств еду подают на фарфоровых тарелках, на которых изображен этот же сад. Превращение жизни на задворках империи в сплошной праздник среди античных и восточных декораций — отчасти тоже эксперимент, пусть и ограниченного масштаба.

https://gorky.media/fragments/sibirskie-afiny-i-sibirskoe-cikago

Ничего себе, сто раз ходил мимо Дома офицеров в Томске, но не знал, что на его месте когда-то было такое роскошество.

Вторая часть альбома «Секрета» «SPB FM Stereo» начинается с ее самой интересной песни: боевик «Monstera sheda la terra» докажет сомневающимся, что Леонидов и Фоменко не разучились сочинять шлягеры и по-прежнему в форме. Остальные восемь треков не хуже, но в целом сборник звучит как-то чересчур одинаково, пусть даже и «одинаково хорошо», и отдельные строки («Она была феноменальна, на завтрак ела семена льна»), как ни обидно, запоминаются сильнее песен. Впрочем, не так уж и часто сейчас выходят «Просто Хорошие Альбомы», чтобы мы имели право воротить нос и придираться.

Пересматривал «Армагеддон» на днях фоном и опять убедился, что это очень крутое, а не очень тупое кино. То есть с точки зрения науки фильм, конечно, крайне плохой, но как зрелище — почти безупречен.

Уже удивлялся тому, что в фильме играют Удо Кир и Джейсон Айзекс (обоих не знал, когда в первый раз его смотрел), в этот раз разглядел маму Лоры Палмер и самого Бэя.

Кастинг вообще отличный: за него отвечала Бонни Тиммерман, док о которой меня зацепил на прошлом Beat Weekend. Люблю смотреть на людей, делающих работу красиво, качественно и результативно.

После долгого пути по берегу Енисея машина снова поднимается вверх, и на небольшом холме на фоне сосен я вижу стелу с надписью «Дивногорск». Я почему-то вздрагиваю, как будто должна была увидеть что-то совсем другое. Сестра замечает мое странное движение.

— А ты что ожидала? Твин Пикс? — тут же злорадно комментирует она.

— Да нет, — бурчу я, меня слишком занимает вид из окна, чтобы придумывать остроумный ответ. В кармане я сжимаю свернутую пополам десятирублевую купюру — и Дивногорск впускает меня.

Дорога от стелы раздваивается: вправо и вниз — на Набережную к Енисею, и вверх, вверх, вверх — во все остальные части города. После плоского аккуратного Петербурга мне кажется невероятным, что дома могут вот так карабкаться на гору, так что каждая следующая улица находится выше, чем предыдущая. Дома останавливаются только у Слаломной горы — на нее им уже не забраться.

<…> А вот любимых мной двухэтажных деревянных домиков, словно нарисованных художником-примитивистом, в Дивногорске почти не осталось. В детстве я часто ходила мимо них вверх и вниз, и каждый раз мне казалось, что в их облике появлялось что-то новое, будто художник никак не мог остановиться и все время что-то подрисовывал.

Теперь на месте деревянных домов появились новые — кирпичные, но тоже двух-трехэтажные, и мне нравится, что в Дивногорске по-прежнему мало высоких зданий и все еще много деревьев. Возможно, их даже стало больше, как будто лес пытается вернуть себе все, что у него когда-то забрали.

— Будь с мамой повежливее, не придирайся, — проинструктировала перед квартирой сестра.

Мне захотелось отправить ее куда-нибудь подальше с этими нотациями, но я молчала, разглядывая хлипкую старую дверь и перемотанную скотчем сломанную ручку. <…>

Пока мы сидим за столом, который тоже весь заставлен какими-то банками и вазочками, так что нам троим едва хватает места, я разглядываю маму, разглядываю ее старость. Ее помутневшие зеленые глаза, желтую кожу и морщины, которых не так уж и много.

Я говорю, что у мамы красивая прическа, и мне хочется, чтобы она тоже сказала, что у меня красивая прическа. Хочется, чтобы она посмотрела на меня. Но в нашей семье так не принято, никто ни на кого подолгу не смотрит, как будто боится увидеть что-то лишнее.

Сначала мы просто едим и я рассказываю, как три дня ехала в поезде, а мама — про дела на даче и про то, как лечила зубы и это ей «влетело в копеечку». Про отца никто даже не упоминает, и мне начинает казаться, что сейчас раздастся быстрый требовательный стук в дверь и он как ни в чем не бывало присоединится к нашему застолью, даже не сняв ботинки.

Убрав лишнюю посуду, мама достает вино из холодильника, и я понимаю, к чему идет дело.

— Давайте помянем… — Мама замолкает, подыскивая подходящее слово. Мне уже кажется, что сейчас она назовет его по имени, чего не делала никогда в жизни, по крайней мере, не при нас с сестрой.

Интересно, как бы она сказала — «Виктор», или «Витя», или еще как-то? Или, может, ласково — «Витенька»? Ви-и-и-тенька. Нет, «Витенька» мать бы точно не сказала.

Я пялюсь в тарелку, жду маминых слов, наматываю имя Виктор на вилку, делаю его коротким и снова распускаю во всю длину. Отец никак не ассоциируется с «Виктором», он был просто отец — человек без имени.

У матери тоже нет имени, она — мать. А у нас с сестрой имена почему-то есть, зато нет названия, обозначающего связь с родителями, — в нашей квартире никогда не звучат слова «дочка», «доченька», «доча». Как будто стараясь заполнить эту пустоту, мы с сестрой называем друг друга только «сестра». Но если нам с ней когда-нибудь надоест эта игра, то никого не удивят наши имена: называть сестру по имени — это нормально. Почему тогда я не могу назвать по имени свою мать? Я знаю ее тридцать пять лет и ни разу не обращалась к ней так, как мне самой кажется правильным.

Что она, интересно, сказала бы: удивилась, обиделась или испугалась? А может, обрадовалась бы, потому что я наконец расколдовала ее и из человека-функции она снова превратилась в просто человека.

А еще интересно, расколдовала бы она меня в ответ, назвав дочерью?

Из-за аэрофобии Кира пропускает похороны отца, но это не страшно: они много лет не разговаривали, и покойный, положа руку на сердце, был, судя по флешбэкам, мерзким козлиной. Разбирая в Дивногорске отцовские вещи, она осознает, что это из-за него в городе много раз пропадали без вести девушки.

От Аси Демишкевич после книжки «Раз мальчишка, два мальчишка» невольно ждешь страшной сказки. Роман «Под рекой» — по сути, она и есть. Особенно когда ты бывал в Дивногорске и представляешь, как именно там мир героев разрывает хтонь, которая всегда была рядом, а они не знали. Ненормальность и норма — еще одна ключевая тема книги, и здорово, что она эту тему поднимает: «О чем мы все тогда думали, смеясь над насилием в нашей семье? Оно стало таким ожидаемым и привычным, что даже научилось вызывать смех».

Ленивый не сравнит с «Детьми в гараже моего папы», хотя о теме отношений с отцами в последнее время в принципе многое не дает забывать — книги, сериалы, кино, мультики Pixar. Учимся говорить о том, про что учили молчать.

В этот день: ровно 20 лет назад на YouTube появилось первое видео

В это сложно поверить, но еще два десятка лет назад просмотр видео в интернете был редкостью. Все начало меняться, когда появился YouTube. Его фишкой стала технология Flash Video, с помощью которой можно получить относительно хорошее качество записи при небольшом объеме передаваемых данных. При довольно низких скоростях пользовательского интернета в начале XXI века это было важным.

На пробном ролике основатель стартапа Youtube, стоящий на фоне вольера со слоном в зоопарке Сан-Диего, наговорил на камеру своему приятелю Якову Лапицкому, выступившему оператором, буквально следующее: «Хорошо, вот мы и перед слонами, и классная вещь в этих парнях заключается в том, что у них есть очень-очень-очень длинные, хм, хоботы, и это, это круто, и это все, что можно сказать». Все бы давно забыли про эту откровенную белиберду, если бы она не стала первой в своем роде.

#вэтотдень

Возможно, моя роль уже сыграна или будет сыграна, я не знаю, но [чувствовать себя] лишней — точно нет. Если бы я была лишней, мы бы сейчас с тобой не сидели в центре, не беседовали бы о судьбах родины, а я бы работала продавщицей где-нибудь в Бутово, в «Пятёрочке». Вот это значит быть лишней.

https://telegra.ph/Elizaveta-Lihacheva--intervyu-Forbes-O-planah-muzeyah-Moskve-i-urbanistike-04-22

Продавщица «Пятёрочки» из Бутово — вот это значит быть лишней, дети. Это вам не пасту за 500 рублей есть. Нет, умная женщина, правда уважаю, но с этим её «не скрываю того, что я думаю» иногда прямо беда, конечно.

perkelöityä — «провоцировать/обострять конфликт», «творить хуйню», «идти по пизде»; если стоит задача сохранить дьявольскую составляющую, идеальным будет перевод «бесоёбить».

https://discours.io/articles/culture/finnish-swear-words

Иногда я задаю себе вопрос, кто идеальный читатель этого текста. И прихожу к выводу, что я сам загнал себя в некоторую ловушку: не слишком легко найти человека, который будет хорошо знать русскую литературу и в то же время неплохо разбираться в шахматах — а еще любить Санкт-Петербург.

https://bereg.io/feature/2025/04/21/nadezhda-poyavlyaetsya-kogda-my-uznaem-chto-to-novoe

Не перестану репостить интервью Конакова, потому что краш. 17 мая он будет на фестивале «ТОМ» — повод съездить в Томск.

С этими вашими нейросетями фиг разберешь, где реальные фоточки, а где приколы. Увидел сейчас в фб картинку (французские духи 1925 года, восемь стеклянных флаконов в керамической чашке, как дольки в надрезанном апельсине) и стало досадно: а вдруг кто-то просто это придумал, и не было 100 лет назад таких духов, а я поучаствую, таким образом, в дистрибуции дезы? А с другой стороны, крутая штука, всё равно, когда придумана, в 1925-м или 2025-м. Её стоило придумать.

Зураб Церетели (1934 - 2025), автобусная остановка в Гаграх (дипломная работа), 1960-е

Критик, рецензируя фильм, ничего не знает о своем взгляде на этот фильм, пока не закончит рецензию; и лишь прочитав ее, готовую, он чуть больше узнает о том, кто же тот человек, который так увидел этот фильм, — ведь другого способа определить себя он не знает.

http://journal.masters-project.ru/v-zaschitu-obektivnosti-kritiki/

И вот тоже отлично написано (нашел по ссылке в статье в «Википедии»).

Это даже не как если бы меня попросили составить «золотую коллекцию» книг или статуй; это как если бы меня попросили составить золотую коллекцию тракторов.

https://seance.ru/blog/neulovimiji-sostavitily-2025/

Блестящий текст, я в восхищении.

Нет, это не рекламная интеграция, просто решил, что хватит утаивать сведения про любимую гостиницу, в которой я ночую в Москве, когда ночую не у друзей. В номере есть кровать, душ и туалет — мне этого достаточно, даже если площадь у номера не больше пяти квадратов. Главное, чтобы вечером было куда прийти и лечь спать. Если это еще и в центре Москвы да за смешные деньги, то вообще, считай, чудеса. Открыл для себя, в общем, мини-отель «Арт-Галактика» на Садово-Каретной три года назад и снял на прошлой неделе, например, в нем номер на двоих по 2500 рублей за ночь. Да, микроскопишечный, зато на Садовом. Рекомендую, короче.

Главред «Похоронного траста» Иван Голунов выступил в новосибирском Музее смерти с лекцией о похоронах и искренне удивлялся, что никто за два часа не ушел. Интересно было и про историю, и про современность, и про Новосибирск — я не думал, что Клещихинское кладбище больше Гусинобродского, а оно даже входит в топ-20 самых больших кладбищ страны. Не знал, что в Новосибирске среди игроков ритуального рынка по выручке лидирует не клан Якушиных и даже не депутат Бондаренко, а компания Rosa Santana, заработавшая два года назад более полумиллиарда рублей на искусственных цветах. Компания «МагнолияПро», входящая с такими цветами в топ-15 производителей ритуальных товаров в РФ с выручкой 88 млн рублей за 2023 год, тоже зарегистрирована в Новосибирске — по словам Ивана, впору называть наш город столицей искусственных цветов: «Когда будете в следующий раз говорить, что всё это мусор, куда их столько, лучше бы их не было и так далее, просто подумайте о том, сколько налоговых отчислений потеряла бы Новосибирская область».

Район коммунистического будущего, как водится, многое позаимствовал у капиталистического настоящего. По композиции Северное Чертаново ближе всего к Ле Линьону — экспериментальному «спутнику» Женевы (1963–1971), где подковообразный жилой корпус с множеством помещений общего пользования обнимает свободное от автомобилей пространство с торговым центром, школой, детским садом и двумя церквями. Но эстетика взята не от швейцарского прототипа, а от бруталистских английских аналогов, прежде всего жилого комплекса Барбикан (1965–1972). Как и там, в первых корпусах Северного Чертанова бетонные ограждения балконов со встроенными цветочными ящиками опираются на мощные консоли, создавая игру света на фасаде. Есть еще одна английская цитата: с искусственного круглого холмика, какой Элисон и Питер Смитсоны помещали во дворы своих жилых комплексов от Мэйнистри-стрит (1963) до Робин Худ Гарденс (1968–1972), чертановские ребятишки катаются на санках.

Броновицкая, Малинин «Москва: архитектура советского модернизма. 1955–1991»

Исторический момент. Вчера после концерта группы «Мегаполис» в ДК «Кристалл» Олег Нестеров вышел к зрителям выпить вина, увидел меня и внезапно решил представить меня народу. Вот же тоже, как со стихами на «Открой роте!»: моим знакомым известно о моей любви, и музыканты «Мегаполиса» про нее знают (когда Дима Павлов видит меня со сцены и машет рукой, всегда жутко приятно), а для 99% слушателей, пришедших в ДК «Кристалл», я, разумеется, никто (и это, разумеется, нормально), а тут такое «признание заслуг». Безумно приятно было, чудесная точка после прекрасного концерта. Спасибо, что есть видеопруфы от Юли Голубевой и Насти Захаровой. Я и на концерте не снимал почти, решил просто побыть счастливым. Спасибо «Мегаполису» за это счастье и вообще за всё.

Ховард отправил сценарий Клинту Иствуду, который обещал прочитать его в самолете по пути домой из Европы. Мне было приятно думать о том, что Клинт прочитает что-то, что вышло из-под моего пера, но я и помыслить не мог, что это к чему-либо приведет.

Через несколько дней мне перезвонил Мартин, его голос дрожал от восторга: «Клинт прочитал сценарий. Ему очень понравилось, и он хочет его снимать. У него есть окно для съемок в октябре, если к тому времени мы найдем звезду, но на такой исход никто не надеется. Это должна быть актриса, которая свободна конкретно в этот период времени и которая обладает такой звездной аурой, что сможет сдвинуть с места Universal».

Получалось, что для начала съемок в октябре Клинт должен начинать подготовку в августе, а для этого актрису нужно было найти уже в мае. На улице стоял апрель, а это значило, что шансы на успех были не так уж и велики.

И тут Мартин позвонил мне еще раз.

— Анджелина Джоли прочитала сценарий, — сказал он. — Она хочет сниматься, она свободна в октябре, и она одна из тех немногих звезд такого масштаба, чтобы заставить Universal дать зеленый свет фильму.

Мир вокруг меня взорвался еще раз, когда в Daily Variety появилась статья о том, что начинаются съемки «Подмены», а продюсерами фильма стали Рон Ховард и Брайан Грейзер из Imagine Entertainment, режиссером — Клинт Иствуд, а в главной роли согласилась сниматься Анджелина Джоли. Сделки и контракты мелькали с быстротой самолетов в аэропорту Лос-Анджелеса. Продюсеры записывались в очередь за моими сценариями.

Лист ожидания!

Адаптация книги Макса Брукса «Война миров Z» стала одним из таких проектов. Книга представляет собой цикл интервью очевидцев атаки зомби, которая уничтожает большую часть населения планеты. Компания Брэда Питта заплатила огромные деньги за права на адаптацию, но работа застопорилась, так как в книге не было ни главного героя, ни сюжета. Они не понимали, как адаптировать текст для фильма. Мне пришлось придумать героя, который записывал все интервью, я сделал его семейным человеком, добавил других персонажей, включая начальника главного героя и других крупных чинов из ООН. Главный герой попал в самый центр тех событий, которые я аккуратно выбрал из книги.

После долгих лет разочарований и постоянных трений с представителями телесетей я наслаждался свободой творчества и радостью работы с самыми талантливыми представителями киноиндустрии. Наконец-то я делал то, о чем мечтал всю свою жизнь: я рассказывал собственные истории.

За несколько недель до начала съемок «Подмены» я встретился с Клинтом Иствудом и продюсером Робом Лоренцем на киностудии «Уорнеров». Клинт оказался тихим, можно даже сказать — застенчивым, а когда начинал говорить, то чаще всего смотрел не на меня, а в сторону, предпочитая рассматривать стену напротив или распечатки материалов и снимков, соответствовавших местам и событиям будущего фильма. Он хотел узнать, где и как все произошло, как я узнал об этой истории, он старался выведать все детали, о которых я еще не упоминал, чтобы лучше понять, как следует снимать фильм.

Разговор подходил к концу, когда я спросил у него, не хочет ли он внести какие-нибудь изменения в сценарий. В конце концов, мы все еще обсуждали предварительный сценарий, а ни один черновой вариант не попадает в работу сразу и без изменений.

Тут Клинт впервые повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. Я видел этот взгляд в бесконечном количестве фильмов. Неожиданно передо мной стоял тот самый Клинт, мать его, Иствуд. «Ты знаешь, сколько фильмов я снял? — прорычал он.

— Много? — пропищал я, словно маленькая мышка, сидящая перед огромным котом, который не может определиться, в каком виде я буду вкуснее, в тушеном или жареном.

— Да, много, — ответил он. — Но еще больше у меня звонков по поводу этого проекта. Мне звонят даже люди, которых я вообще не знаю. И все они говорят, что я не должен облажаться. Так что с моей точки зрения моя работа заключается не в том, чтобы что-то менять. Моя задача — не облажаться.

Фильм был снят точно по моему сценарию, без каких-либо изменений. Самый первый вариант, слово в слово.

Невероятно.

«Обретая суперсилу» привлекла меня прежде всего как любителя «Вавилона-5» — хотелось узнать больше о любимом сериале от его автора, но я совсем не ожидал, что будет чертовски увлекательно читать про его жизнь. Дж. Майкл Стражински вырвался из нищеты и унижения, в которых рос из-за своей деструктивной семьи: его отец был лжецом и извращенцем, симпатизировал нацистам, убивал кошек и евреев, бил жену и детей, мать родила будущего писателя в борделе, пыталась убить сына и закончила дни в психбольнице, бабка зачала отца от своего дяди и совратила собственного сына — в общем, главным достижением Стражински стало то, что он смог не вырасти психом и подонком. Потому что выбрал иной путь сам: «Слова “у меня не было выбора” — худшее из возможных проявлений трусости». Всю жизнь ровнялся на Супермена (любил комиксы о нем в детстве, сам писал их уже после 50), хотел быть хорошим человеком и просто рассказывать истории. Его привели к успеху честность, вера в себя, трудолюбие — и, конечно, случай. Восхищает и вдохновляет.