Вчера был зван на открытие выставки в ГЭС-2. Приходите, дорогой Денис, на завтрак, ну и если время останется - выставку посмотрите. Люди понимают толк в искусстве. Как петербуржец - прихожу вовремя, это в Москве час опоздания в порядке вещей, в Петербурге за это ногти рвут без наркоза. Хотя опасался, что это я один такой пожрать пришел, а культурная Москва за чужой счет не ест. Нет! Ест! Я на пять минут пораньше зашел, а люди уже с удовольствием блины уплетали. С ночи они что-ли очередь заняли? Не ясно.
Присел за стол. И началось. «Я не пью», — гордо, вместо здрасьте заявляют мне. Десять утра на минуточку. Чем гордиться - не ясно. Я тоже в 10 утра не пью, но объявления по этому поводу на фонарных столбах не развешиваю. И дальше «Нет, — как Ленин перед путиловцами заявляет, — коллекционеров в стране: одни дилеры!»
Броневика не хватает. Мои глаза начинают искать закладки. Огляделся: ну с меня взять только анализы, но напротив Ирина Седых, долгих лет ей жизни, где-то на фоне икры Наталья Опалева золотится, Антон Козлов в бомжатском сидит. Вроде, есть коллекционеры… Кристина Краснянская в шелках опять же… не знаю даже… А что сделать?!: не пьет человек в 10 утра, понимаю, вот его и трясет, слова какие лезут из рта, хотя когда пил - тоже трясло.
Минус первый этаж.В подвал забрались подальше от Кремля. Чудесная девушка, медиатр.
Выставка про раскопки в Хорезме, сделана — как ребенок от Шварцнегера и Анжелины Джоли — красивая невероятно. Мечта моей жизни. «Мусик! Неси гусика!» Место, где студенты прогуливать пары должны. Из современности — Польке, из актуальной повестки — де Куннинг. Очень смело. Тоже хочу убежать в Хорезм, только совесть не позволяет.
Ходим втроем: я, чуть ошарашенный этим: «я не пью» в 10 утра, медиатр и очаровательнейшая среди коллекционеров, Марика Рёкк наших дней. Я за глаза и в глаза называю ее «Великая». Но шепотом, чтобы не услышала. Медиатр, рассказывает про экспедицию, про пути-дороги, про многие культуры, которые прошли через эти места. «А православие, — спрашиваю, — здесь тоже было?» Тоска появилась в ее глазах. «За что?», — подумала она. Но честно ответила: нет, православия здесь не было. «Ну хоть где-то есть места, где православия не было, — добиваю я ее.». От ухода в женский монастырь медиатора спасла моя спутница. «Денис!, — строго сказала она, — еще немного и дальше пойдешь один!» И мои руки мои губы сами степлером скрепили. Осознал. Понял. Больше не буду.
Идем дальше. Подходит к нам Дмитрий. Галерист, не чета многим. Походка Валуева, идущего на трибуну Госдумы.
— Как же хорошо быть богатым! — начинает он. Ни здрасьте, ни до свидания. Татарин на базаре коня продает, — Бессовестно богатым!, — продолжает, — тут тебе Польке, тут Корина, тут де Куннинг — и из уголка рта потекла слюна.
— Дмитрий! богатым быть не то, чтобы хорошо…. Секундная пауза моей спутницы, мы с Дмитрием с удивлением посмотрели на нее, — но это лучше, чем быть бедным — ответствовала она, и так посмотрела на Дмитрия, что он исчез, под гнетом этой гениальной философской мысли, как сон, как утренний туман.
Выставка такая, как она должна быть. Европейская что-ли. Архитектура, продакшен, подача материала. Но соберитесь, нужно часа четыре. Обстоятельно. Не торопясь. Сказал спасибо Артему Бондаревскому, директору ГЭС: «Столько смыслов здесь, - говорит Артем, — каждый находит свое». И я нашел: после любой цивилизации остаются руины и пустыня, пустыня и руины. И разрушенные города.
Бродского вспомнил:
…и при слове «грядущее» из русского языка
выбегают мыши и всей оравой
отгрызают от лакомого куска
памяти, что твой сыр дырявой.
После стольких зим уже безразлично, что
или кто стоит в углу у окна за шторой,
и в мозгу раздается не неземное «до»,
но ее шуршание. Жизнь, которой,
как дареной вещи, не смотрят в пасть,
обнажает зубы при каждой встрече.
От всего человека вам остается часть
речи. Часть речи вообще. Часть речи.