Это конец… Трепеща от ласк обеих, священник запрокидывает голову, молит безразличное голубое тропическое небо о помощи. Его самообладание держится на волоске, на самом краю бушприта. Сбиваясь дыханием, уповая, что Господь спасёт его, как Иону, он бормочет недочитанный стих:
- … et flumen circumdedit me***…
- Что он говорит? – отрываясь на миг, спрашивает Русалка.
- Понятия не имею. Латинян я не ела, - отвечает Сирена, и они заходятся звонким смехом.
- Падре, - шепчет сладкоголосая губительница моряков, - лучше бы Вы прочли нам ещё из Сапфо… Помните?
Эрос вновь меня мучит
истомчивый —
Горько-сладостный,
необоримый змей.
Капеллан сдаётся. Тщедушный дух отдаёт плоти ключи от врат города. Руки мужчины крепко сжимают округлые ягодицы обеих дев, и Сирене отвечают прижигающие его губы стихи:
Словно ветер,
с горы на дубы налетающий,
Эрос души потряс нам…
- Да… - выдыхает ему в уста тёмная нутром и глазами искусительница и припадает к ним вновь. И на сей раз, отпустивший с волной прилива все обеты, он отвечает ей, неумело торопливо, но искренне голодно.
Плоть капеллана неумолимо крепнет, бесстыдно проступая под тканью брюк, и Русалка, первая это заметив, оглаживает его член через пропитанное морской водой чёрное сукно. Давно не вкушавшая от тела мужчины, чуть стесняясь, она спрашивает Сирену:
- Я знаю, он твой… Но, быть может, ты позволишь?..
Тёмная дочь океана, на удивление, не сердится. Предложение светлой её только раззадоривает:
- Ни в чём себе не отказывай. Лучше ты, нежная. А то я ведь и разозлится на него могу. А зубки у меня ох какие острые…
Священник с трудом понимает, о чём они говорят, но долго думать ему не дают. Принятая им в темнице Роко-Муэрте за олицетворение света Русалка ловко высвобождает его член и туго обхватывает его губами. Падре, оторвавшийся мгновение тому назад от уст Сирены, выдыхает до боли в груди. Повинуясь пропитавшему его насквозь убеждению о греховности любого касания, он отворачивается, делает последнюю смехотворную попытку не наслаждаться, но возлюбленный тёмный дух, которой он, позабыв сан, читал стихи, проскальзывает к нему за спину и, крепко держа его лицо, вынуждает смотреть, как белокурая голова то приближается к его паху, то отдаляется, насаживаясь на его плоть. Капеллан сходит с ума от представшего его взору зрелища. Сирена, трущаяся пышной грудью о его спину, и Русалка, с нежной силой прибоя ласкающая его ртом, топят его в блаженстве с двух сторон.
Тёмная, наблюдающая вместе с мужчиной за светлой, сама возбуждается до краёв. Её соски на лопатках падре нетерпеливо выпуклые.
- Ты ленишься, златокудрая, - шипит она вниз, наполняющимся голодной слюной ртом мысленно повторяя каждое движение Русалки.
Легко скользнув гибком телом, Сирена тоже оказывается у паха возлюбленного священника и, схватив подругу за белокурый затылок, заставляет её брать глубже, сосать, захлёбываясь нечестивостью. Но это не помогает, обожаемого капеллана она, сколько бы не боялась ему навредить, хочет узнать на вкус сама. И когда Русалка в очередной раз отстраняется от мужчины, держа во рту только край, сама приникает к нему. Падре завещает душу аду. Нет, нет в нём сил не смотреть, как две пары налившихся блудом женских губ скользят по его члену, как два не знающих стыда языка оставляют на нём влажные следы, как они ненароком сталкиваются между собой, норовя слизать самое острое наслаждение с его обнажившейся плоти.
Ему кажется, он больше не сможет терпеть, как бы сильно он не хотел, чтобы эта пытка негой не кончалась. Сирена, возлюбившая его в дни дальних странствий Сирена тоже это чувствует, но не может позволить этому случиться прямо сейчас. В ней горит ещё одно неисполненное до сих пор желание.
- Отдохни, - шепчет она Русалке, и та, прекрасно понимающая с полуслова, уступает тёмной деве морей, скользит высыхающим хвостом выше и льнёт к капеллану разогретым податливым телом.