#hc@swallowcoals
ацуши тяжело дается понятие «нормального сна», а особенно тогда, когда он не находится у себя в шкафу в общежитии агентства (мысль о том, что чувство сдавленности его сдерживает из-за прошлой травмы).
иногда он начинает без умолку разговаривать сквозь сон; часто ему снятся кошмары, которые пробивают до боли на вопли и заставляют нервничать. от нервов его попросту выворачивает наизнанку.
из-за тревоги после подобного пробуждения он тихо сидит на углу кровати, поджимая к себе колени от стыда, и пытается не плакать, потому что заевшая в голове пластинка никак не дает покоя.
«только не опять, только не снова — я такое невыносимое разочарование».
акутагава такие эпизоды оставляет без излишних комментариев, но и не то чтобы игнорирует. он не особо заботливый — не особо умеет заботиться. намного проще в его понятии провернуть застрявший у животного нож под ребром, лишая ненужных страданий. но ацуши-то умирать не хочет. хочет мучиться, продолжать бороться.
рюноске заботливым не назовёшь, ацуши это знает. но он не станет его оставлять в дикой трясучке, в которой ацуши может просидеть до утра, почти задыхаясь и стараясь не удавиться. если ацуши плохо — он не будет держаться слишком близко. он любит свое личное пространство и старается дать его другим — это бы успокоило его так.
если ацуши захочет, он постоит в дверном проёме ванной, пока его тошнит. принесёт воды, даст чистую одежду, если старая неприятно прилипает к коже. не коснется лишний раз — ненавидит трогать кого-то в столь перевозбужденном состоянии, и не хотел бы, чтобы кто-то трогал его.
может, резкая и сухая пощечина решила бы проблему. ацуши бы это помогло замолчать. когда-то это помогало и кёке, и ему самому. но он не станет, даже если что-то противное под ребром скребется и так жутко-едко хочется. дело в доверии. больше ни в чем.
если ацуши захочет уехать обратно, акутагава встанет и отвезет его к общежитию агентства. там стены более по-родному давят, не отдают таким холодом, как здесь. ему неважно, чего хочет тигр, он просто хочет, чтобы это закончилось.
просто закончилось, потому что это лишь очередная помеха — и больше ничего. не отражение прожитых лет и слабости, заточенной глубоко в утробе. точно — нет.
рюноске даже не грубит, хотя наступить тигру на хребет и размазать по полу в собственных слезах, казалось бы наиболее вероятной перспективой. он ведь соперник, который не должен открывать свои слабые стороны — и все равно продолжает это делать раз за разом, день за днем.
как будто действительно ждёт, что ему наконец-то замахнутся ладонью по горящей щеке. смешно.
а у ацуши на уме, даже сквозь собственное разваливающееся сердце, которое колотит бешеный ритм, лишь законченный абсурд.
абсурд, абсурд, абсурд.
полная нелепица.
ему кажется, как глаза рюноске смотрят на него из темноты и говорят ненавистным взглядом из прошлого, и это все так смешно — акутагава бы давно сказал все, что хочет сказать, если бы действительно хотел.
он изнутри разваливается, потому что прошлое отпустить не может, д ы ш а т ь — не может, а в голове лишь мысль, что он испортил акутагаве ковер. что его вытошнило, как последнюю суку, и акутагава продолжит смотреть на него свысока, как это было всегда.
но рюноске на него так больше не смотрит. молчит, не обращает внимания, и ждёт, когда ацуши постарается собраться по кусочкам, чтобы понять, что делать дальше.
это все неловко, отвратительно и до ужаса тяжело, и ацуши действительно не стоило — ни оставаться, ни давать слабину. и если он сейчас перед рюноске извинится, он ему на язык этой гнилью плюнет, на месте взглядом испепелит.
поэтому ацуши сглатывает, осторожно опускает голову на подушку, пряча лицо и уже бесконтрольные слезы, которые стекают с пустых глаз, не выражающих даже доли прежнего страха, и… дышит. почти так же тяжело, как акутагава, который почти не дышит вообще. которому вздох полной грудью сделать — сродни тысячи иголок проглотить и разорваться на ошметки.
акутагава посидит рядом в тишине. не притронется и не окликнет.