Реальность напоминала о себе. Авроры. И она, с невыносимым усилием, с этим ненавистным комом в горле, просто шагнула в сторону, открывая ему путь. Ничего не сказав. Только взгляд — тот самый, что сказал больше, чем тысячи слов.

— Тебе нужно идти.

Гермиона резко развернулась, её пальцы дрожали, но она всё-таки сдерживала себя. Схватив палочку, она направила её в другую сторону леса, и произнесла заклинание, которое тут же вызвало громкий рев, похожий на звук фейерверка, что отвлекло приближавшихся авроров.

— Я буду во Франции, — сказал Теодор, поднимая палочку, которая валялась у корня дерева, и слабо улыбнувшись, как будто прощаясь. — Обязательно найди меня, Гермиона.

Он обернулся и исчез, растворившись в воздухе с помощью трансгрессии. Гермиона стояла, вглядываясь в точку, где он исчез. В её руках оставалась палочка, а в голове — его слова. В какой-то момент её взгляд упал на предмет, который лежал прямо у корня дерева, где он стоял. Это был его бумажник. Она наклонилась, чтобы поднять его, и, открыв на миг, заметила фотографию. На ней они оба — у окна, с мягким светом рассвета, его рука на её подбородке, а она, тянущаяся на носочках, словно пытаясь дотянуться до чего-то невидимого.

Гермиона тихо усмехнулась, прижимая фотографию к груди. Спрятав её в карман рубашки, ближе к сердцу, она почувствовала странное, горько-сладкое чувство. Она не знала, что делать с этой находкой. Но одно было очевидно — что-то важное было утрачено, и, возможно, именно эта фотография могла стать напоминанием о том, что было.

Дешёвый румынский мотель стоял у самой опушки леса, будто прибитый ветром к земле, с облезлой синей вывеской, вечно мигающей одной уцелевшей буквой. Вокруг — только запах сырости и пота, сосны, которые, казалось, шепчутся друг с другом за спиной. Доски на полу скрипели, как будто жаловались на каждый шаг, а стены покрывались узорами плесени. Мебель была разваливающейся: стол с треснутыми краями, стул с шаткой спинкой, и кровать, у которой пружины будто были старше самого времени. Вода в кране шла ржавая, зеркало треснуло от угла до середины, отражая лицо кусками, словно намекая — здесь не место цельным. Из окна открывался вид на серую дорогу и глухую чащу, где по ночам гудел ветер и выли собаки — или волки, местные не уточняли. В воздухе висело что-то гнилое, воняло не просто старостью, а усталостью: будто всё здесь давно хотело умереть, но вынуждено продолжать. Здесь не спрашивали документов, не смотрели в глаза, не желали доброго утра. Здесь платили — и забывали, как выглядишь. Именно за это Теодор и выбрал это место.

Волан-де-Морт пал, как и должен был, — не в славе, а в хаосе, в яростной вспышке, за которой осталась только тишина и пепел. Его смерть не принесла облегчения, лишь открыла шлюзы для мести, ярости и безудержной охоты. Министерство не праздновало, а работало. Молча, слаженно, с давно заготовленными списками, протоколами и фамилиями, написанными жирным чернилом. Зачистка началась почти сразу, как только развеялся дым над Хогвартсом. Тех, кто носил знак, ловили один за другим — днем, ночью, посреди улиц, в чужих домах, в лесах и в подвалах. Тех, кто бежал — преследовали. Тех, кто сдавался — ломали. Пять лет прошло с той последней битвы, но воздух до сих пор отдаёт гарью, а в коридорах Министерства всё ещё веет холодом. Некоторые Пожиратели теперь гниют в Азкабане, медленно теряя лица, имена, здравый смысл. Другие — мертвы. Официально — “несчастные случаи”, “загадочные исчезновения”, “смерть при задержании”. На деле — казни. Хладнокровные и политически удобные. Убирали тех, кто знал слишком много, или просто напоминал. Убирали не по справедливости, а по расчету. И если раньше они были монстрами, то теперь тенью, которой боятся не дети, а власть. У Министерства нет пощады. Только список. И если твоё имя в нём — тебе некуда бежать.

Но Теодор выбрал бегство. Не от справедливости, не от вины, а от системы, которая давно перестала разбираться, кто кем был, кто что чувствовал и кто за что боролся. Он бежал от чистильщиков в мантиях, которые стреляли в спину без суда, от старых друзей, что теперь боялись даже упоминать его имя, от всего, что когда-то знал. Сейчас он сидел на продавленной кровати в душном номере, обшарпанные стены давили, будто хотели сжать его в комок и проглотить. В руке — бумажник, а в нём — фотография. Он рассматривал её, вцепившись пальцами в края, будто от этого зависело его дыхание. И в этот момент в воздухе что-то дрогнуло. Серебристый силуэт развернулся прямо у него перед лицом, призрачные крылья летучей мыши мелькнули в полумраке, и на секунду сердце Тео сжалось. Забини. Голос вырвался из тумана, резкий, сорвавшийся с паники:
— Сваливай, Тео. Немедленно. Они тебя нашли! — И не просто сказано, а выкрикнуто, срываясь, как будто даже проклятия звучали бы нежнее. Теодор замер, но лишь на мгновение. Фотография всё ещё дрожала в его руках. Пальцы сжались крепче.

Блейз Забини работал в Министерстве — лицо безупречное, голос уверенный, имя, которое больше не вызывало дрожи, лишь уважение. Его мать прошла через десятки судов, сотни допросов, тысячи взглядов, полных сомнения и яда, но в итоге они выстояли, очистили фамилию, вернули себе место в мире, где уже ничего не прощали. Он держался строго, умело плыл по течению новой власти, соблюдал все правила — по крайней мере, так казалось. Потому что за всем этим фасадом, за галстуками, рапортами и безупречной речью скрывалась другая истина: с самого детства рядом с ним был Теодор. Они росли бок о бок — два молчаливых мальчика, не любивших крик, но понимавших друг друга с полувзгляда.

✨ Look closely at the shadows. Who knows, maybe among them hides my silhouette.





✨ Присмотрись к теням. Кто знает, может быть, среди них скрывается мой силуэт.





#VIGNETTES



#THEMIONE

🌑 Everybody wants to grow up and be a star
Seems like we the only ones that don’t know who we are
I can’t promise that you’ll ever be enough
Only thing that matters is you feel in your heart

🌑 Все хотят быть звёздами,
А мы, похоже, единственные, кто до сих пор не понял, кто мы такие.
Я не могу пообещать тебе, что ты когда-нибудь станешь “достаточно хорош”,
Но, возможно, самое важное — это слушать своё сердце.

#SOMETHING

Ликование в воздухе, как невидимая буря, которую никто не мог остановить. Но что дальше? Где он сейчас? Он здесь, в Святом Мунго, среди белых стен и тихих шагов врачей, между привидениями воспоминаний и тревожными снами. Он не мог понять, как оказался здесь. Маховик времени? Он никогда не пытался создать его. Никогда не работал с этим артефактом. Это было чуждо ему, это не имело никакого смысла. И все эти видения, которые он пережил, все эти безумные расчёты и формулы, — это было всё не более чем иллюзией. Он не был безумным учёным, стремящимся разорвать ткань времени. Он был просто человеком, который так сильно пытался убежать от своей боли, что запутался в собственном разуме.

— Я в порядке. Мне нужно обратно, — голос Теодора звучит твердо, но в нём сквозит что-то настороженное, неуловимое. Его слова лишены уверенности. Теодор не смотрит на Драко, его глаза затуманены, а взгляд — отстранён. Он пытается заставить себя быть сильным, как когда-то, но это — лишь внешняя оболочка. Внутри всё рушится. Он не осознаёт, что говорит, не ощущает, что уже не тот человек, что был раньше.

Малфой замер. Он не понимает, куда ему нужно. Его сердце бьётся в груди с бешеной скоростью. Всё, что он знал о Теодоре, всё, что было между ними, уходит в туман. Теодор не просто исчез — он как бы растворился, оставив после себя только пустоту. Драко смотрит на него, и в этом взгляде — не только растерянность, но и глубокое отчаяние. Он пытается понять, что не так, но это невозможно. Словно он стоит перед человеком, который уже не может вернуться к себе

— Куда, Тео? — его голос едва слышен, будто слова могут разрушить всё. Он пытается найти хоть что-то, что вернёт его в реальность. Он снова поглощён своей идеей, своей мечтой, которая давно уже стала кошмаром.

— В лабораторию, конечно же! — Теодор отвечает, как будто всё это — просто очередной день. Его лицо, затянутое пустотой, кажется всё более отдалённым от реальности. Он снова думает о своих «победах», своих «открытиях». Его голос звучит уверенно, но всё в нём кричит о том, что он потерян. Он не понимает, что здесь, в этой палате, он — не учёный, а сломленный человек, который больше не способен различать иллюзии от настоящего.

Малфой стоит в полной тишине, и в его глазах — не только растерянность, но и страх. Он понимает, что лечение, сколько бы ни пытались лечить его, не спасёт. Теодор, этот человек, с которым они когда-то были близки, больше не существует. Он поглощён своим безумием, своим миром, который стал его единственной реальностью. Малфой чувствует, как что-то внутри него рушится. Он понимает, что Теодор никогда не вернется. Он сгниёт здесь, в этой больнице, и никто не сможет ему помочь. Этот человек, который когда-то был всем, теперь — пустая оболочка. И это будет его конец.

И это их общая трагедия.

— Тео, ты должен давать себе отдыхать, очнись, приди в себя, прошу. — говорит он, его голос резок, но в нём есть что-то большее, что-то, что не оставляет сомнений — это забота, скрытая под маской строгости.

Тео тяжело выдыхает, всё его тело как натянутая пружина, и он, не сдерживаясь, бросает раздражённо:
— Какой отдых, Драко? Ты не понимаешь! Я не могу просто остановиться! Я почти на грани, ты понимаешь? Почти…

Но Малфой не сдаётся. Он подходит ближе, и его холодные руки касаются лица Тео, заставляя его замолчать. Всё, что он чувствует, — это тепло его прикосновений, странное облегчение, которое они приносят. И в тот момент, как их взгляды встречаются, всё вокруг исчезает. Малфой не произносит больше ни слова, но его губы находят губы Тео. Это не просто поцелуй — это возвращение, спасение, то, что он так долго искал, но не осознавал. В их поцелуе сливаются страх, страсть и отчаяние, всё то, что Тео пытался скрыть в своём безумном стремлении к идеалу. И в этот момент, возможно, он находит тот самый момент покоя, о котором забывал всё это время.

— Если ты живёшь не ради себя, а ради этого проклятого маховика, то лучше живи тогда для меня, очнись же, — сказал Драко, его голос тяжёлый, но не лишённый отчаяния.

Теодор замер. Это был как удар, до безумия острый, словно на его теле высекают ножом. Живи для меня. А сможет ли? Его глаза, затуманенные бессонницей и усталостью, встретились с холодным, но таким знакомым взглядом Драко. В словах было больше, чем просто упрёк. В них звучала отчаянная просьба, непроизвольный крик, скрытый за маской строгости.

— Я подумаю над этим, но, если честно, ты не забыл принести что-то перекусить? — сказал Тео, пытаясь добавить в голос легкую иронию, но в его словах всё равно звучала усталость, как слабый отголосок давно утраченной бодрости.

Драко не улыбнулся. Вместо этого он молча протянул Тео бутылку с водой, взгляд его стал ещё более острым, как будто от каждого движения зависела жизнь. Тео забрал бутылку, стиснув её рукой, и начал пить жадными, но медленными глотками, словно пытаясь насытиться не только водой, но и чем-то большим — какой-то надеждой, которая всё ещё витала в воздухе между ними.

Когда он закончил пить, глаза его уже начали терять фокус, дыхание стало ровным, а тело, не выдержав тяжести бессонных ночей, предательски начало сдавать. Малфой стоял рядом, его фигура растворялась в полумраке лаборатории, но Тео не мог больше бороться с наступающим забвением. Он потихоньку отключался, словно мир вокруг него исчезал, и всё, что оставалось, — это тихий, тревожный голос Драко где-то на фоне его затуманенного сознания.

Теодор пробуждается, и первым его ощущением становится резкое осознание — это не лаборатория, не его безумный мир, полный чертежей и записей. Вокруг него белые стены, стерильный свет, и воздух, от которого хочется вырваться. Он лежит в кровати, его тело расслаблено, но сознание тяжело возвращается к реальности. Он оглядывается, и вот перед ним — не его работа, не свои эксперименты, а спокойная комната больницы. Святой Мунго. В его сознании возникает пронзительное осознание — он был здесь всё это время, за этими четырьмя стенами, среди людей в белых халатах, которые следили за его состоянием. И вот, рядом с ним, сидит Драко. Малфой, скрестивший руки и тихо спящий. Он не выдерживает и дотрагивается до его плеча. Драко вздрагивает, открывает глаза и, медленно осознавая, что происходит, внимательно изучает его.

— Ты в порядке? — спрашивает Малфой, его голос немного хриплый от сна, но в нем скрывается беспокойство.
— Тебе нужно успокоиться, Тео.

Теодор лежит в тишине, пытаясь собрать по кусочкам воспоминания. В голове, как разрозненные обрывки, возникают образы — война, её огонь, кровь, страх. Лицо его отца, жестокое и равнодушное, когда тот не брезговал использовать непростительные заклятия на собственном сыне. Он ощущал, как холод металла проникал в его душу, оставляя шрамы, которые не заживали. Смерть отца — не просто физическая утрата, а конец всей жестокой и опустошённой жизни, которую он вел. Победа Поттера.

После войны Теодор Нотт не пытался вернуться к нормальной жизни — потому что для него её больше не существовало. Он устроился в Министерство, в Отдел тайн, где и без него витало безумие, но даже там он выделялся. У него собственная лаборатория — за семью замками, с чарами, от которых мутит, если слишком долго вглядываться. Никто точно не знает, чем он там занимается. Но все знают, что он сходит с ума.

Он работает над маховиком времени. Нотт не исследует и не изучает его. Зачем ему это? В школьное время он выучил абсолютно все книги, связанные с маховиком. Он жаждет подчинить его себе. Теодор будто застрял между прошлым и будущим, и теперь пытается вырвать у времени нечто, что оно не хочет отдавать. Его лаборатория — это святилище и тюрьма одновременно: стены исписаны формулами, пол усыпан разбитыми часами, в воздухе вечно висит запах палёной магии и металла. На его руках следы тёмной магии.

Он не ест. Не пьёт. Не спит.

Тело держится на одном упрямстве, на какой-то маниакальной воле, которую давно нельзя назвать здравой. Пальцы дрожат, под глазами — синяки, будто в них запеклось само время. Иногда он смеётся — глухо, сипло, так, что по спине бегут мурашки, словно он услышал голос из другой реальности. В следующий миг он может застынуть посреди комнаты, с пустым взглядом, словно прошлое внезапно схватило его за горло.

Глаза — стеклянные, мутные, не живые. Движения — рваные, беспорядочные, будто им управляет не он, а невидимая сила, дёргающая за нити изнутри. Он мечется по лаборатории, как одержимый, как сломанный механизм, который ещё работает, но каждый его шаг — на грани взрыва. Это уже не учёный, а человек, добровольно погрузившийся в безумие. Человек, ставший заложником своей одержимости. Гений, перегоревший в собственной гениальности.

А может, он уже и умер? Он сам не знает. В какой-то момент грань стерлась между сном и явью, между жизнью и чем-то, что идёт рядом. Он становится не просто частью маховика. Он — время, изломанное, спутавшееся, заткнутое на самом себе. И в этом — вся его трагедия.

Иногда ему кажется, что он вот-вот на грани открытия. Всё вокруг становится на свои места, формулы складываются, шестерёнки слаженно встают друг в друга, как будто сама Вселенная согласовывает его усилия. В голове вспыхивает яркая, почти физическая мысль — вот оно, решение, то, к чему он стремился. Он дрожит от предвкушения, его сердце бешено стучит, руки трясутся от возбуждения. Всё ясно. Он на пороге успеха.

Но едва он делает шаг, как мир рушится. Всё — иллюзия. Глюк, рожденный бессонницей, выгоранием, отчаянием. Важные формулы превращаются в бессмысленные знаки, а идея уходит в пустоту, как туман. Маховик, что он собрал, застыл в воздухе, едва мерцая золотым свечением, как воспоминание о мечте. Но это всё — не реальность. Это просто очередной провал. Очередной мираж, обман зрения, что ускользает, стоит лишь протянуть руку. И вот он снова на том самом месте, где всё начиналось.

Он снова один, снова с этим мучительным ощущением тщетности, которое с каждым разом становится всё ярче, всё острее. Он сидит в тишине, его тело устало, измождено, а сознание снова и снова возвращается к этой мысли, к этому бессмысленному циклу.

Осколки на полу хрустят под обувью незваного гостя, с каждым шагом будто разрывая тишину, в которой Тео остался один. Он вздрагивает, в его голове прокручивается лишь одна мысль — кажется, что он уже вечность здесь, заточённый в своём безумии, и так будет всегда. Но затем шаги становятся громче, и в дверях появляется Малфой в белом врачебном халате. Тео невольно замирает, его сердце бьётся быстрее. Драко с омерзением аккуратно отпинывает какую-то колбу, которая катится в сторону, а затем поднимает взгляд на Тео.

— Мерлин, Малфой, — выдыхает Тео, не в силах скрыть облегчение, и встаёт с кресла. Он подходит к нему, раскидывает руки, как будто спасение — это объятия. — У меня почти вышло, слышишь? Ещё немного, и я…

Малфой тихо откашливается, его взгляд скользит куда-то в сторону, на миллионы исписанных листов и затёртые стены, которые, кажется, никогда не прекращали его мучить.

Я складываю время в карман и исчезаю между строк.
Вернусь, когда песочные часы вздумают скучать без меня.

#admin

Тео что-то мычит, но язык склеен, мир расплывается, всё кажется неважным — кроме этих пальцев на его руке, держащих крепко, как якорь. Блейз не ждёт ответа, хватает сильнее и тащит к выходу, сквозь хаос, дым, неон, вспышки света. Только вперёд — туда, где снова можно будет дышать.

Под утро, когда воздух в комнате станет холодным и тишина навалится особенно тяжело, Блейз будет ходить по помещению нервно, зло, сдержанно, и каждое его движение будет будто брошенное ”я больше не собираюсь это терпеть". Он скажет, что устал. Что больше не будет вытаскивать его из клубов, где пахнет потом, дымом и дешевыми галлюцинациями. Что в следующий раз пусть спасает кто-то другой, потому что его мать уже третий раз за месяц спрашивает, почему в поместье разбиты вазы, почему Блейз приходит домой с порезами, а Теодора, в вечной отключке, волочит за собой, с грязным воротником и пустыми глазами. ”Я не твоя нянька, Тео. Я не обязан подставляться под твою разруху". Он будет говорить это, сжимая кулаки. Но Теодор знал. Знал, что если всё рухнет снова, если он не справится, если в горле встанет тот самый ком, что давит и не даёт дышать — Блейз будет рядом. Злым, ругающимся, но рядом. Потому что он всегда будет его спасать, даже если клянётся, что больше не станет.

Он ушёл с грохотом — как всегда. Ссоры с отцом у них случались часто, но в этот раз что-то треснуло. Слова были не просто резкими — они стали чем-то, что разрывает ткани между людьми. Теодор кричал, отец отвечал холоднее, чем лёд, будто упрямство сына — это болезнь, которую он отчаянно пытается выжечь.

— Ты не станешь никем. — сказал он, и в груди Тео что-то обрушилось.

Он выскочил в холл, уже на ходу натягивая пальто, и чуть не сбил с ног Келли, старого домового эльфа, который появился в хлопке, дрожа с головы до пят:
— М-молодой хозяин, не уходите! Прошу вас, не уходите снова… — Эльф всхлипывал так искренне, что даже злость утихла.
— Тише, Келли, не плачь. Всё будет в порядке, — тихим голосом сказал Нотт, мягко положив ладонь на его плечо, прежде чем аппарировать.

Шаг — и он уже под пронизывающим ветром, где-то в закоулках маггловского Лондона. Шум, дым — всё будто бы распахнулось ему навстречу. Он не знал, куда шёл. Просто не хотел думать. Он чувствовал, как под ногами скрипит песок с солью, как улицы пахнут сигаретами, сырым асфальтом и чьей-то дешёвой парфюмерией. За углом помещение с неоновым светом. Дверь, где из-под неё сочится музыка, как яд. Маггловский клуб. Он не знал названия — да и не важно. Всё выглядело как кадр из чужого сна. Длинные силуэты, фальшивые улыбки и ощущение того, что он уже проиграл, только не заметил, как.

— Эй, красавчик, — протянул кто-то, вглядываясь в него с таким блеском в глазах, что это больше походило на голод, чем на простой интерес.
— Первый раз здесь?
Тео усмехнулся, криво, устало, будто это был не вопрос, а риторика, старая как мир.
— Вечность как в первый, — бросил он почти на автомате.
— Тогда тебе точно стоит попробовать, — последовал ответ, и чья-то ладонь протянулась к нему, на ней — крошечная капсула.
— Ты тут по адресу.

Он не взял сразу. Он смотрел на неё, как на решение. А может, как на паузу. Всё в нём кричало “беги”, но ноги стояли. Он не хотел возвращаться туда, где его ждали обвинения, но и не знал, куда дальше. Внутри всё гудело, будто сердце билось под музыку — ту, что не утихала, как бы он ни старался её заглушить. Он был пустой. Он был полон. Он был слишком жив, чтобы не чувствовать, и слишком выжжен, чтобы жить.

Он поднял взгляд к потолку, где танцевали световые пятна, и с полувздохом сказал, будто самому себе:

— Ещё один раз, последний раз.

Руки дрожат. Вещество разлилось по венам, как жидкий огонь, только без боли — с обволакивающей и тягучей легкостью. Всё внутри замерло, как будто кто-то нажал на паузу в мозгу. Ни мыслей, ни тревоги, ни тяжести — только оглушительная пустота, в которой было так чертовски спокойно. Теодор танцевал, руки рассыпались в воздухе, тело двигалось будто само. Музыка била в грудь, в живот, в кости, а он — он был лёгкий, как дым. Его не было. Не было боли, страха, даже себя самого. Только движение, вспышки света, чужие пальцы, скользящие по запястью, и полное безразличие ко всему, что когда-то имело значение.

Всё происходило как в тумане, но ощущалось слишком остро: губы незнакомки были горячими, поцелуи — дерзкими, жадными, отчаянными. Он целовал её так, будто хотел забыться в ней, распасться на атомы и не собираться обратно. Он вжимал её в себя, жёстко, грубо, ребро к ребру, будто надеялся слиться с телом, которое хоть как-то отвлечёт его от собственной пустоты. Руки блуждали, дыхание сбивалось, и чем больше он терял контроль, тем больше становилось ощущение, что всё это — не он. Просто способ забыться. Просто попытка почувствовать хоть что-то.

Резкое, тяжёлое прикосновение на плечо отрезвило его быстрее любого заклинания. Рука — сильная, уверенная — вцепилась, как крюк, и дёрнула назад, разворачивая его на месте. Тео споткнулся, задыхаясь, и встретился взглядом с Блейзом. Тот кипел — не просто злился, а сгорал изнутри, будто видел что-то отвратительное, что-то настолько неправильное, что не мог молчать.

— Мы тебя, блядь, везде обыскались! Что ты творишь, идиот?! — срывается с губ Забини, голос гремит громче музыки, и каждый звук, как пощёчина.

🌟 I swear I’m clean, but the dirt’s in my blood.

🌟 Клянусь, я чист, но грязь у меня в крови.

#VIGNETTES

— И снова ведьма на связи!

« Чат гпт мой лучший друг или коротко о ахуевших ебанашках»

Ого, что же это? Вритес опять наложила дерьма в свои потасканные панталоны! Думаю, представлять эту героиню мне не придется, но все же добавлю кое-что от себя. В фандоме я помню её давно, с самого начала, и вот по началу своего пути она была вполне приемлемым автором, но увы и ах пошла по наклонной и наступила в говно. Про инцест в постах говорить не буду, на пороге другая тема.

Любимый чат гпт! Действительно отличный помощник, пишет доклады, скрашивает серые будни и многое другое, использовать его в творчестве в качестве прогона на ошибки? – пожалуйста. Но не писать полноценные посты. И все бы ничего, таких персон навалом, но вот в чем загвоздка, вритес кичится своими постами, слогом, идеями. Имеет достаточно большую аудиторию и своих подсосов. Ой! Оказалось, что ее посты которыми она так старательно выебывалась, полное дерьмо.

Как всегда дрисня, вритес, так держать 💪

Стали ли бы вы читать бред сивой кобылы? Думаю, что нет. А посты ее переполнены подобной хуйней, стоит лишь прочитать один абзац .

Мне, как автору действительно печально видеть подобное.

Раунд! Переходим к небезызвестной незабудке

Совладелец ролевой блуди флейм, а вернее крайне дерьмовый админ. У моей ролевой и ее был конфликт, где они обвиняли нас в воровстве, на все наши доводы ребята отвечали одно и тоже, совершенно отказываясь включить свои куриные мозги и подумать.

Признаюсь, был грешок, с другого аккаунта я зашла к ним, и работа админов мягко говоря оставляет желать лучшего, но не будем вдаваться в подробности, историй много.

Милая незабудка пишет людям в пьяном бреду и лицемерит, сюрприз - сюрприз!

Поверьте, я знаю о чем говорю.

Я – достаточно популярный автор в фандоме, некогда имевший более 400пдп, и мне прекрасно известно, что такое вовлечённость и интерес к творчеству. Врать, вритес, крайне хуёво, не знала?

Анонимные сообщения и лс открыто, пишите. А вот с доксом и подобной хуйней я баловаться не советую

На анонимные сообщения про бывшего и прочую чушь теперь отвечаю только здесь.

Life

На самом деле, я задумался о создании лайфа ещё до всей этой суматохи. Но в итоге просто вписал некоторых в свой реальный лайф… Так что, дорогие, пососите и добро пожаловать.

Или два в одном

Один пост с мурчащим Малфоем, и ещё один со стиральной машиной

Стой, не раздевайся.

Я хочу обсудить с тобой звёзды — не те, что уже нашли себе место в чужих атласах, а те, что ещё не названы. Я хочу рисовать их кончиком пальца на твоей коже, соединять воображаемыми линиями и придумывать для них новые легенды. Скажи, ты веришь в предначертанное? Или думаешь, что судьбу можно переписать, если правильно расставить запятые?

Стой, не раздевайся.

Давай сначала сбежим. Без слов, без обещаний, без маршрутов. Пусть полночь станет нашим компасом, пусть мир сам решит, куда нас занесёт. Давай растворимся в чужих городах, потеряем свои имена и станем кем-то новыми. Или никем. Ведь разве это не свобода — быть ветром, который не задерживается нигде?

Стой, не раздевайся.

Я хочу услышать твой смех — тот, который срывается неожиданно, тот, который невозможно подделать. Хочу спорить с тобой до рассвета, защищая самые нелепые теории, только чтобы видеть, как блестят твои глаза. Я хочу путешествовать с тобой, прятаться от дождя под незнакомыми крышами, оставлять следы на песке и забывать, какой сегодня день.

Стой, не раздевайся.

Давай не будем торопиться. Давай сначала наполним эту ночь чем-то большим, чем просто прикосновения.

#NOTES

🌟 Les moments d’absence que je traverse
Je te demande de ne pas t’en inquiéter
Le regard perdu quand tu me parles
Est une manière de mieux t’écouter

🌟 Моменты, когда я пропадаю в мыслях,
Не волнуйся за меня.
Когда я смотрю в пустоту,
Это всего лишь способ
Слушать тебя внимательнее.

#SOMETHING

Теодор стоял на самом краю, раскинув руки, позволяя ветру беспощадно терзать его одежду, будто он был не человеком, а частью стихии. Внизу, далеко под ним, пульсировал огнями Хогсмид, отдалённый, чужой, не имеющий к нему больше никакого отношения. Здесь, на грани, он ощущал себя чем-то большим, чем просто телом, ограниченным кожей и костями. Стоило только шагнуть вперёд — и он растворится в воздухе, станет лёгким, свободным. Или… исчезнет. Позади него, в полутьме комнаты, замер Малфой. Теодор чувствовал его взгляд, словно наэлектризованный воздух тянулся к нему, сдавливал пространство между ними. Но Драко не двигался. Не бросился вперёд, не попытался оттащить его обратно. Он просто стоял и смотрел, а Теодору вдруг стало интересно, как далеко можно зайти, прежде чем он сорвётся.

Он слегка повернул голову, бросая быстрый взгляд через плечо, а затем, нарочно играясь с равновесием, легко развернулся на носках. Едва заметный наклон вперёд — и его тянет вниз, словно сама земля зовёт его к себе, требует подчинения. Ветер подхватывает его, тянет за край, но он лишь усмехается, выдыхая эту неестественную лёгкость. Страх? Нет. Только пьянящий азарт. Именно он вспыхивает в груди всякий раз, когда у Малфоя дрожит уголок челюсти, когда в глазах прорывается что-то хищное, опасное. Теодор склонил голову набок, едва заметно приподняв бровь, словно действительно ждал, кто первым сломается.

— Слезь, — голос Малфоя ударил по нему, как хлыст, обжигающе резкий, срывающийся в темноту комнаты.

Теодор не обернулся. Ему нравилось чувствовать, как за спиной сгущается напряжение, как воздух становится вязким, почти физически ощутимым.

— Ты прав, Драко, отличная идея, — лениво протянул он, перенося вес на носки. Гулкое эхо собственных слов утонуло в завываниях ветра. — Но ты ведь знаешь, что мне всегда было трудно следовать инструкциям. Может, если попросишь… вежливее?

— Тео, слезь с окна, чёрт тебя дери.

Теперь в голосе прозвучало нечто новое — злость, но не показная, не маска. Чистая, резкая эмоция, слишком честная, чтобы быть игрой.

Теодор покачнулся, позволяя себе зависнуть в этом состоянии, между реальностью и падением.

— Не убедил.

И тогда Малфой сорвался.

Хватка на запястье была жёсткой, пальцы сжались, оставляя на коже горячие отпечатки. Теодор не сразу понял, когда именно Драко шагнул к нему, разорвав дистанцию, но теперь он был слишком близко. Между их телами почти не осталось пространства, его дыхание прожигало воздух, а хватка была не просто удерживающей — требовательной, отчаянной.

В этом не было ни слов, ни просьб, только голая эмоция.

Какой-то странной частью сознания Теодор вдруг подумал: если бы он падал, Малфой поймал бы его. Или… прыгнул бы следом.

#VIGNETTES

#DRACODORE

Я всегда испытываю к тебе странное чувство. Оно не поддаётся объяснению. Не одержимость, не влюблённость, не простая тяга. Скорее, это потребность — безотчётная, неизбежная, пронизывающая до самой сути. Как если бы моё существование каким-то образом переплелось с твоим, и теперь без тебя мне чего-то не хватает.

Мне всегда нужно тебя больше. Твоего взгляда, твоего голоса, твоего присутствия. Я ловлю обрывки твоих фраз, наблюдаю за тобой украдкой, ищу признаки твоего настроения, будто это что-то важное, определяющее. Меня злит эта зависимость, но я не хочу от неё избавляться.

Когда я рядом с тобой, в голове — хаос. Раздражение, азарт, интерес, желание поддеть тебя словом, увидеть твою реакцию, спровоцировать на ответ. Иногда мне кажется, что ты тоже чувствуешь это напряжение между нами. Или это только игра моего воображения?

Я не ищу ответов. Пока что.

#NOTES

🔠🔠🔠🔠🔠🔠🔠

Only canon characters

I still don't see the point in them, but...


🖐 MIOR

❤️ Draco Malfoy



🖐 Pansy Parkinson

🖐 Hermione Granger

🖐

🔠🔠🔠🔠🔠🔠🔠🔠🔠🔠


I think this will help you


GUIDE:

#NOTES — Заметки, цитаты, наброски идей и размышления о мире.

#HEADCANONS — Личные интерпретации, альтернативные теории и дополнительные детали, которые расширяют канон.

#VIGNETTES — Короткие атмосферные сцены, зарисовки моментов и ситуаций без привязки к какому-либо сюжету.

#MEMORIES — Воспоминания персонажа, отголоски прошлого и важные события, повлиявшие на его жизнь.

#SOMETHING — Музыка, картинки.

ANON

Лайф канал

PAIRING:


#DRACODORE — Draco Malfoy
«Разбитая дружба, что пылает пеплом». От друзей, чья связь треснула, к чему-то большему.



В каждом хаосе есть порядок, а в каждом порядке — хаос. Я просто выбираю, где быть.

🔠🔠🔠🔠🔠🔠🔠🔠



🌟 Здесь не будет чёткого порядка, строгой структуры или заранее продуманного сюжета. Не будет тщательно отредактированных строк, идеальных образов или стремления соответствовать чьим-то ожиданиям. Здесь царит хаос вдохновения, когда слова вырываются наружу сами по себе, сплетаются в узоры, рождаются и исчезают, оставляя за собой лишь тени эмоций. Здесь нет необходимости следовать канонам или подгонять мысли под чьи-то стандарты — здесь можно просто чувствовать, писать, творить.

Это пространство свободного потока идей, место, где обрывки фраз превращаются в истории, где мелькающие образы обретают форму, а эмоции — голос. Здесь нет стремления к идеалу, но есть желание показать мир так, как он чувствуется, как он звучит внутри. Иногда — резкими, грубыми мазками, иногда — плавными, едва уловимыми линиями. Здесь можно остаться ненадолго или задержаться надолго, читать между строк или впитывать каждое слово.

Здесь нет границ, кроме тех, что рисует воображение. Только мысли, желание творить и бесконечный поиск способов показать миру свою душу.

#admin