Гайдн и Мартынов

В канун Пасхи в Малом зале Петербургской филармонии (на фрагментах фото видно обилие золотой лепнины) звучали Гайдн и Мартынов. Гайдн – «Семь слов Спасителя на кресте» для струнного оркестра, Мартынов – «Passionslieder». Оба произведения посвящены последним дням Христа. Мне близок этот диалог между классиком и современным композитором.

Выбор камерного оркестра «Дивертисмент» под руководством Ильи Иоффа очевиден: коллектив отдаёт предпочтение современным авторам.

Сочинение Гайдна известное, по сей день популярное. Но во втором отделении прозвучал опус Владимира Мартынова 1977 года. Его минималистичное звучание – как бесконечное повторение молитвы. В этой аскетичной музыке заключена тайна: повторения, одинаковости, различия в одинаковом. Три части – «Первый крест», «Второй крест», «Третий крест» – ставят перед слушателем вопрос, сформулированный самим композитором: в какой момент наше внимание оживает, а когда остаётся глухим?

Тёмная эстетика советского неофициального искусства восходит к Платонову с его «Котлованом» и Филонову с «аналитическим искусством» – где мир, дрожа, распадается на болезненные частицы. Однако корни глубже – в Серебряном веке. В русском символизме: демонический Врубель и потусторонняя меланхолия «Голубой розы». В литературе – блоковская «Незнакомка» с её гниющей красотой, ремизовская демонология повседневности. Даже в иконописи – «страшные» сюжеты вроде «Страшного суда», где свет рождается из тьмы.

Филонов – ключевая фигура. Его картины, словно собранные из живых кристаллов-частиц, являют мир хрупким, на грани распада. Платонов же довёл язык до состояния «грязи», в котором видно всё – космос, смерть, надежду.

Но в 1960-е это уже не мистицизм, а метафизика повседневности: художники через подвалы, пустыри, ржавые гвозди показывали ту же экзистенциальную пустоту.

Тёмная оттепель

Вот такое интересное явление отражает неофициальное советское искусство – изображение обратной стороны жизни, метафизики, того, что нельзя увидеть внешне, а только заглянув внутрь. Увлечение метафизическим реализмом было для советских художников возможностью отстраниться от реальности. Особенно ярко это проявилось в творчестве Мамлеева и Южинского кружка.

Это наиболее заметно у Бориса Свешникова, узника ГУЛАГа: на его картинах – кладбища, дворы, многоэтажные спальные районы, бытовые вещи, которые нас окружают, и всё в проникновенном голубом тоне. Дмитрий Краснопевцев – ещё один художник, работавший в жанре метафизического натюрморта. Его можно назвать художником тишины, словно звучание родника.

Стоит упомянуть и Николая Вечтомова с его закатом и уходящим солнцем, и офорт Дмитрия Плавинского, где изображен старый рыцарь, от которого веет смертью.

В общем, художники 60-х не всегда стремились отражать оптимизм, а порой изображали непринятые в обществе вещи, точнее – его тёмные стороны.

1 – Николай Вечтомов. Солнце. 1963. Холст, масло. Частная коллекция
2 – Борис Свешников. Мёртвый город. 1961. Холст, масло. Музей AZ
3 – Борис Свешников. Молчание. 1960-1970-е. Холст, масло. Частная коллекция
4 – Владимир Пятницкий. На лестнице. 1967. Картон, масло. Архив семьи художника
5 – Дмитрий Плавинский. Старый рыцарь. 1975. Бумага, офорт. Архив семьи художника
6 – Дмитрий Краснопевцев. Натюрморт с завядшими цветами. 1969. Оргалит, масло. Музей AZ
7 – Владимир Ковенацкий. Ночная встреча. 1950-е. Бумага, тушь. Частная коллекция
8 – Владимир Пятницкий. Достоевский, Гоголь, Пушкин. Маска. 1971. Папье-маше, нитки, пуговицы и др. подручные материалы. Архив семьи художника
9 – Борис Свешников. Из «Лагерной сюиты». 1940-1950-е. Бумага, тушь. Частная коллекция

Чёрный импрессионизм

Русские художники начала ХХ века открыли удивительный феномен в импрессионизме – чёрный колорит на фоне ночных огней. Фиксируя впечатления от прогулок по ночному Парижу, они отражали в картинах эстетику модерна: кафе, бульвары, театры. Константин Коровин даже создал целую серию «Парижские огни» – будучи театральным художником, он тяготел к искусственному свету софитов и ярким цветовым бликам.

На полотнах Николая Тархова можно увидеть таинственный тёмный Париж, а у Константина Юона – ночной сад «Эрмитаж» в Москве. Безусловно, в обращении с чёрным цветом русские художники следовали традициям голландцев.

По сути, наши живописцы изобрели «чёрный импрессионизм», превратив его в самостоятельный жанр. В отличие от французов, которые чаще писали дневной свет, русские художники сделали ночь и тьму своей главной темой.

В Музее русского импрессионизма сейчас можно увидеть картины Коровина, Кустодиева, Тархова, Виноградова, демонстрирующие этот невероятный феномен в живописи.

1 – Антонина Ржевская. Музыка. 1902-1903. Холст, масло. Нижнетагильский музей изобразительных искусств
2 – Дмитрий Щербиновский. Портрет актрисы парижского театра «Гранд Опера» Рене. 1897-1900. Холст, масло. Чувашский государственный художественный музей
3 – Борис Кустодиев. В театре. 1907. Холст на акртоне, масло. ГМИИ Республики Татарстан
4 – Николай Тархов. Карусель. 1900. Картон, масло. Собрание галереи «Наши художники»
5 – Сергей Виноградов. Кафе ночью. 1901. Бумага на картоне, темпера. Тульский музей изобразительных искусств
6 – Константин Юон. Москва. Сад «Эрмитаж». 1909. Холст, масло. Тверская областная картинная галерея
7 – Сергей Виноградов. В передней. 1911. Холст, масло. Тверская областная картинная галерея
8 – Семён Никифоров. В избе. 1904. Холст, масло. Частная коллекция
9 – Константин Коровин. Бульвар в Париже. Из серии «Парижские огни». 1912. Холст, масло. Саратовский государственный художественный музей им. А.Н. Радищева
10 – Василий Мешков. Парижский бульвар. Дерево, масло. Новосибирский государственный художественный музей

Живопись Франсиско Инфанте – ключ к пониманию его искусства. Будущие объекты художника в лэнд-арте становятся естественным продолжением этих идей в трёхмерном пространстве.

Дух модернизма пронизывает советское искусство 1960-х: культ науки, научных открытий, увлечение кибернетикой и космонавтикой. Но Франсиско пошёл дальше. С одной стороны, он работал с разрешённой темой научного прогресса; с другой – его художественный язык оставался непонятным для большинства.

«Проекты реконструкции звёздного неба» – знаковый цикл Инфанте, попытка осмыслить вселенские закономерности. Его творчество, тесно связанное с наукой, становится своеобразным science art.

В цикле «Пейзаж диктует» художник раскрывает сам процесс создания ландшафтных артефактов. Перед нами архив, документирующий долгий и кропотливый путь – от первоначального замысла до окончательного воплощения.

1 – Спираль бесконечности. 1965. Бумага, гуашь, темпера. ГТГ
2 – Двойственность. 1964–1973. Холст, масло. ГТГ
3 – Ночь и день. 1963–2000. Холст, масло
4 – Динамическая спираль. Возрастающая энергия красного пространства. 1964. Бумага, наклеенная на оргалит, темпера. ГТГ
5 – Взаимопроникновение – романтический образ. 1963–2005. Холст, масло
6 – Ожерелье. Вид из космоса. 1971. Бумага, темпера, оргалит
7 – Из серии «Динамические реконструкции звёздного неба». 1965. Бумага, гуашь, темпера
8 – Из цикла «Пейзаж диктует». 1997. Бумага тонированная, бумага цветная, фотобумага, карандаш, серебряно-желатиновый отпечаток, чернила. Мультимедиа Арт музей.
9 – Из цикла «Артефакты: выстраивание знака, или вывернутая перспектива». Дерево, металлизированная лавсановая плёнка, темпера. ГТГ
10 – Из цикла «Пейзаж диктует». 1997. Бумага тонированная, бумага цветная, фотобумага, карандаш, серебряно-желатиновый отпечаток, чернила. Мультимедиа Арт музей.

2 – Артефакт из цикла «Очаги искривлённого пространства». 1979. Металл, дерево, лавсановая плёнка. Коллекция фонда Ruarts
3 – Из цикла «Динамические спирали». 1964. Бумага, акварель, темпера
4 – Душа кристалла. 1963. Объект, оргстекло, металл. ГТГ
5 – Пространство, движение, бесконечность. 2005 (1963–1965, повторение). Нержавеющая сталь, капроновая нить, электромеханизм

1 – Шествия. 1978. Фотобумага, цветная фотопечать
2 – Очаги искривленного пространства. 1979. Цветная фотопечать, накатка на дибонд
3 – Выстраивание знака, или Вывернутая перспектива. 1984–1986. Цветная фотопечать, накатка на дибонд. ГТГ
4 – Альпийский снег. 2009. Цветная фотопечать, накатка на дибонд
5 – Структуры на снегу. 2005. Фотобумага, цветная фотопечать. ГТГ
6 – Деревенские впечатления. 1992. Фотобумага, сибахром. ГТГ
7 – Метафоры мгновений. 2014. Фотобумага, цветная фотопечать
8 – Близкое в далеком. 1997. Фотобумага, цветная фотопечать. ГТГ
9 – Парижские сувениры. 1992. Фотобумага, цветная фотопечать
10 – Интервалы. 2024. Цветная фотопечать, накатка на дибонд

Франсиско Инфанте-Арана

Человек, стремящийся узреть и проникнуть в вечность. Сейчас – потрясающая возможность увидеть ретроспективную выставку Франсиско Инфанте в Новой Третьяковке.

Когда смотришь на его работы, хочется размышлять о бесконечности, тайнах Вселенной, погружаться в себя. Некоторые произведения обладают подлинно медитативным воздействием.

Франсиско видит мир наизнанку. Это попытка метафизического постижения сути вещей и природы, взгляд в самую глубину. Художник продолжает традицию Малевича – думаю, Казимир Северинович был бы доволен, видя свои идеи в таком переосмыслении.

Все работы на выставке – не фотошоп, не фотомонтаж и не коллаж. Каждый объект создан Франсиско вживую. Он помещал артефакты в естественную среду, в ландшафт, соединяя природное и искусственное.

Живопись Франсиско энергетически воздействует на зрителя. Ощущаешь силу цвета – работы будто светятся изнутри, излучают энергию.

Франсиско Инфанте-Арана – наш современник. Русский художник испанского происхождения. Через его искусство нам открывается то, что лежит за гранью обычного понимания.

Через искусство Эрнста Неизвестного мы открываем целые вселенные: от философии до музыки, от античности до Ветхого завета, от серебряного века до авангарда. Обращаясь к вечным темам, мастер создал искусство, преодолевающее время.

В его работах оживает Серебряный век с Дягилевым, Нижинским и Павловой; звучит Шостакович, а через него – Малер и вся романтическая традиция. Неизвестный – строитель голубых городов, как Татлин и Малевич мечтал создать необъятное.

Эрнст отдает дань уважения классическим мастерам, в его искусстве чувствуешь глубокое понимание Родена, осмысление всего мирового художественного наследия.

Мы можем представить Москву 1960-х с её кипящей интеллектуальной жизнью и русский Нью-Йорк – сообщество удивительных людей, сохранивших нашу культуру и сделавших её частью мировой.

Эрнст становится проводником в мир идей Мамардашвили и других великих мыслителей…

Этот список можно продолжать бесконечно.

Эрнст Неизвестный – загадка, которую будут разгадывать учёные со всего света ещё столетиями. Погружение в творчество мастера – это духовный и личностный рост. Искусство Эрнста Неизвестного – это путь к пониманию самой человеческой природы.

Эрнст Неизвестный. 100

Аркадия

Вчера в Мастерской Петра Фоменко увидел спектакль «Аркадия» по пьесе Тома Стоппарда. Для меня это уже вторая постановка английского драматурга: первая – «Леопольдштадт» – больше о неумолимости судьбы, тогда как «Аркадия» – о том, как идеи опережают время. Режиссёр Евгений Каменькович в целом следует оригинальному тексту (перевод с английского Ольги Варшавер), возможно, с некоторыми купюрами.

Действие происходит в двух временных рамках: в XIX веке девочка Томасина делает научные открытия, опережающие эпоху, а в XXI веке современные учёные пытаются восстановить ход событий, но зачастую ошибаются. Это игра с идеей нелинейности времени и утраты знаний.

Пьеса раскрывает темы науки и гуманизма: Томасина предвосхищает второе начало термодинамики, а её учитель пытается уберечь её от разочарования в рациональности мира.

Вторая тема – противопоставление романтизма и классицизма: регулярный сад, символ холодного рационализма, постепенно превращается в дикий пейзаж. Это уже метафора борьбы порядка и хаоса в человеческой жизни.

Для меня показалось важной тема, раскрытая в спектакле, – это преодоление обыденности, о том, как люди ищут смысл в хаосе истории и науки

Кстати, у Тома Стоппарда встретилось выражение «карнальное объятие». Драматург использует его для описания той самой двойственности человеческой природы.

«Аркадия» – это рай, но даже там люди обречены на смерть. Как неизбежно остывает кофе, так же обречена на остывание наша планета – всё имеет свой конец. Именно в этом и заключена суть: герои пьесы, осознавая бренность, продолжают свой поиск истины.

На последнем фото: Обнажённая. 1953. Бумага, тушь. Собственность автора

1 – Иконное построение. 1956. Холст, масло. Собственность автора
2 – Автопортрет. 1959. Холст, масло. Собрание Романа Бабичева (обе работы)
3 – Натюрморт (череп). 1957. Холст, масло. Собственность автора
4 – Пара форм. 1968. Фотобумага, серебряно-желатиновый отпечаток. Собственность автора
Построение Троицы. 1961–2005. Реконструкция. Холст, акрил. Собственность автора
5 – Пара форм. 1957. Холст, масло. Собственность автора
6 – Было – Стало. 1984. Металл, фаянс. Собственность автора
7 – Построение Троицы. 1959. Дерево, металл, пластик. ГТГ
8 – Рана живет отдельно. Нью-Йорк. 200–2009. Картон, акрил. Собственность автора
9 – Спрятанная форма. 1965–1966. Фотобумага, серебряно-желатиновый отпечаток, чернила, гуашь. Собственность автора
10 – Быть в. 2004. ДСП, ассамбляж, реди-мейд, фломастер, типографская печать. Собственность автора

Валерий Юрлов

В Третьяковке, в Западном крыле на Крымском валу, сходил на выставку Валерия Юрлова. Этот художник, может быть, не так известен широкой публике, но меня интересовало московское абстрактное искусство. Юрлов – один из первых в советском искусстве, кто начал работать в беспредметноcти.

Мне понравилась масштабность выставки. Абстрактное искусство Юрлова – это попытка заглянуть внутрь, отразить своё понимание бытия. По сути, это эксперимент, и на выставке ты становишься его участником: формы обретают неожиданные трактовки.

Его путь в искусстве начался в 1950-е, когда абстракция в СССР была под запретом. Художник писал в стол, экспериментировал тайком. Вместо признания и выставок – подпольные показы для друзей. Но он не бунтарь, не диссидент. Скорее, исследователь, который верил: искусство – это не про идеологию, а про поиск.

В 1960-е, когда оттепель дала небольшой глоток свободы, Юрлов наконец смог выйти из тени. Но и тогда оставался «художником для художников». Его работы – не манифесты, а размышления: о пространстве, форме, о том, что скрыто за видимым.

Позже, в 1990-е, Юрлов уехал в Нью-Йорк – для новой точки отсчета. Жил и работал там, но без громких заявлений, без попыток вписаться в местную арт-сцену. Его интересовало не признание, а сама возможность продолжать поиск.

Сейчас художник живёт и работает в Москве.

1 - Юрий Злотников. Серия «Протосигналы». 1957. Бумага, тушь
2 - Гарри Смит. Early Abstractions: Numbers 1-5, 7. 1939-1956
3 - Мэри Эллен Бьют. Tarantella. 1940
4 - Юрий Злотников. Серия «Ритмическая композиция». 1988. Холст, масло
5 - Вальтер Руттман. Opus I. 1921
6 - Юрий Злотников. «Световая энергия». 2002. Бумага, печать, литография
Викинг Эггелинг. Symphonie diagonale. 1921-1924.
7 - Юрий Злотников. Серия «Сигнальная система». 1957-1962. Бумага, гуашь, темпера
8 - Юрий Злотников. Без названия. 1955-1956
9 - Юрий Злотников. «Пространственное движение». 2003. Холст, масло
10 - Юрий Злотников. «Центробежное движение». 2005. Холст, масло

Юрий Злотников

Март я посвятил изучению московского абстракционизма. В галерее «Граунд Солянка» сейчас проходит выставка Юрия Злотникова – автора, с которым был знаком заочно: читал его воспоминания, и вот представился идеальный случай увидеть его работы вживую.

Русские художники ещё до революции входили в число тех, кто стоял у истоков абстрактного искусства. Однако во второй половине XX века советским мастерам пришлось «переоткрывать» его заново. Сильное влияние на них оказал Всемирный фестиваль молодёжи и студентов 1957 года, когда в Москву приехали американцы и привезли с собой абстракцию.

Абстракция Злотникова – это не просто бессознательное отражение действительности, но и попытка исследования психофизиологии зрительного восприятия. Именно это легло в основу его знаменитой серии «Сигнальная система».

Мне показалось правильным, что кураторы включили в экспозицию видеоряд зарубежного киноавангарда. Благодаря беспредметной анимации и «визуальной музыке» Оскара Фишингера, Вальтера Руттмана, Ганса Рихтера, Викинга Эггелинга, Лена Лая, Мэри Эллен Бьют и Гарри Смита работы Злотникова обретают новое измерение – словно художник создавал их в незримом диалоге с этими режиссёрами. Ведь тогда, за «железным занавесом», Злотников по сути изобретал велосипед, но при этом – пусть опосредованно – оставался в контексте западного искусства.

1 – Женщина с веером. 1907–1908. Холст, масло. ГЭ
2 – Композиция с черепом. 1908. Холст, масло. ГЭ
3 – Дриада. 1908. Холст, масло. ГЭ
4 – Любительница абсента. 1901. Холст, масло. ГЭ
5 – Дружба. 1908. Холст, масло. ГЭ

Мои университеты и Пикассо

Мои настоящие альма-матер – это мировые музеи. Первым в этом ряду стоит Пушкинский музей с его редким собранием ранней итальянской живописи, той самой эпохи проторенессанса, когда искусство, ещё хранящее византийские черты, уже проложило путь к грядущему Возрождению. Соприкосновение с ним было своим родом катарсисом, открывшим для меня творчество великих мастеров.

Государственный Эрмитаж для меня как некая тайна, всегда находишь там новые образы. Особое место в нём занимает коллекция работ Пикассо Сергея Щукина. Спасибо ему, что он в своё время не побоялся купить холсты испанского художника. Искусство Пикассо сравнимо со взрывом атомной бомбы, но именно это сформировало новое художественное мышление в обществе.

Для меня Пикассо – это художник, совершивший революцию формы, но сохранивший верность классическим канонам в содержании. В его полотнах живёт тот самый дух модернизма, которого так не хватает современному искусству.