/Бременские декаденты/

Увязнут стопы в глине и грязи.
Я, не пройдя пути и половину,
утрачу и наивность, и невинность,
а ты в свой рай едва ль возьмешь без них.

Дорожка оборвется пустотой.
Ты взглянешь понимающе и строго,
но развернешь у самого порога,
протянешь на прощание ладонь,

сухую, крепкую, с бугром на ней рубца
от плохо заживающей стигматы.
Такая я — осталась виновата,
сякая я — расстроила Отца.

На кудрях его черных корона, на ней пятно,
оттого просыпаться отныне всегда одной
и молиться за душу, где тело, гадая лишь:
как положено с князем проститься мы не смогли.

На кудрях его черных корона, желты глаза,
он за девять лет мне слова доброго не сказал.
У моих дочерей чешуя по краю лица,
они выросли ликом похожими на отца.

А мой сын где-то бродит, былинка, травинка, пыль.
Я его не увижу подросшим, но лишь бы был
о чужих людях свой, неубитый, живой — живой! —
не узнает, что мать его стала чужой женой

в день, когда в замок шагом хозяйским вошел дракон,
и окрасился в алый за миг бесконечный трон,
обрекая все царство на ужас грядущих дней.
На кудрях его черных корона, и кровь на ней.

Краше прочих вышла моя невеста,
только в царском тереме стало тесно,
все цепляла шкуру лягушки, волка,
сокола, лисицы, стремилась вон,
но стрелы проклятье ее держало —
магии едва ли знакома жалость:
коль клялась владельцу ее быть верной,
оставайся верной, таков закон.

Шкуры находил все, что прежде скрыла,
оставлял бесхвостой ее, бескрылой.
Плакалась по каждой из них, рыдала.
А однажды, глядя в печной огонь,
бросила к ногам человечью кожу,
улыбнулась: жить с такой сможешь тоже?
Уползла и скрылась в своих болотах,
я ж стрелу дрожащей сломал рукой.

Принимаю поздравления с релизом песни «Золушка» на мои стихи у любимой Артемизии ~

У моей доброй крестной особый дар.
В самом детстве про принца мне нагадав,
проложила дорогу мне во дворец.
Помешал поначалу ей мой отец,
и однажды осталась я сиротой,
от нее много позже узнав о том.

В черном теле, на кухне, слугой в золе,
становилась умнее, хитрей и злей,
той, что смело ступает по головам.
Про хрустальную туфлю смешон обман,
но для принца наивного в самый раз,
как и парочка значащих мало фраз.

Околдован, влюблен, от тоски устав,
ищет пальцами тонкими узкий стан,
и так просто поймать его на крючок,
обещая еще, и еще, еще,
под куранты полночные убежав,
оставаясь загадкой в его глазах.

Это быстро наскучит, но до конца
я пройду этот путь с кухни до дворца
и на трон сяду, сбросив с него других.
Псом сидеть принц останется у ноги,
а однажды исчезнет, и черт бы с ним,
лишь бы не мельтешил и меня не злил.

Глупым именем мачеха назвала:
покрывала пальцы мои зола,
но уже никого оно не смешит,
потому что черней моей нет души.
Теперь я правлю балом, и целый мир
под хрустальным лежит каблуком моим.

❤️❤️❤️

Проходишь мимо, словно мы с тобою незнакомцы,
но парными на пальцах остаются наши кольца,
от жажды прикоснуться вновь они исходят дрожью.
Ты был один таким, а остальные лишь похожие.

Твоя ладонь сжимала горло нежно, как ошейник, но
за боль, что ты мне причинял, ты не просил прощения.
В тот день, меня изрезав обвинительными фразами,
ты просто вышел в дверь, сказав: «Прости, мы слишком разные».

Разбиваю свой бокал, словно сердце, об стену,
только ты течешь вином ядовитым по венам,
и от мыслей о тебе никуда мне не скрыться.
Жаль, что больше ничему уже не повториться.

Легко стереть из жизни, но трудней всего из памяти.
Клянусь тебя, однажды я сумею с собой справиться,
я зачеркну мечты о нашем невозможном счастье, ведь
ты сделал это раньше, все разрушив в одночасье.

И так просто поймать его на крючок,
обещая еще, и еще, еще...

Работать с Артемизией для меня — это невероятное удовольствие и огромная радость. С нетерпением жду релиза их новой песни «Золушка» на мое стихотворение. Уже совсем скоро! ✨✨✨

Меня греет крапива, но все-таки больше крылья
моих братьев, оставшихся птицами, без рубашек;
остальных жмется ближе сквозь сон беспокойный младший.

Завтра добрый король, оказавшихся злее прочих,
сам костер подожжет и взойти на него заставит,
потому что я выбрала действовать против правил,

отказавшись поддаться и в замок его уехать,
отказавшись тонуть с ним в постели шелках прохладных,
не став пленницей его страсти больной и ада

этих каменных стен, вечной боли и несвободы.
Мои братья умчатся завтра на крыльях белых,
мне для этого нужны только костер и смелость —

и король не казнит их, одиннадцать птиц свободных,
не дотянется в небо, им местью жизнь не разрушит.
Мою освободит огонь, тело спаливши, душу,

и я вслед улечу, буду ветром, что держит крылья,
буду небом, для птичьей стаи извечным домом,
обнимающим их нежно-нежно и так знакомо.

У моей доброй крестной особый дар...

Артемизия — Золушка (2025)
Премьера песни 7 апреля!
Автор текста — honey_violence ❤️
Автор видео — Гнездо серебряного феникса

— Дороти, честно ответь-ка, не пряча тайны,
где ты хранишь все то, что взяла без спроса,
не пощадив, отняла, забрала без спроса?
И не смотри так с прищуром, зло и косо.

Дороти, храбрость когда заменила трусость?
— Храбрость замолкла с грозным звериным рыком,
с львиным, усталым, страшным звериным рыком
в день, когда рык от страха сменился криком.

— Дороти, сердце, скажи мне, где прячешь сердце?
— Сердце я прячу в камере из железа,
в темной холодной камере из железа,
чтобы без жалости бить, и кромсать, и резать.

— Дороти, ну же, куда ушла мысль о свете?
— Свет — это шутки для школьников из Канзаса,
беспечных, веселых школьников из Канзаса,
а не о мире, где мы живем, не про нас.

— Бей каблуками, Дороти, бей-ка звонче
и возвращайся к жизни, домой и к маме,
к тебя заждавшейся старой, скорбящей маме.
— Дороти сгинула в день тот злой в урагане.

Та, что идет по дороге беспечно-желтой,
больше не Дороти, и призрак не трогай всуе.
Не победит, кто добр и не рискует.
Я собрала себя заново. По куску.

Мои стихи приняли к публикации в «Антологию русской литературы XXI века» (выпуск 12/2025) от издательства «Перископ-Волга» 🍪

В сборник вошли следующие произведения:

1. Три года
2. Он сбегает из замка довольно быстро
3. Кап-кап
4. Все, как и написано на роду
5. Орфей пьет анальгин
6. Охота на чудовище
7. Ведьмин круг
8. За гаданье выйдешь ты сам оплатой
9. Да, конечно, принц за ней прилетает
10. Да, так получилось
11. По старой дружбе
12. Пыль на крыльях
13. Не говори мне, что монстров нет
14. Пока жив король
15. Ты отдашь все и больше
16. Я тебя позову
17. Самый темный час
18. The Mother

Я тебя научу, как ковать из людей врагов,
и слеплю из костей и из золота погремушки.

ласково прощались, да не прощали:
если расставаться, то навсегда.
тени обступали, не отпуская,
измывались клеткой витых оград,

листьями крапивы меня кололи,
ели-пожирали живьем виной:
ты один остался крылатым, братец.
искалечен, ранен, от слез немой,

ластишься, как будто не предавала…
если ждешь, что я отведу беду,
то напрасно: мне не неси крапиву
и не жди, что я рукав доплету.

прошлым станешь мне до исхода года,
остается выждать совсем чуть-чуть.
мне б тебя оставить лежать остывшим
и за все прошедшее помянуть,
но покойник мой не дается гробу,
кровопийцей бледным встает в ночи
и, когтями слов скрежеща о стекла,
просится опять себя приручить,
обвиняет в том, что в груди по сердце
твердый кол торчит нелюбви моей.
если я решусь его, милый, вынуть,
будет лишь стократно тебе больней.
если я сподоблюсь впустить обратно,
мне не будет воздуха: отберет
огонь прошлой страсти, спалит, изранит.
йода будет мало для ран — что йод?
даже раздобудь колдовское зелье,
ран, мне нанесенных, не исцелит.
утолить боль может одно лекарство,
горькое, которому нет цены.

Мои боги вернутся в обычный осенний день,
словно шелест колосьев, их будут шуршать одежды,
и во мне вдруг затеплится искра былой надежды,
от которой во мне слишком долго жила лишь тень.

Их приход незаметным останется для других,
да и я звук шагов их услышу в дожде не сразу,
буду думать, что так играет со мною разум,
даже вера моя вдруг оставит меня на миг.

Первый конь будет белым, таким, что слепит глаза,
третий черным как ночь, всадник будет его таким же,
второй всадник под стать коню рыжему будет рыжим.
У четвертого всадника будет в руках коса;

его конь будет бледным, за ним придет тишина
спустя множество дней какофонии этой дикой,
и она заберет все: и слезы, и гнев, и крики.
Эта боль будет быстрой — как стебель в руке сжимать

самой алой из роз, чтоб владеть ей, пока шипы
раздирают ладони собою твои до крови,
а потом ничего не останется, даже боли —
только шорох одежд тихий да перестук копыт.

Ключ восьмой: возвращение. #яписака

Это было глупо, но, раз решилась,
не свернуть с намеченного пути
нам обоим: деве сбежать обратно
невозможно, мне — ее отпустить.
Воздух, потревоженный громким криком,
множит его эхо — зловещий хор,
песня жертвы, отданной как невеста
монстру, что живет в недрах этих гор.

Дева, сказки местных старух послушав,
вызвалась спасать меня помогать.
Говорили, шкуру когда снимаю,
на вполне людских я хожу ногах,
про глаза, как два больших изумруда,
смоль кудрей, собольих бровей изгиб,
что я чахну, запертый в страшном теле,
заживо сгораю от злой тоски.

Жертвенность твоя — это глупость, право,
как и тех, что были здесь до тебя.
Человечья кожа о кудрях черных
и есть мой влекущий сюда наряд.
Как легко вы в острую пасть спешите,
мотыльки на пламя красивой лжи!
Голову так просто терять от страсти,
и твоя средь прочих теперь лежит.

Ключ седьмой: жертвенность. #яписака

Как спокойно спится тебе, сестрица!
Мне ж совсем не спится в холодной мгле.
Мой Данила был всех парней красивей,
но и был всех прочих парней наглей.

Эта его наглость да кари очи
впились в грудь крюками, и не достать.
Я сама была хороша-пригожа,
сердцем горяча, на язык остра.

Свадебку по осени замышляли,
только ехал поезд да на погост,
и первей всех ехали со мной сани,
я лежала в белом в них в полный рост.

Говорили, вышла слаба здоровьем,
все жалели матушку да отца,
мой жених держал их в руках, весь черен
от тоски и горя в тот день с лица.

Лишь одна стояла вдали с улыбкой,
провожала в путь, не ждала назад,
и мерцали радостью — так похожи
на мои — сестрицы моей глаза.

Я клялась для счастья ее все сделать,
что бы ни просила она меня,
и сестра напомнила эту клятву,
попросив невесту отца сменять,

мол, с моим-то нравом жених получше
постучится в двери, снесет дары,
а она невзрачная, тише мыши,
и всю жизнь ей быть на ролях вторых.

Люб ей стал Данила, жених мой статный,
но отец на просьбу ей дал отказ,
и в тот миг сестрица моя от злости
на меня, прокляв меня, отреклась.

Захворала быстро, слегла в три ночи —
так меня выхаживала сестра!
Но, едва настала глухая полночь,
встала ни жива я и ни мертва,

побрела до дому обратно в белом,
поднялась, бесшумная, на крыльцо,
над сестрой склонилась, спокойно спящей,
посмотреть в предательское лицо.

Повезет ее молчаливый поезд,
но закрытым будет дубовый гроб,
раз не оценила моя сестрица
мной за жизнь подаренное добро.

Как она в тот миг на меня глядела,
навсегда запомню я этот взгляд!..
Я клялась для счастья сестры все сделать.
Мертвые свободны от глупых клятв.

Ключ шестой: клятва. #яписака

Ты всех так изысканно приручаешь,
чтоб после оставить одних, ни с чем.
Я тоже растаяла от красивых,
но в целом и общем пустых речей.

Ты мне говоришь, что мала планета,
что где-то вдали ждет послушно Лис,
но мне-то прекрасно понятна правда,
что мы с ним тебе совсем не сдались.

Ты мне говоришь, что не трогал прежде
таких, как мои, еще лепестков,
но даже их нежность сплести не в силах,
чтоб ты задержался со мной, оков.

Ты быстро уходишь, почти сбегаешь,
в слезах оставляя топиться, гнить,
и в этом немного от той, какую
ты страстно описывал мне, любви.

Мне хочется верить, что это просто
судьбы ход, нет страшной вины ни в ком,
но ты говоришь, что не любишь розы,
тебя к ним особо и не влекло,

а что до меня, просто я попалась —
случайность, желание, новизна —
но ты никогда меня среди прочих,
искать довелось бы коль, не узнал,

и в целом тебе не по нраву розы,
и лисы, и змеи, и рожь в полях,
но в сказках об этом, увы, не пишут,
а те, кто изранен, не говорят.

Ключ пятый: роза. #яписака

Моя выйдет любовь к тебе странной, больной и лживой,
потому что не искренность правит, а одержимость.
Ты поймешь все, конечно, но только спастись не сможешь:
я сама раздавлю в своих нежных ладонях розу,

навсегда запирая в звериной проклятой шкуре.
Ты пытался спасенье навесить наивной дуре,
чтоб вернуться к балам, и обедам, и сладкой лени,
но, признайся, ведь целью было не искупленье.

Так и я признаюсь, что мне дела нет до заклятья,
мне тебя как чудовища в целом с лихвою хватит.
Я хотела, как в сказках, лишь статус иметь и замок,
только вряд ли об этом ведьма предупреждала.

Ключ четвертый: одержимость. #яписака

Когда все беспощадным охватит вокруг пожаром,
будет поздно решать все миром, давить на жалость,
посылать к ней мужей, заверения в вечной дружбе:
вдове, кроме покоя, уже ничего не нужно.

Упокоился князь, успокоился под курганом,
на прощанье в груди ее выжег боль раной алой;
и цветет, и цветет она, об исцелении грезя,
но ножи чужих взглядов жалеющих злее лезвий,

и носить их в спине не пристало совсем княгине.
Нет там жен и детей, в этом городе, все враги ей,
до единого каждый теперь пусть в крови утонет.
Месть ложится голубкой белой в ее ладони.

Ключ третий: голубка. #яписака

Костер ее манит к себе магнитом.
Цена притяженья — двенадцать душ:
король и одиннадцать милых братьев,
которых она заперла в аду
из крыльев и неба, и окон замка,
и счастья, познать что не довелось.
Крапива так долго лежит без дела,
что вся отправляется гнить в компост.

Элиза смеется, в огонь ступая,
под крики галдящей вокруг толпы.
Озлобленных лиц отрезает пятна
поднявшийся в небо зловонный дым.
Лишь пара минут, и она исчезнет
из мира жестоких и злых людей,
оставив подарок свободы братьям —
прожить свою жизнь стаей лебедей,

не зная ни алчности и ни мести,
ни зависти к звону монет чужих.
Пусть думают, что прокляла сестра их,
им всем будет лучше от этой лжи.
Пусть верят в предательство, верят в злобу,
и в ненависть верят пусть до конца.
Элиза горит, но до самой смерти
улыбка не сходит с ее лица.

Ключ второй: притяжение. #яписака

В этой башне не будет держащих ее заклятий,
потому что сдержать ее силу волшбы не хватит,
но останется дева навеки в холодных стенах,
и сотрет время башню, и память о ней, и тело.

На красавицу в зеркале с прищуром смотрят годы,
на лице, безмятежном когда-то, все чаще строгость
застывает суровой, но необходимой маской;
и она выбирает не юной себя, а властной.

Хрусталь бьется непрочный, осколки лежат, как мусор.
Обещание крестной висит на ней тяжким грузом,
но ногам босым проще шагать в направленьи трона,
где, пока ты сидишь на нем, больше уже не тронут.

Этот путь одинокий, но он их выводит к счастью,
пусть порой снятся сны о другом и собою дразнят,
но истории длиться, как ты ей прикажешь длиться,
ведь ты сам пишешь книгу, и это — твои страницы.

Ключ первый: одиночество. #яписака