Не могу не поделиться с вами одним соображением, касающимся номинации Юры Борисова на “Оскар”.
Все мы знаем, что премия эта предполагает соревнование в значительности. “Значительности”. Значительности. Это нормально, в этом её суть. Так и перфомансы актеров, которые удостаивались номинации за лучшую мужскую роль / роль 2-ого плана, тоже чаще всего размашистыми мазками писаны и яркими-акцентными красками крашены (по крайней мере, если смотреть на лауреатов и номинантов в период с 2000-ых по настоящее время).
И вдруг в кое-какие фильмы, которые собрали достаточную кассу и которые академики согласились отнести в категорию “значительных” кинокартин, начинает прорываться какая-то жизнь. Лёгкое дыхание, способное чуть поразвеять монументальность оскароносного канона. Таков, например, Пол Мескаль в “Солнце моё”; его номинировали в 2023. Маячок: люди в костюмах-тройках снова учатся считать “значительным” то непринуждённое и бытовое, что происходит в человеческой душе. Им (и нам) снова интересно индивидуально бьющееся сердце вне контекста больших исторических событий и чудовищных травм. Вообще, конечно, живые души маленьких людей давно вернулись в кинематограф, но “Оскар” всегда поспевает с отставанием. Он не очень чуток ко времени.
Думаю, что номинировали Юру за одну сцену – разговор с Анорой в последнюю ночь в особняке. “Tuch” – и всё. Мы в России уже очень привыкли к мыкающемуся Юре. К его черепу, его взгляду, к тому как он “ничего не играет” и “просто стоит”, “просто сидит” “просто что-то говорит”. Сцен, которые я в этом фильме люблю, две – финал и вот эта в особняке, тоже близкая к финалу. Говоря вырыпаевским языком, она – кислород. Просто потрындеть за сигаретой – это кислород. Отпустить от себя груз ответственности и значительности, снимаясь в “значительном” фильме, и найти в себе дурацкую неголливудскую улыбку – это кислород.