📆Не получив от директора Брюханова разрешения на оповещение инстанций, замдиректора по гражданской обороне Воробьев снова берет дозиметр и двух своих подчиненных и объезжает станцию по периметру. Вот как он об этом вспоминает.

…Уровень радиации все увеличивался, увеличивался, и возле трансформаторных будок стал 20, 30, 40, 50-100 рентген в час! Чем ближе к четвертому блоку, тем выше. Наконец, прибор показывает 200 рентген в час и зашкаливает. (В 10 миллионов раз выше естественного уровня — прим.)

Я думал: ладно, может быть, проскочу двести рентген. Но потом вижу: стрелка прыгает сразу же в зашкал, чувствуется, что там огромные поля. Мы остановились. Что делать? Я знаю, что в результате аварии могут быть такие уровни, что сгоришь элементарно.

Мы доехали до самого выброса. Был виден темный след графита.

Я тут понял — всё…

📆Замдиректора Воробьев пытается доложить об аварии в органы гражданской обороны Гомельской области и Киевского военного округа. Но с ними прямой телефонной линии у него нет.

«Я попытался набрать по междугородному, как положено. Смотрю — не набирается. Я звоню телефонистке, а она мне говорит: „Вам запрещено выходить на междугородную связь“»

📆Владимира Шашенка привозят в больницу. Медики разрезают на нем одежду, но местами она снимается вместе с кожей.

Шашенок долго шевелит губами, пытаясь что-то сказать. Наконец, он выговаривает:

— Отойдите от меня, я из реакторного отделения.

Это его последние слова в жизни.

📆Крышу соседнего 3-го энергоблока все еще не могут потушить. Дятлов приказывает заглушить его реактор.

Находящийся здесь начальник смены станции Борис Рогожкин не хочет брать на себя ответственность за такое серьезное решение. Он предлагает сначала «согласовать обстановку» с директором Виктором Брюхановым.

Дятлов понимает, что пока они будут «согласовывать обстановку», может стать слишком поздно:

— Глуши, пока «обстановка» более-менее нормальная!

📆Замдиректора Воробьев всё же докладывает по прямой телефонной линии в штаб гражданской обороны Киевской области об «общей радиационной аварии». Это значит, что радиация вышла за пределы атомной станции. Но его просто не воспринимают там всерьез.

«Я думал, что Воробьев шутит. Думал, что учения», — скажет на суде начальник областного штаба гражданской обороны Корнюшин.

📆Фельдшер Татьяна Марчулайте, разбуженная среди ночи звонком санитарки, приежает в городскую больницу.

…Когда я зашла в нашу диспетчерскую «Скорой помощи», то сразу поняла, что вчерашний день и сегодняшний — это уже очень далекие и не совместимые друг с другом дни.

Передо мной стояла диспетчер Людмила Мосленцова, и крупные слезы теклы из её глаз. В приемном отделении стоял какой-то рёв. Это такая рвота была у людей. Кто-то из них склонился над раковиной, кто-то над тазом.

Привозили в основном людей в военной форме. Пожарники, молодые, красивые парни в своих одеждах, в шлемах, накидках. Но у одного из них лицо какое-то абсолютно багровое и взгляд какой-то страшный. Другие наоборот были совершенно белые, как стена. Многих бил озноб. В общем, зрелище жуткое.

📆Дятлов натыкается на троих работников Харьковского турбинного завода, наблюдавших за экспериментом. Он приказывает, чтобы они немедленно уходили с блока.

Один из харьковчан А. Кабанов отвечает, что в машинном зале осталась лаборатория по измерению вибрации — хорошая, производства Западной Германии. Её компьютер выдает такие наглядные распечатки! Жалко ее терять.

В этот момент Дятлов единственный раз за всю эту ужасную ночь повышает голос:

— Пропади она пропадом эта машина, уходите с блока немедленно!

📆Воробьев возвращается в бункер сказать директору ЧАЭС Брюханову, что пора обзванивать инстанции и сообщать о максимальной категории аварии:

— Виктор Петрович, надо оповещать.

— Подожди, надо разобраться, — упрямится Брюханов.

📆Владимира Шашенка наконец удается донести до медпункта. Как раз в этот момент сюда подъезжает скорая помощь. Ему тут же делают обезболивающий укол и увозят в больницу.

📆Замдиректора ЧАЭС по гражданской обороне Серафим Воробьев обязан замерить радиацию за пределами станции. Если она превысила естественный уровень, необходимо оповещать различные инстанции по списку.

Сразу за пределами промплощадки дозиметр Воробьева показывает 150 миллирентген в час. Это в 7500 раз выше естественного уровня.

📆Дойдя до щита управления, Паламарчуку удается найти помощников и носилки. Но идти по узкому коридору с носилками через турникеты, дозиметрические посты тесно и неудобно. Они быстро выбиваются из сил. Начинает сказываться действие радиации.

📆Петру Паламарчуку приходится нести тяжело раненого Владимира Шашенка в полной темноте, на ощупь. Он постоянно натыкается на обломки. Откуда-то с шипением вырывается пар. Искрит поврежденная электропроводка.

Пострадавшему становится всё хуже. Он громко стонет, бредит, кричит.

📆Первое, что делает в бункере замдиректора ЧАЭС Серафим Воробьев — замеряет дозиметром уровень радиации.

«Он составлял 30 миллирентген в час. В убежище!» — поражается Воробьев. Это в 1500 раз выше естественного уровня.

📆В кромешной тьме преодолевая завалы и разрушения, Паламарчук с трудом находит пропавшего инженера Владимира Шашенка. Тот лежит на полу без сознания и сильно обожжен паром.

Паламарчук осторожно поднимает пострадавшего и несет на щит управления.

📆Директор ЧАЭС Виктор Брюханов (на фото) встречает своего заместителя по гражданской обороне Воробьева словами: «Вскрывай бункер». Это убежище на случай радиационной аварии.

«Начинаем учение», — говорит директор, заходя в бункер. Он все еще не может принять, что всё произошло по-настоящему.

📆Навстречу Паламарчуку, пробирающемуся через завалы к реакторному цеху, бежит инженер Александр Кудрявцев. Он испуган и растерян:

— Кошмар, Петя! Крыши нет, реактора нет. Случилось что-то невероятное!

📆Наладчик Владимир Шашенок уже почти час не выходит на связь со щитом управления. В момент взрыва реактора он наблюдал на 24-й отметке (на высоте 24 метра) за нештатными приборами.

На его поиски выходит замначальника пусконаладочного предприятия Петр Паламарчук (на фото).

📆К ЧАЭС подъезжает её замдиректора по гражданской обороне Серафим Воробьев. Его поражает масштаб разрушений станции:

«Увидел разлом. Конусом поднимался кверху. Понятно: произошла колоссальная авария»

📆Дятлов приходит на щит управления соседнего 3-го энергоблока спросить, мешает ли что работе. Пока он беседует с начальником смены Багдасаровым, лица операторов совершенно явно выражают вопрос:

«Что случилось?!»

Но они не произносят вслух ни одного вопроса.

📆Дятлов и Трегуб добираются до места, где наблюдается странное свечение.

— Это Хиросима, — говорит Трегуб.

Дятлов долго молчит. Затем наконец произносит:

— Такое мне даже в страшном сне не снилось.

«Он, видимо, был… Ну что там говорить. Авария огромных размеров», — вспоминает Трегуб.

📆«Глаза бы мои не глядели на такое зрелище, — вспоминает Дятлов. — Кровли и двух стен цеха как не бывало. В помещениях через проёмы отсутствующих стен видны местами потоки воды, вспышки коротких замыканий на электрооборудовании, несколько очагов огня. Помещение газобаллонной разрушено, баллоны стоят наперекосяк»

📆«Под ногами — черная какая-то копоть, скользкая, — вспоминает Юрий Трегуб прогулку с Дятловым. — Кто-то еще был с нами. Впереди Дятлов, я за ним, а третий увязался за нами — по-моему, кто-то из испытателей, из посторонних людей, любопытных. Я его чуть матом не отсылал, чтобы он не лез. Мне уже стало ясно, что здесь… Но он шел за нами. Если человек хочет…»

📆К Дятлову подходит Юрий Трегуб, чтобы рассказать о странном свечении. «Пошли», — подавленно отвечает заместитель главного инженера.

Они спускаются по лестнице, выходят на улицу и идут вдоль 4-го энергоблока.

Оператор Игорь Симоненко говорит Дятлову, что здание реакторного цеха разрушено. Тот выглядывает из окна.

«И увидел… Точнее не увидел, её не было — стены здания. По всей высоте от 70-й до 12-й отметки стена обрушилась», — вспоминает Дятлов.

📆По приборам картина представляется Дятлову ужасной, но информации к действиям не дает. Он лично идет в реакторный зал, но не дойдя до него, встречает четверых операторов.

Один из них, Анатолий Кургуз, страшно обожжён. Кожа лица и рук свисает клочьями. Дятлов командует операторам срочно вести Кургуза в медпункт, куда уже должна подъехать скорая помощь.

📆Трегуб встречает Виктора Проскурякова — одного из инженеров-практикантов, по ошибке посланных Дятловым вручную опускать стержни в реактор.

— Ты помнишь свечение, что было на улице? — спрашивает он Трегуба.

— Помню.

— А почему ж ничего не делается? Наверно, расплавилась зона…

— Я тоже так думаю. Если в барабан-сепараторе нет воды, то это, наверно, схема «Е» (крышка реактора — прим.) накалилась, и от нее такой свет зловещий.

📆Врач скорой помощи Валентин Белоконь приезжает по вызову на горящую атомную станцию. На КПП экипаж встречает охранник:

— Куда едете?

— На пожар.

— А почему без спецодежды?

— А я откуда знал, что спецодежда нужна будет?

«Я без информации. В одном халате был. Апрельский вечер, тепло ночью. Даже без чепчика, без ничего», — вспоминает Белоконь.

Открыв задвижку, Юрий Трегуб спешит обратно на щит управления. По дороге он узнаёт, что дозиметрист намерил там уже 1000 микрорентген в секунду.

«Я к йоду — йода нет. Вернее, йод там остался, но уже не было воды. В общем, что-то такое всухую выпил. То ли йод, которым примочки ставят, то ли что», — вспоминает Трегуб.

📆Из помещения под питательным узлом реактора, где снимал показания наладчик Владимир Шашенок, начинает идти постоянный вызов на вычислительный комплекс «Скала», с которым он договорился держать связь.

«Мы за трубку — никто не отвечает. Как потом оказалось, он ответить не мог, его там раздавило, у него ребра были поломаны, позвоночник смят», — вспоминает сотрудник «Скалы» Юрий Бадаев.

📆«Когда авария случилась, несмотря на какие-то трения в карауле, несмотря ни на что, весь караул пошел за Правиком без оглядки, — с гордостью вспоминает начальник пожарной части № 2 Леонид Телятников. — Все чувствовали напряжение, чувствовали ответственность. Только назову, сразу подбегает: „Понял“. И даже не слушал до конца, потому что понимал, что надо делать. Ждал только команды. И ни один не дрогнул. Чувствовали опасность, но все поняли: нужно. Только сказал — надо быстро сменить. Бегом. Как до аварии бывало? „Чего я иду да почему?“ А здесь — ни слова, ни полслова, и буквально все выполнялось бегом. Это, собственно, самое главное было. Иначе пожар тушился бы очень долго и последствия могли быть значительно большими»

📆Начальник пожарной части Леонид Телятников начинает корректировать расстановку сил и средств на решающих направлениях. Чтобы лучше рассмотреть направление движения огня, он поднимается на «71-ю отметку» (71 метр над землей).

«Я увидел, что горит в пяти местах на третьем блоке. Раз горит кровля — нужно тушить. А какое состояние в кабельных помещениях? Для нас это самое важное. Нужно было все обойти, посмотреть. Поэтому я все время бегал — пятую, восьмую отметку посмотрел, десятую отметку посмотрел. Мест много, станция очень большая, и везде надо было побывать», — вспоминает он.

📆— Леонид Петрович, тут же и провода оборваны, могло убить, — беспокоится за начальника своей части пожарный Леонид Шаврей.

— Ну, не убило — значит остался жив, — по-солдатски отвечает Телятников.

📆Начальник пожарной части, охраняющей ЧАЭС, Леонид Телятников прибывает на тушение:

«Увидел такое голубоватое свечение. Оно вначале красное, потом всё светлее, светлее и переходит уже в голубоватое. И оно с земли очень хорошо смотрится. Картина эта примагничивала, завораживала»

📆Едва приехав на пожар, начальник части Телятников взбирается по лестнице на 20 метров и пытается стучать там в двери. Но все они заперты.

— Что такое? — спрашивает про этот шум пожарный Владимир Прищепа своего напарника.

— Да там Телятников двери выбивает, — шутит Леонид Шаврей.

📆Посмеявшись над своим начальником, пожарные Леонид Шаврей и Владимир Прищепа продолжают тушение крыши машинного зала.

«Она снова начала загораться, а мы снова сбивали. Водой так и не пользовались. Ходить было трудно, битум на крыше расплавился. Жарища такая… Чуть малейшее что, битум сразу же загорался от температуры. Это еще повезло, что быстро сработали, что нас туда направили… Если бы разгорелась крыша — это бы ужас был. Представить невозможно. Вся станция полетела бы. Наступишь — ногу нельзя переставить, сапоги вырывает. Ну, словом, расплавленная масса. Дыры были на крыше — она была пробита полностью, плиты падали, летели с 72-й отметки (72 метра над землей). И вся крыша усеяна какими-то кусками, светящимися, серебристыми. Ну, их отшвыривали в сторону. Вроде лежит, и вдруг раз — воспламенился», — вспоминает Шаврей.

📆Старший инженер управления блоком Борис Столярчук кричит, что отказала арматура на технологических конденсаторах. Разбираться опять отправляют начальника прошлой смены Юрия Трегуба.

«Надо было в машзал. Но тут, конечно, что я увидел… В машзал нельзя было проскочить через дверь. Я открываю дверь — здесь обломки. Похоже, мне придется быть альпинистом. Крупные обломки валяются, крыши нет… Кровля машзала упала — наверно, на нее что-то обрушилось. Вижу в этих дырах небо и звезды, вижу, что под ногами куски крыши и черный битум, такой… пылевой. Думаю — ничего себе… откуда эта чернота? Такая мысль. Это что — на солнце так высох битум, покрытие? Или изоляция так высохла, что в пыль превратилась?

Потом я понял. Это был графит».

📆Впоследствии писатель Юрий Щербак спросит старшего пожарного Леонида Шаврея:

— А на учениях вас учили, как бороться с радиационной опасностью? Как [респираторы] «Лепестки» надевать?

— Никто об этом даже не говорил. Только учили, как с огнем бороться. Обычная работа. А чтобы какая-то связь с этим вот… никто и никогда даже и не говорил.

📆Никто из пожарных, поднимающихся по лестнице на крышу 3-го энергоблока, не осознает опасности в полной мере.

«Толком про радиацию мы не знали. А кто работал [на крыше], тот и понятия не имел», — делится водитель пожарной машины Григорий Хмель.

📆Пожарные части № 6 Виктор Кибенок, Василий Игнатенко, Николай Ващук и Владимир Тишура поднимаются по приставной лестнице на крышу 3-го энергоблока.

Будучи начальником караула части № 2, которая охраняет именно ЧАЭС, для оказания им помощи туда же поднимается Владимир Правик.

📆«Мы вышли — куды, що? — вспоминает водитель пожарной машины Григорий Хмель. — Видим — графит там валяется. Миша каже: „Графит, что такое?“ Я его ногой откинул. А боец на той машине взял его в руки. „Он, — каже, — горячий“. Графит. Куски были разные — большие и маленькие, такие, что в руку взять можно. Их на дорожку вывалило, все там топтались по нему»

📆Диспетчер пожарной охраны Валентина Карпенко вызывает к атомной станции расчёты из соседних городов — Иванкова и Полесского.

— Пожарная охрана.

— Алло, Иванков?

— Да-да.

— Значит, вы выезжаете в Припять… Алло!

— Да-да, я слышу!

— На атомную станцию выезжаете! Там третий и четвертый блок, горит крыша!

— Пожарная охрана.

— Алло, Полесское?

— Да-да.

— Вы, значит, выезжаете на атомную станцию, там горит крыша третьего и четвертого блока!

📆Юрий Трегуб возвращается на щит управления доложить, что открыть аварийное охлаждение реактора невозможно: помещение полностью запарено. Здесь его хватает начальник смены реакторного цеха Валерий Перевозченко (на фото).

— Пошли на улицу, увидишь, гидробаллоны развалились.

«Я выскочил на улицу. Вижу: эти гидробаллоны огромные — как спички, валяются внизу», — вспоминает Трегуб.

📆Диспетчер пожарной охраны Валентина Карпенко звонит помощнику начальника областного штаба пожаротушения Леониду Осецкому.

Карпенко: Леонид Алексеевич!

Осецкий: Да?

Карпенко: Алло, Припять, 3-й и 4-й блок, горит крыша в результате аварии, взрыва.

Осецкий: [неразборчиво] давай. Так уже подтвердили?

Карпенко: Не подтвердили. Авария там произошла у них. Это диспетчер Припяти сказала.

📆Инженеры Трегуб и Газин добираются до «27-й отметки» (27 метров над землей), чтобы вручную открыть охлаждение реактора. Они уже почти у цели. Трегуб дергает заветную деревянную дверь, но его тут же обдает паром. Он всё же пытается войти, но находиться внутри невозможно.

📆На ЧАЭС прибывает караул «городской» пожарной части № 6 под командованием Виктора Кибенка. Он лично ведет звено на разведку в реакторное отделение, примыкающие к разрушенной активной зоне реактора. Это позволяет определить правильные боевые позиции для подачи водяных стволов.

📆Министерству энергетики известно, что крыша машинного зала залита легковоспламеняющимся битумом. Поначалу ее даже приказали переделать. Но огнестойкий материал для покрытия крыши — 50 м шириной и почти километр в длину — не производится в СССР. Министерству пришлось сделать исключение — битум оставили.

📆Пожарные Леонид Шаврей и Владимир Прищепа (на фото) поднимаются по наружной лестнице на крышу машинного зала. На ней разгорается битум. Чтобы не попасть водой на оголенные провода, они сбивают огонь пожарными рукавами и затаптывают его ногами.

«Очаги не сильные были, но было много загораний. Температура большая была, дышать тяжело, мы порасхристаны, каски сняли, положили», — вспоминает Шаврей.

На ЧАЭС прибывает караул «городской» пожарной части № 6 под командованием Виктора Кибенка. Он лично ведет звено на разведку в реакторное отделение, примыкающие к разрушенной активной зоне реактора. Это позволяет определить правильные боевые позиции для подачи водяных стволов.

Инженеры Трегуб и Газин добираются до «27-й отметки» (27 метров над землей), чтобы вручную открыть охлаждение реактора. Они уже почти у цели. Трегуб дергает заветную деревянную дверь, но его тут же обдает паром. Он всё же пытается войти, но находиться внутри невозможно.

Пожарные Леонид Шаврей и Владимир Прищепа (на фото) поднимаются по наружной лестнице на крышу машинного зала. На ней разгорается битум. Чтобы не попасть водой на оголенные провода, они сбивают огонь пожарными рукавами и затаптывают его ногами.

«Очаги не сильные были, но было много загораний. Температура большая была, дышать тяжело, мы порасхристаны, каски сняли, положили», — вспоминает Шаврей.

📆Помощник начальника областного штаба пожаротушения Леонид Осецкий: Подымай начсостав!

Диспетчер ВПЧ-2 Виталий Галуза: Подымаю! Начальника поднял!

Осецкий: Так всех, всех, весь офицерский состав, офицерский корпус подымай!

Министерству энергетики известно, что крыша машинного зала залита легковоспламеняющимся битумом. Поначалу ее даже приказали переделать. Но огнестойкий материал для покрытия крыши — 50 м шириной и почти километр в длину — не производится в СССР. Министерству пришлось сделать исключение — битум оставили.

📆Диспетчер будит среди ночи начальника ВПЧ-2 Леонида Телятникова и вызывает его на пожар. Но все машины части уже уехали на тушение. Забрать его некому. А в Советском Союзе начальник пожарной части, охраняющей атомную станцию, живет не настолько обеспеченно, чтобы иметь личный автомобиль.

Телятникову приходится звонить в милицию и просить у дежурного прислать за ним экипаж:

— На станции пожар, кровля машинного зала, пожалуйста, помогите добраться.

— Машина сейчас будет.

📆Диспетчер областного управления пожарной охраны Валентина Карпенко звонит диспетчеру военизированной пожарной части № 2 по охране ЧАЭС Виталию Галузе.

Карпенко: Алло, это ВПЧ-2?

Галуза: Да!

Карпенко: Что у вас там горит?

Галуза: Взрыв на главном корпусе! 3-й, 4-й, между 3 и 4 блоком.

Карпенко: А там люди есть?

Галуза: Да!

Карпенко: И люди есть, да?

Галуза: Да!

📆Начальник караула Владимир Правик и старший пожарный Леонид Шаврей идут в разведку по коридору между 3-м и 4-м энергоблоками.

— Ну, Михалыч, нам будет жарко. Нам придется тут поработать, — говорит Правик.

«У меня аж волосы дыбом стали. Он был в курсе дела. Он глянул на развал, на крышу с таким настроением…», — вспоминает Шаврей.

📆Начальник караула пожарной части № 2 Владимир Правик первым прибывает к месту аварии. Он видит, что огнем охвачен четвертый энергоблок и крыша машинного зала. По его кровле пламя может перекинуться и на соседний третий энергоблок.

📆Одновременно с «Дедом» от воя сирены вскакивает ото сна старший пожарный караула Леонид Шаврей. Он накидывает «боевую» спецодежду и выбегает на улицу.

— Вон, смотри — горит! — кричат ему сослуживцы.

В свете прожекторов, освещающих Чернобыльскую АЭС, в небо поднимается красный столб огня и огромное черное облако.

📆Инженеры Юрий Трегуб и Сергей Газин бегут по коридору и лестнице вручную открывать систему охлаждения реактора.

«Там какой-то синий угар. Мы на это не обращали внимания, потому что понимали, насколько все серьезно. Свое задыхание я ни во что не ставил», — вспоминает Трегуб.

📆Водитель пожарной машины Григорий Хмель по кличке «Дед», уже успевший задремать на топчане, просыпается от голосов: «Да, да, поехали, поехали!»

— Куда? — спросонья спрашивает он.

— Сейчас [начальник караула] Володя [Правик] снимает сводку.

Как только сводка снята, начинает выть сирена. Поднята тревога.

— Куда? — переспрашивает «Дед».

— На Чернобыльскую АЭС.

📆Начальник смены Александр Акимов командует вручную открыть систему аварийного охлаждения реактора. Делать это бегут сотрудники вечерней смены Юрий Трегуб и Сергей Газин, оставшиеся после работы посмотреть на эксперимент и не занятые сейчас на щите управления.

📆Диспетчер пожарной охраны Валентина Карпенко: Оперативную машину на выезд!

Неизвестный: Что там случилось?

Карпенко: Танечка, иди сюда быстрее. У нас атомная горит.

Диспетчер Татьяна Виниченко: Ой, мать…

📆Анатолий Дятлов идет вдоль щитов с приборами к пульту реактора. Он видит, что в системе охлаждения нет воды, но уверен, что реактор удалось заглушить.

Но у пульта реактора его глаза лезут на лоб. Стержни остановились, не опустившись даже до половины. Реактор не заглушен.

Дятлов командует двум инженерам-практикантам Александру Кудрявцеву и Виктору Проскурякову опустить стержни вручную. Юноши срываются с места и бегут в центральный зал.

Через секунду Дятлов понимает абсурдность своего распоряжения. Раз стержни не опустились под силой собственного веса, то не пройдут в активную зону и при вращении вручную.

Он выскакивает в коридор, но практиканты уже скрылись. Эта ошибка Дятлова будет стоить им жизни.

«Многократно анализировал свои поступки 26 апреля 1986 года, и лишь это распоряжение было неправильным. Хотелось бы посмотреть на того человека, который бы сохранил ясный ум в такой обстановке. Достаточно и того, что это была моя первая и последняя глупость», — вспоминает Дятлов.

📆Первым посмотреть, что случилось, в машинный зал выскакивает инженер Сергей Газин. В зале — тьма. Видны лишь сполохи коротких замыканий. Валит пар. Сильный запах гари.

Газин бежит обратно на щит управления и просит начальника смены Александра Акимова срочно вызывать пожарных.

📆Вспоминает начальник вечерней смены Юрий Трегуб, оставшийся после работы понаблюдать за экспериментом.

…Прозвучал удар.

[Инженер управления турбиной Игорь] Киршенбаум крикнул: «Гидроудар в деаэраторах!» Удар этот был не очень. По сравнению с тем, что было потом. Хотя сильный удар. Сотрясло БЩУ (блочный щит управления — прим.).

Я заметил, что заработала сигнализация главных предохранительных клапанов. Мелькнуло в уме: «Восемь клапанов — открытое состояние!» Открытие одного ГПК — это аварийная ситуация, а восемь ГПК — это уже было что-то сверхъестественное.

И в это время последовал второй удар. Вот это был очень сильный удар. Посыпалась штукатурка, все здание заходило. Свет потух, потом восстановилось аварийное питание.

Все были в шоке. Все с вытянутыми лицами стояли. Я был очень испуган. Полный шок. Такой удар — это землетрясение самое натуральное.

📆В это же время Валерий Ходемчук находиться в помещении главных циркуляционных насосов,непосредственно возле реактора.Он наблюдает за странным поведением насосов.Через 7 секунд после нажатия на кнопку автоматической защиты персонал ощущает мощную взрывную волну.

💥Раздается 2 взрыва...

📆Разработчик программы эксперимента Геннадий Метленко громко командует: «Осциллограф — пуск!»

Инженер управления турбиной Игорь Киршенбаум перекрывает подачу пара на турбину. Она продолжает крутиться по инерции, но замедляется. С каждым оборотом количество вырабатываемого ей электричества падает. Его начинает не хватать насосам, подающим в реактор охлаждающую воду.

Мастер электроцеха Григорий Лысюк нажимает кнопку МПА (максимальной проектной аварии). Она должна запустить аварийные дизельные генераторы, чтобы подать на насосы полноценное электропитание. Но это должно произойти только через 45 секунд.

Насосы всё медленнее прокачивают воду через реактор. Она нагревается сильнее и начинает превращаться в пар. Пар поглощает меньше нейтронов, чем вода. Реактивность реактора возрастает. Он выделяет еще больше тепла. Еще бóльшая часть воды превращается в пар. Замкнутый круг.

Инженер управления реактором Леонид Топтунов нажимает кнопку АЗ-5 (автоматическая защита), которая должна заглушить реактор. Туда одновременно опускаются 187 стержней. И хотя сами они из бора, замедляющего реакцию, наконечники — из графита, который ее ускоряет.

Тепловыделяющие элементы перегреваются и разрушают оболочки каналов, внутри которых они находятся. Пар с огромной силой вырывается из них наружу, поднимая в воздух крышку реактора весом в 2000 тонн.

Испарившаяся вода больше не охлаждает реактор и не поглощает часть нейтронов. Его мощность повышается до запредельных значений, составляя 12 миллиардов ватт. Температура внутри реактора вырастает до 4650 °С.

Насосы всё медленнее прокачивают воду через реактор. Она нагревается сильнее и начинает превращаться в пар. Пар поглощает меньше нейтронов, чем вода. Реактивность реактора возрастает. Он выделяет еще больше тепла. Еще бóльшая часть воды превращается в пар. Замкнутый круг.

Инженер управления реактором Леонид Топтунов нажимает кнопку АЗ-5 (автоматическая защита), которая должна заглушить реактор. Туда одновременно опускаются 187 стержней. И хотя сами они из бора, замедляющего реакцию, наконечники — из графита, который ее ускоряет.

Тепловыделяющие элементы перегреваются и разрушают оболочки каналов, внутри которых они находятся. Пар с огромной силой вырывается из них наружу, поднимая в воздух крышку реактора весом в 2000 тонн.

Испарившаяся вода больше не охлаждает реактор и не поглощает часть нейтронов. Его мощность повышается до запредельных значений, составляя 12 миллиардов ватт. Температура внутри реактора вырастает до 4650 °С.

📆Теперь пришло время отключения генератора, некоторые операторы явно нервничают,но Анатолий Дятлов исключительно спокоен.Испытания будут продолжены,несмотря на предупреждение, набранным мелким шрифтом в протоколе, и несмотря на колебания его подчиненных.10 человек стоят наготове у столов и пультов,не сводят глаз с приборов

📆35-летнему инженеру-наладчику Владимиру Шашенку во время эксперимента предстоит контролировать параметры оборудования. Перед тем как отправиться к питательному узлу реактора, он заглядывает к электронщикам информационно-вычислительного комплекса «Скала»:

— Есть ли у вас связь с помещением на 24-й отметке (на высоте 24 метра — прим.)?

— Да, связь есть.

— Ребята, если мне нужна будет связь, я через вас буду связываться.

— Пожалуйста.

📆Дятлов собирает участников эксперимента для последнего инструктажа. Условлено, что сигналом к началу будет команда «Осциллограф — пуск!». По ней будут выполнены три действия:

1. Закрытие стопорных клапанов подачи пара на турбину

2. Нажатие кнопки МПА (максимальной проектной аварии). Она подаст системам безопасности сигнал о потере электропитания и запустит аварийные дизельные генераторы.

3. Нажатие кнопки АЗ-5 (аварийная защита) для глушения реактора

📆С трудом подняв мощность реактора с 30 до 200 мегаватт, начальник смены Александр Акимов предлагает Дятлову не пытаться идти дальше до отметки 700 мегаватт, как записано в программе эксперимента. Проще оставить всё, как есть, ведь по программе реактор все равно придется глушить. Дятлов соглашается.

Принятое мимоходом решение проводить эксперимент на мощности не 700, а 200 мегаватт, по оценке МАГАТЭ, становится самой грубой ошибкой персонала.

«Наибольшего осуждения заслуживает то, что неутвержденные изменения в программу испытаний были сразу же преднамеренно внесены на месте, хотя было известно, что установка находится совсем не в том состоянии, в котором она должна была находиться при проведении испытаний», — будет сказано в докладе организации.

📆После того как Топтунову помогают извлечь стержни из другой половины реактора, мощность поднимается с 30 до 200 мегаватт (с 1% до 6%). Реактор наконец удается поставить на автомат.

«Все успокоились. Правда, мне не нравились эти 200 мегаватт. Я ведь был когда-то СИУРом и считаю, что это не самый лучший режим для реактора РБМК. Но здесь не я решал. Двести так двести», — вспоминает начальник вечерней смены Юрий Трегуб.

📆Когда мощность реактора падает ниже 10%, СИУР перестает получать информацию от датчиков, расположенных внутри активной зоны. С этого момента он вынужден полагаться лишь на датчики, расположенные снаружи активной зоны, которые не передают общей картины. А главным образом, надеяться на свой опыт и интуицию.

В таких условиях от СИУРа по-прежнему требуется выполнение до тысячи действий в час.

📆«Ни слова недовольства ни [начальнику смены] Акимову, ни [старшему инженеру] Топтунову я не высказал. Да и причин не было, — объясняет свое спокойствие Дятлов. — Я не знаю таких операторов, которые бы не проваливали мощность по тем или иным причинам. Это во-первых. Во-вторых, человеку за пультом нельзя выговаривать, можно только подсказать».

📆Пока ночная смена борется за восстановление мощности реактора, Дятлов успевает осмотреть помещения с повышенной радиационной опасностью и вернуться на щит управления. Глядя на приборы, он замечает, что реактор работает на мощности 50-70 мегаватт (около 2%):

— Почему такая низкая мощность?

— Да вот, при смене автоматического регулятора мощность провалилась до 30 мегаватт, — отвечает начальник ночной смены Александр Акимов.

«Меня это нисколько не взволновало и не насторожило,— вспоминает Дятлов.— Отнюдь не из ряда вон выходящее явление. Разрешил подъём дальше и отошёл от пульта».

📆Чтобы вернуть мощность реактора, Топтунов начинает извлекать из него стержни. Почему-то он «тянет» их преимущественно с 3-го и 4-го квадрантов. Мощность продолжает падать.

— Что же ты неравномерно тянешь? — поправляет его начальник вечерней смены Юрий Трегуб. — Вот здесь надо тянуть.

«И с этого момента я стал ему подсказывать, какие стержни свободны для того, чтобы их извлекать. Поднимать стержни — это прямая обязанность Топтунова. Но у нас как практиковалось? Когда такая ситуация, то кто-нибудь подсказывает, какие стержни правильно выбрать. Надо равномерно вынимать. Я ему советовал. В одних случаях он соглашался, в других нет. Я говорю: „Вот свободный и вот свободный стержень. Можешь извлекать“. Он или этот брал, или делал по-своему», — вспоминает Трегуб.

📆
— Держи мощность! — командует Топтунову его начальник Александр Акимов (на фото).

«Вообще-то это была незапрограммированная вещь, но она меня нисколько не взволновала, — вспоминает начальник вечерней смены Юрий Трегуб, оставшийся после работы понаблюдать за экспериментом. — Конечно, нехорошо, что СИУР это проморгал, включил не вовремя. Ну и что? Это все поправимо».

📆Едва заступив на смену, Леониду Топтунову помимо массы других операций приходится контролировать переход с локального на обычный регулятор мощности.В цейтноте Топтунов не справляется с выправлением его разбалансировки, и мощность реактора начинает падать, устремляясь к 1%.

📆Чтобы облегчить СИУРу его невероятно сложную работу, существует локальный автоматический регулятор. Он хорош на больших мощностях, но на малых работает неудовлетворительно.

Поэтому было решено перейти с локального на обычный регулятор, который предназначен для работы именно на малой мощности.

📆На пульте СИУРа такое количество кнопок и рычажков,что после возвращения из отпуска к нему положено приставлять дублера.Иначе это всё равно,что «пианисту выступать без репетиций»,объясняет начальник вечерней смены Юрий Трегуб.

В этот вечер, СИУРом на 4 блоке был 25-летний Леонид Топтунов. Его опыт в этой должности — 2 месяца.

📆Работа старшего инженера управления реактором (СИУРа) — одна из наиболее сложных на атомной станции. Среди параметров для контроля есть несколько основных, за которыми он следит особенно внимательно. Но всего их — четыре тысячи.

📑В его обязанности входит:

•Руководство группой операторов по управлению ядерными реакторами
•Обеспечение соблюдения правил и процедур безопасности
•Анализ и интерпретация сложных данных реактора для оптимальной работы
•Выявление и внедрение улучшений процесса
•Обучение и наставничество младших операторов;
•Помощь в разработке планов реагирования на чрезвычайные ситуации. 

📆Зам. главного инженера Анатолий Дятлов уходит со щита управления. Он хочет понаблюдать, как поведут себя во время эксперимента некоторые части энергоблока.

«Во-первых, дефекты „охотнее“ проявляют себя при смене режима. Во-вторых, при снижении мощности можно более внимательно осмотреть помещения с повышенной радиационной опасностью. Нет, конечно, я не боялся работать в зоне с радиационными излучениями, но и без нужды лишнюю дозу получать не стремился. Да и нельзя годовую дозу набрать до конца года — отстранят от работы в зоне», — объясняет Дятлов.

📆Ночная смена принимает реактор,полностью отравленный ксеноном. Управление таким реактором намного сложнее.

Ксенон, имеющий свойство замедлять реакцию, может быть распространен внутри активной зоны неравномерно. Как следствие, таким же неравномерным может быть и тепловыделение в разных их частях активной зоны.Если в целом отравленный реактор становится относительно холодным,то отдельные его части могут продолжать останавливаться очень горячими.У персонала нет опыта регулирования мощности в таких условиях.

⚠️Некоторые особенности работы реактора в таком состоянии:

•Реактор плохо отзывается на выдвижение управляющих стержней,так как нейтроны активно поглощаются ксеноном.
 
•При значительном выдвижении стержней из активной зоны мощность реактора начинает расти, тепловыделение усиливается, и ксенон начинает быстро выгорать.

•Количество свободных нейтронов стремительно увеличивается, и реактор даёт резкий скачок мощности.

•Опускаемые в этот момент управляющие стержни не успевают достаточно быстро поглотить нейтроны, и реактор может выйти из-под контроля оператора.

📆Дятлов наконец-то приходит на щит управления 4-го энергоблока. Вечерняя смена начинает снижение мощности реактора с 50% до 25%. В момент такого понижения обычно происходит разбалансировка автоматического регулятора мощности. Инженер управления реактором должен исправить это вручную.

Но из-за того, что эксперимент удалось назначить только на 22:00, а Дятлов после этого задержал его еще на час, у вечерней смены не остается времени, чтобы полностью отрегулировать разбалансировку автоматического регулятора.

📆Начало эксперимента задерживается уже почти на час, а заместителя главного инженера Анатолия Дятлова всё еще нет на месте. Наконец, начальнику смены Юрию Трегубу звонят с соседнего 3-го энергоблока:

— У нас Дятлов, кого-то обрабатывает.

«Он по дороге зашел на 3-й блок и, видимо, нашел какой-то недостаток в смысле дисциплины. Прорабатывал их. Поэтому задержался», — объясняет Трегуб.

📆На Украину опускается ночь. Люди ложатся спать. Потребление электричества наконец-то падает. Лишь теперь диспетчер «Киевэнерго» дает добро на отключение реактора 4-го энергоблока ЧАЭС, необходимое для эксперимента. Его назначают на 22:00.

Народные провансальские песни

Культура ч. 2

Копнём в историю и культуру региона глубже.

Провансальская культура в первую очередь выделяется местным языкоми и традициями (рождественский вертеп, статуэтки, петанк). К местным писателям относятся Фредерик Мистраль, Жан Жионо, Рене Шар и Фрэнсис Гаг.

Свет провансальского неба вдохновлял многих знаменитых художников: Поля Сезанна, Огюста Ренуара, Винсента Ван Гога, Пабло Пикассо, Анри Матисса, Марка Шагала. А в среде режиссёров известны имена братьев Люмьер и Марселя Паньоля.

Здесь проводятся Авиньонский фестиваль, Международный фестиваль лирического искусства( Экс-ан-Прованс) и другие. Карнавал в Ницце известен во всем мире и является одним из главных событий зимнего сезона.

° Прованс — родина трубадуров и французской корриды( её основное отличие от испанской в том, что здесь быков не только не убивают, но даже не наносят им травм).

#Provence ч. 6

1 - папский дворец ( Авиньон), 2 - Ф. Мистраль, 3 - М. Паньоль, 4 - Марк Шагал в своем доме Сен-Поль-де-Ванс, 1958 г., 5 - В. ван Гог "Ночная терраса кафе", 6- Раймбаут де Вакейрас( трубадур XII - XIII вв.).