Между вече и вертикалью: как Россия искала свободу в тени государства. Алексей Скворцов
Русская история — это история народа, который веками искал способы жить «по правде», минуя жёсткие рамки государства. Самоуправление для него никогда не было абстрактной идеей — это был способ выживания, форма сопротивления хаосу и произволу. От вечевых колоколов Новгорода до сельских сходов, от земских школ до современных ТОСов — в этих институтах всегда пульсировала «гражданственность снизу», которую власть то осторожно поддерживала, то безжалостно рушила.
Ещё до крещения Руси община-«мир» решала споры, собирала ополчение. Князья зачастую правили, но не управляли: их власть была договорной. Новгородское вече, где бояре и «чёрные люди» сообща выбирали посадника, — не аномалия, а логика древнерусского мироустройства. Даже под игом Орды эта система сохранилась: крестьяне платили дань, но жили по своим законам, а города вроде Пскова столетиями оставались «республиками» в миниатюре.
Смута XVII века, расколовшая страну, показала удивительное: когда государство слабеет, народ не впадает в анархию, а самоорганизуется. Ополчение Минина и Пожарского — это не только подвиг, но и свидетельство зрелости земских сил. Казачьи круги, где атамана могли сместить голосованием, артели, строившие без чиновничьих указов, деревенские сходы, решавшие, кому идти в рекруты — всё это была альтернативная система власти, основанная на доверии и общей цели. Даже в имперскую эпоху, когда чиновник заменил выборного старосту, народ сохранил привычку договариваться без государства. Крестьянские общины продолжали жить по неписаным традициям: сообща пахали, судили провинившихся, спасались от голода.
Земства 1864 года, казалось, возродили забытое. Они строили больницы, открывали школы, вели статистику — и делали это без министерских циркуляров. Но и здесь государство испугалось самостоятельности: губернаторы контролировали бюджеты, цензура запрещала обсуждать «политику». Земский врач или учитель становились не чиновниками, а народными героями — теми, кто служил не царю, а «земле». Именно поэтому Лев Толстой, открывая школы в Ясной Поляне, работал через земство, а не через министерство.
Русский человек всегда относился к государству с подозрением. Казак бежал на Дон от царских законов, старовер — в сибирскую тайгу, крестьянин — в общину, где «мир» был выше бумаг. Государство ассоциируется с податью, рекрутчиной, запретами, а самоуправление же строится на взаимовыручке и личном слове. Исторический опыт и современные исследования сходятся в одном: местное самоуправление в России возможно только «снизу вверх». Земства, общины, сельские сходы — все они выросли из естественной потребности людей управлять своей территорией.
На днях Госдума окончательно утвердила реформу местного самоуправления. Почти 15 тыс. поселений могут быть ликвидированы. Это очередной акт в многовековой драме русского самоуправления. Как пишет философ Симон Кордонский, государство, создавая «вертикаль», вынуждает гражданскую активность уходить в тень, превращая её в «чёрный рынок» решений. Уничтожение поселений — это не только ликвидация муниципальных единиц, но и стирание только-только устоявшихся неформальных сетей. Потенциальная потеря тысяч муниципальных депутатов — это очередное «обнуление» социального капитала, который десятилетиями копился в сёлах и малых городах.
Однако, как предупреждает профессор ВШЭ Юрий Плюснин, даже в условиях «государственной покинутости» изолированные сообщества находят способы выживать. Реальная самостоятельность органов власти возникает там, где есть изоляция — территориальная, социальная или ресурсная. Муниципалитеты, удалённые от региональных центров демонстрируют высокий уровень самоорганизации. Их сила — в локальной солидарности и способности адаптироваться к дефициту. Попытки загнать гражданскую активность в формальные рамки лишь усиливают её сопротивление.
И кто знает — может депутаты-реформаторы ещё пожалеют о своём решении оставить тысячи сёл и малых городов на периферии государственного внимания.
🔔
@studvolya