Нашёлся ещё один художник, который уделяет особое внимание стульям в своих работах! Я задала несколько вопросов Диме Махно @krvoart — о его последних проектах, подходе к предметам и роли мебели в визуальном языке.
1. «В один момент все стало каким-то дурацким». Речь о наивном художественном языке, с которым вы работали раньше? Или это было ощущение, что вы в целом исчерпали ту форму?
Под дурацким я, скорее, имею в виду отсутствие содержания и веса. Свои работы мне перестали казаться интересными, хотя я по-прежнему считаю их глупыми — в хорошем смысле. Но есть большая вероятность, что через время я откажусь от этих слов и снова вернусь к рисованию. Но это не точно. И то, что это не точно, — тоже не точно.
2. Переход от рисунка к инсталляциям ощущается как начало нового этапа. Это интуитивный поиск — или вы уже чувствуете, что нашли свою форму?
Думаю, это будет длиться бесконечно. Нельзя останавливаться на одной форме и стилистике — быть стильным художником — значит обречь себя на самоповтор. Я долго наблюдал за художниками, которые делают «стильно». Красиво, технично, интересно — но одно и то же много лет. Это немного печально, хоть и коммерчески удобно. Короче, я не чувствую, что это «моя форма» — с ней просто интересно работать сейчас.
3. Почему именно стулья стали для вас центром нового высказывания? Что в этом предмете показалось вам важным или подходящим именно сейчас?
Всё началось с детской истории: я пытался дотянуться до потолка. Мне было 7–8 лет, я собрал табуретки, стулья, подушки — вышла шаткая конструкция. Я начал взбираться, всё сломалось и упало. Даже не было больно — я просто не понял, что произошло. В голове всё было идеально. Как говорится, просчитался, но где?
4. Что вам даёт работа с пространством — чего, возможно, не хватало в рисунке? Было важно выйти за рамки плоскости?
Да просто рисовать надоело. Все работы были простыми: графический образ и ехидный комментарий. С этой темой много кто работал, было ощущение преемственности — например, Александр Джикия, с которым меня часто сравнивали. Потом появилось ещё пару художников, которые стали делать то же самое, только менее талантливо (как я, например). И тогда становится понятным, что если хочешь быть крутым художником, отращивать третий глаз и прозревать бесконечное множество миров, то надо себя пересобрать. Особенно после знакомства с творчеством Андрея Монастырского, который говорил: «Мне не нужна мастерская, я работаю с полем и его пространством».
Такие концептуальные забавы дают больше простора и инструментов, чем лист бумаги с надписью «хаха, вы тупые». Хотя и это порой работает.
5. Вы писали, что важно не забираться на башню, а просто представлять, что вы уже наверху. Получается, в ваших работах важнее не действие, а то, какое оно рождает ощущение? Это пространство — больше для зрителя или всё же для вас?
Если увидите такую башню — обязательно попробуйте залезть на самый верх. Пространство для всех, я его не апроприирую. Башня как будто стояла там всегда — и, по сути, так и есть.
Если очень тупо и в лоб, то просто важно думать о том, что наши человеческие границы нужно расширять. Нужно думать о невообразимом и фантазировать о невозможном, иначе будет просто скучно. Дотянуться до потолка, как в детстве, — просто невозможно, такая, мол, конвенция, так заведено. Человек, который по определению лох, смиренно согласится. В то время как ушлый знаток художественных мистерий скажет: «Невозможно, но попробовать надо — вдруг получится!»