Особое место в архитектонике
190 номера «НЛО» — между тематическим блоком, посвященным государственным институтам и практикам литературы советского периода, и рубрикой «Археология гуманитарного знания» — занимает статья Глеба Морева
«Иосиф Бродский: пути литературной легитимации (1962—1965)». Это глава из биографии Бродского советского периода, подготавливаемой автором, и сосредоточена она на важнейших годах становления будущего нобелевского лауреата. Обстоятельно, с привлечением мало- или вовсе неизвестных ранее документов и свидетельств, Морев прослеживает этапы отчетливо несоветского — или даже антисоветского — литературного поведения молодого поэта, с самого начала нарушающего писаные и неписаные правила социализации и вхождения в «государственную словесность».
Так, на литературных вечерах Бродский читает стихи, не согласованные с организаторами и руководителями ЛИТО (официальных литературных объединений), да и вообще не стремится вступить в ЛИТО, без чего в то время нельзя было и вступить в Союз писателей, а значит и не стать профессиональным литератором. Более того, в 1960 году он публикуется в самиздатском — нелегальном — журнале «Синтаксис» Александра Гинзбурга, что сразу же привлекает к нему внимание КГБ: Гинзбурга арестовывают, а Бродского, как и многих других авторов журнала, нарушающего государственную монополию на печать, вызывают «на беседу» (по словам начальника ленинградского КГБ Шумилова, «во время этой беседы Бродский вел себя вызывающе. Он был предупрежден, что если не изменит своего поведения, то к нему будут приняты более строгие меры»). Но центральное, поворотное событие в биографии Бродского — это, безусловно, знакомство с Анной Ахматовой в 1961 году.
Именно влиянием поведенческого языка Ахматовой определяются, на наш взгляд, сложившиеся у Бродского как раз в годы общения с ней ключевые нравственно-эстетические принципы — отказ «чувствовать себя жертвой», отказ от «драматизации» угнетающих внешних обстоятельств и признание «независимости» высшей ценностью. <…> Характерно, что вызвавшее у поэта «душевный переворот» стихотворение Ахматовой, написанное в 1945 году [«Северная элегия»], в момент чтения его Бродским не было опубликовано. Ситуация как бы наглядно воспроизводила для молодого автора целостную картину существования поэзии в СССР — ранее нарисованную самой Ахматовой (чьи слова задокументировал сексот госбезопасности): «Участь русской поэзии — быть на нелегальном положении. Печатают макулатуру — Симонова, а Волошина, Ходасевича, Мандельштама — нет».
Морев отмечает еще один важнейший момент, связанный с литературной стратегией молодого поэта, — это унаследованная от Ахматовой акмеистическая «тоска по мировой культуре», уводящая Бродского от советской нормативной поэтики и от советского этоса вообще. Он пишет стихи «На смерть Роберта Фроста» (1963), «На смерть Т. Элиота» (1965), стихи о Еврейском кладбище, обращается к метафизику Джону Донну и к библейским сюжетам (поэма «Исаак и Авраам»), вводит в поэтический словарь дореволюционную лексику и варваризмы и т.д. Иными словами, готовит себя к участи «тунеядца». Как убедительно показывает автор статьи, это был сознательный выбор.