12 апреля 1823 года родился Александр Николаевич Островский
Делимся фрагментом книги Сергея Юрьевича Юрского «Кто держит паузу», в котором он рассказывает о постановке спектакля «Правда - хорошо, а счастье лучше»
«Шла речь и об Островском. Ф. Г. говорит: “Мне его жалко. Он несчастный. Вы видели его глаза на портрете? Он был безумно одинок. Какая ужасная жизнь. Он такой добрый и такой одинокий”. Мы перечитывали пьесы, обсуждали и… ни к чему не приходили.
И вдруг… этот телефонный разговор. Дело было в конце июня 1979 года.
Я читал пьесу с нарастающим интересом. Если проскочить сквозь несколько затянутую экспозицию, начинается что-то живое и манящее. За домашними спорами и вздорами просвечивают, проблескивают и тайны, и страсти, и сила, и драма. Да, настоящая драма просвечивает сквозь ткань комедии. И смешно. Очень смешные реплики, куски диалогов, да и характеры такие смешные в своей верности человеческой природе. Смешно не оттого, что они веселые и остроумные, а оттого, что насквозь видны. Говорят одно, а внутри у них совсем-совсем другое. И оно видно. И в этом контрасте явного и спрятанного — обнажение человеческой природы. Тут уже не частности, не быт, Тут судьбы и суть.
На следующий день я привез пьесу Ф. Г. (маленькая книжечка “Библиотеки школьника”).
— Мне понравилось. Хорошая пьеса, Я бы попробовал ее поставить.
— Нет, не надо, — сказала Раневская обиженно. — Не надо вам ставить.
— Почему?
— Да потому, что она вас не тронула. Вы видите — я испортила библиотечную книжку. Я не удержалась и во многих местах карандашом написала “Прелесть”. Вот видите… и здесь — “Прелесть, прелесть”, Я влюбилась в пьесу. А вы нет. Ну и не ставьте. Вы вообще не режиссер, а актер. Вот и играйте себе, а ставить вам не надо.
— Да как же, Фаина Георгиевна?! Наоборот, я хочу. Я же говорил, что мне нравится.
— Да разве так говорят. Вы должны были вбежать и крикнуть: «Прелесть?»
— Но я не умею так. Я еще должен подумать, вжиться, побыть с этой пьесой. Месяц, два просто знать, что буду ее ставить. Вот к осени, когда вернусь в Москву, может, и крикну.
Раневская смеется. Обида, кажется, прошла»