В эти дни в 2023 году ушел из жизни Юрий Борисович Бархин, мой дядя. Произошло это в ночь с 7 на 8 марта.
Юрий Борисович был один из самых ярких и талантливых педагогов МАРХИ, кто придавал особое очарование нашему институту. И у меня, как и многих, кто учился у него и рисунку, и начертательной геометрии, есть сегодня печальный повод вспомнить Юрия Борисовича, дядю Юру.
Юрий Борисович был очень неординарный, нестандартный человек, и очень одаренный. Я бы даже сказал, что он был человек… волшебный. И в то же время его судьба кажется какой-то надломленной, неровной. Было ясное впечатление, будто бы все его способности совершенно невостребованы.
Я стал много общаться с Юрием Борисовичем в конце 1990-х, и, наверное, это были самые счастливые его годы. Тогда он с энтузиазмом и невероятной энергией создавал свои макеты и картины. Затем они составили грандиозную выставку в Белом зале МАРХИ и книгу. Выставка была просто сногшибательной. Авангардные макеты, ассамбляжи из мусора перемежались там с полотнами на классические сюжеты, когда Юра в полуреалистической, полуэскизной манере «исполнял классику» – от Рубенса и Караваджо до Э. Мане и др. По итогам выставки Сергей Борисович Ткаченко даже решил издать книгу, каталог. Называлась она "Архитектура как яблоко душеспасения и греха". Помню, как Юра рисовал композицию книги – длинную полосу с миниатюрами своих картин, и мы обсуждали какие куда ставить. Я тогда уговаривал Юру сделать из книги настоящий, полный каталог всех его работ. Но Юра не согласился – казалось, что все еще впереди. «Кто-то исполняет Моцарта, а я Рубенса» – так Юра говорил тогда о своих работах.
Я учился у Юрия Борисовича сперва рисунку гипсовой головы, а затем начертательной геометрии. Ведь Юра прекрасно писал живопись и рисовал, наверное лучше всех в нашей семье. Помню сейчас, как он решил показать нам, как лежат тени на волосах Диадумена. Не размечая вообще ничего, на чистом листе бумаги он быстро провел овал верхнего края повязки - одной линией (!), а дальше стал рисовать волосы просто слева направо. Это было поразительно, у того Диадумена не было ничего кроме волос… Думаю, Юра мог нарисовать все эти головы даже с закрытыми глазами. Он знал их наизусть. И лучше него, эти головы не рисовал никто.
Главные уроки начинались для меня за кофе после рисунка. Юра рассказывал и о религии, и о философии, которую читал взахлеб, и особенно, о живописи и кино. Именно это образование было для меня важнейшим, формирующим, незабываемым. Юра привил мне любовь к красоте парадокса, оригинальной фразы или формулы, к желанию постигать искусство и развенчивать его мифы. Юра, поклонник авангарда, учил меня любить не классику, а, наоборот, все необычное, забавное, экспериментальное. Он открыл для меня, например, фильмы Питера Гринуэя. И в целом в те годы Юра был очень интересным собеседником, харизматичным, эрудированным.
Как педагог, Юрий Борисович отличался легким, ироничным подходом к делу, и человек он был щедрый. Для него все эти задачи по рисунку были малозначительные. Но Юра великодушно терпел нас, как двоечников, и каждый раз добавлял свои замечательные фрагменты по бокам наших ученических работ. Также спокойно он преподавал и начертательную геометрию. Потому что на самом деле он всегда был увлечен чем-то своим, и думал он именно об этом.
Юрий Борисович мечтал о другой стихии, о настоящей науке, математике, физике, философии. Однако увлекаемый долгом перед профессией семьи – Архитектурой, Юра вынужден был отказаться от своей собственной мечты. Юра блестяще окончил МСХШ, институт МАРХИ и аспирантуру, но в 1980-е он не смог найти себя в архитектурной практике. Вынужденный искать себе применение в доступной ему сфере, он ушел в педагогику и много лет жил как-то по инерции. Его «завели, как часовой механизм и поставили на полку». Вечерами он рисовал с абитуриентами античные головы, а по утрам строил тени от конусов и цилиндров в институте.