Сидел-сидел я в своей деревне, а тут взял да и приехал в Москву: кое-где свой организм починить у врачей, ну и чтобы не одичать на зимнем безлюдьи. Приехал – и тут же приобщился к культурной жизни столицы. Начал ходить по вернисажам, на которые меня пригласили. Вам, дорогие друзья, основных паролей и явок я не сдам, хотя это, может быть, и есть самое интересное. Но боюсь, что ненароком пошучу тут по-перемиловски – и меня уже больше никуда не позовут…
…Первое мероприятие было вполне знаковым. В Третьяковке открылась выставка Натальи Нестеровой, моей одноклассницы, с которой мы продружили всю жизнь. Конечно, я искренне уважаю Наташу как выдающегося нашего художника, но часто, особенно после того как она ушла, вспоминаю её ученицей МСХШ, девчонкой, которая восхитительно смеялась. Ради этого её смеха мы, мальчишки, были готовы абсолютно на всё. Из штанов, можно сказать, выпрыгивали, совершая разные безумства, за которые нас порой очень даже чувствительно наказывали. Но все равно тот, кому удавалось рассмешить Наташу, чувствовал себя героем. Кто теперь еще помнит этот волшебный Наташин смех?..
На открытие выставки я пошел еще и в тайной надежде встретить там кого-то из наших одноклассников, ведь за последние годы наши ряды весьма поредели. Сразу же встретил Таню Назаренко – нашу классную красавицу, с бокалом в руке. Все-таки в наш последний военный год рождались бессмертные, с облегчением подумал я. «Надо постараться сегодня не напиться», – сказала мне академик Назаренко. И я понял, что жизнь продолжается.
Ну, а Наташины работы были, как всегда, прекрасны: и Наташа озорно подмигнула мне с каждой из них. А в ушах у меня весь вечер звучал её незабываемый, школьных лет, смех. Жаль, что он слышен был только мне.
И еще огорчило меня, что часть Наташиных картин застряла в Америке, где она, тогда еще в дружественной стране, часто работала. Но радует, что многое из её наследия осталось в России. И, кстати, выставка работает до марта. Сходите – не пожалеете…
…Второй вернисаж состоялся в знакомой мне галерее – престижной и выставляющей хороших художников. Народу было – не протолкнуться. Из «антиквариата» – пожалуй, только я. Или, возможно, другие мои хлипкие ровесники затерялись среди бодрых крупных ребят, заполнивших все залы галереи. Я осторожно проталкивался сквозь ряды галдящей публики, пытаясь разглядеть выставленные произведения – палочки, дощечки, шарики, листочки, скрепленные проволокой в разные конструкции с замысловатыми названиями. В общем, какая-то хрень, сказали бы у нас в деревне.
В самом центре галереи находилась главная хрень – размером ощутимо больше остальных. К ней был приделан моторчик. Моторчик периодически включался – и тогда хрень начинала дребезжать и трястись. «Современное искусство, – сурово пояснил мне Андрей Карпов, замечательный художник, более молодой и значительно более продвинутый, чем я. – Сейчас это модно!»
Только я открыл рот, чтобы поделиться с ним своими соображениями про хрень, как со мной радостно поздоровалась другая моя знакомая, тоже замечательная художница. Создатель конструкций из палочек и листочков оказался третьим мужем ее дочери. И теперь эта дочь неустанно помогает супругу в изготовлении его творений. Поэтому я выкатил глаза и, подобно Кисе Воробьянинову, произнес: «Да уж!» – А потом водоворот толпы вынес меня прямиком к владелице галереи, с которой мы приветственно чокнулись бокалами…
…Третий вернисаж должен был состояться на следующий день. А у меня от обилия впечатлений уже болела спина. И я с нежностью вспоминал оставшегося в деревне кота (само собой, под присмотром!). Мне хотелось пожаловаться ему на то, что я как-то отвык от городского ритма жизни.
Но филонить я не стал – и на третий вернисаж тоже пошел. Он проходил в новом арт-пространстве, таком крутом, что пригласительные билеты были там платными. Меня позвали бесплатно – видимо, тоже в качестве «антиквариата». В итоге я пошел – и не пожалел. Этот вернисаж сам был настоящим произведением современного искусства! Флэшмобом и перформансом одновременно. Вот тут уж я точно был впечатлен.