🥸 Самый сложный рассказ кодификатора
Художественный мир рассказа «Студент» Чехова выделяется тем, что в нем практически отсутствует внешняя мотивировка происходящего, а сюжетную часть составляет событие невидимое, которое случается в сознании главного героя. Здесь важен внутренний, психологический сюжет.
В рассказе Чехов создаёт два мира – мир реальный, в котором существуют студент Иван Великопольский, Василиса и Лукерья, и мир, в котором происходят евангельские события.
Противопоставление двух миров реализуется в тексте через временную оппозицию «прошлое/настоящее» и пространственную оппозицию: то пространство – Гефсиманский сад, это – вдовьи огороды.
Композицию можно разделить на 3 части.
В самом начале – исходное настроение Ивана, толчок к перемене, связанный со встречей на вдовьих огородах, конец – уже новое настроение и отношению к миру.
Обыкновенные неграмотные женщины глубоко прониклись словами Ивана, хоть это была совсем не проповедь или поучение, а просто искренний рассказ о евангельских событиях.
Как будто все происходившее в ту страшную ночь много веков назад имеет к женщинам прямое отношение. Старуха заплакала, а ее дочь «Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у нее стало тяжелым, напряженным, как у человека, который сдерживает сильную боль».
Тут герою открывается иное измерение времени – вечное время:
«Прошлое, думал он, связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой».
Ничего не случилось в природе, в мире и в обстановке вокруг – событие произошло в душе героя Ивана Великопольского. Уныние побеждено, «радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух».
Настроение героя в начале рассказа:
«студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета, — все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше. И ему не хотелось домой»
А вот конец рассказа, пропитанный радостью и надеждой:
«ему было только 22 года, — и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла».