Радует, что мои фото собирают НЕ БОЛЬШЕ лайков, чем тексты 🙏 Дорогие подписчики, вы вселяете в меня веру в востребованность интеллектуального и сложного контента!
С какой радостью я писала вчера и сегодня первые версии текста к
этому синопсису. И с не меньшей радостью хочу кусочек текста показать:
— Рукопись пока принять к публикации не можем — посмотрел на меня поверх очков Петр Петрович. Его серебристая щетина и идеально гладкая лысина превращали голову в яйцо фаберже. Драгоценность была украшена линзами-половинками без оправы и ярко-синими глазами. Я кивнула.
Слева от редактора издательства и справа от меня значилось высокое, под самый потолок, окно. Темное дерево придерживало стекла, еще не отмытые от зимы. А у меня дома окна были уже отмыты…
— Понимаю… — вздохнула я. “Так и думала” — хотелось добавить, но посыпать голову пеплом и признаваться в своей некомпетенции было бы сейчас ошибкой. Уже не студентка, мне тридцать, надо быть хитрее и увереннее в себе. Даже если это — моя первая рукопись и ее не готовы принять к публикации. Пока.
— Я пометил в тексте “сильные” места. И написал общий комментарий внизу в файле — Петр Петрович придвинул очки к глазам поближе и нырнул взглядом в компьютер. Я вытянула шею, будто могла заглянуть в его экран сверху. Но я, конечно, не могла.
— Много хороших образов… Вы владеете языком мастерски (и на слове “мастерски” Петр Петрович сделал особый акцент, слово явно ему нравилось): такие выпуклые детали, диалоги — очень хороши. Особенно мне понравился разговор Клары и Алексея в продуктовом магазине. О винограде.
— Я не люблю виноград — хихикнула я.
— Понимаю… Но почему такие имена, Женя? Клара — это что-то постсоветское, сразу хочется на нее меховую шапку надеть и пластиковые бусы. И Алексей — такой безликий человек будто.
— Клара — так звали мою бабушку. А Алексеем — деда. Про бусы — это вы точно подметили, но герои — вы знаете — просто так ниоткуда не берутся. Это из жизни…
Я хотела продолжить объяснять, от чего Клара и Алексей из 50-х и Волгодонской области переместились на Якиманку 20-х, но Петр Петрович резко двинулся корпусом вперед и перебил меня взглядом.
— Женечка, “из жизни” — это очень хорошо. Это — фактура. Но структура… у вас очень слабый финал.
— Я хотела сделать его “открытым”. Оставить читателю свободу самому решать…
— Это интересный прием, и особенно хорошо с ним справлялся Набоков, как мне кажется. Но у вас — не вышло. Я крутил текст и так, и этак, и не понял из сцены в отеле с “пробивающими током струями дождя” — чего же на самом деле хотели друг от друга герои? У читателя просто нет базы для того, чтобы самому что-то додумать.
— Вы правы — согласилась я. И начала подгребать под себя сумку, чтобы двинуться на выход. Петр Петрович застыдился своей вырвавшейся критики и кивком попросил меня успокоиться.
— Давайте так: вы доработаете третий акт и вернетесь ко мне с текстом… напрямую. Наталье можете не писать, пишите мне в почту или в телеграм. Сколько времени вам понадобится?
— Две недели.