Mees, kes teadis ussisõnu (Последний, кто знал змеиную молвь)
Андрус Кивиряхк — это такой популярный эстонский драматург и писатель, чьи детские книжки мне хочется закупить на будущее. Например среди них есть
Весна и какашки, написанная от лица собачьей какашки. Детское чувство юмора есть и в его самой широко переведенной книжке, которую я читала на английском. Там тоже есть какашки, всякие другие телесные выделения, особенно, пока герой-рассказчик Леемет сам ещё ребенок. Он живет в лесу, где правит мифологической или сказочное время, его соседи — это любвеобильные медведи, мудрые приматы, которые тоскуют по ушедшим временам, и гадюки, которые учат людей своему языку. Этот язык управляет всеми животными, кроме самых глупых, поэтому жители леса едят невероятное количество оленьего и козьего мяса, заедают совиными яйцами и запивают волчьим молоком. Однако, райская жизнь в лесу вымирает, жители снимают с себя шкуры и уходят в деревню, где работают целыми днями, молятся римскому папе и едят невкусный хлеб и похлебку. Книга очаровательна своим дурацким юмором и абсурдистский сеттингом, но тон её густеет и ближе к концу текст мутирует в кровавую эпическую песнь, в духе Калевалы, все смешное в нём трансформируется в жуткое и не остается поводов для смеха. Это непростой трюк для любого писателя, но тут ему на уровне формы нужно выразить свой центральный тезис.
Леемет — сначала последний ребенок в лесу, потом последний мужчина, и в конце концов он останется последним человеком, который, говорит на змеином, и говорить ему уже будет не с кем.
Утрата языка представлена, как деградация на культурном и биологическом уровне. Приматы владеют таким древним змеиным, что даже блохи понимают их, легендарный дедушка Леемета был сам ядовитым и зубастым как гадюка, даже люди поколения Леемета — богатыри, не вы, по сравнению с деревенскими. А деревенские не говорят на змеином, не управляют животными и боятся леса, став в глазах тех, кого оставили, глупыми животными. Они очень хотят носить доспехи, как тевтонские рыцари и петь хоралы, а еще лучше стать кастратами, потому что девушки без ума от их голосов.
Те, кто остались делятся на две группы. Первые живут сегодняшним днём и пассивно тоскуют по прошлому. Вторуые помешались на чистоте культуры, даже если она стоит им будущего, потеряли всякое понимание, где верх и низ, и впали в суеверие и безумие. В этом момент я думаю о ребятах, которые пропагандируют какой-то ревизионистский пантюркистский дискурс.
Рассказик предубежден, и рассматривает всех с точки зрения верности старому образу жизни и сообществу последних людей леса, но автор показывает всех персонажей, как жестоких и неспособных к прощению и принятию. Принадлежность к угасающей культуре не создает моральной дихотомии, это факт печален сам по себе, и какие трансформации бы ни проходил Леемет, его боль мне понятна. А боль его состоит в том, что ему некому оставить змеиный язык, а вместе с ним все, что делает его собой.
Я даже не могу представить все уровни текста, которые мне не доступны. Моё понимание эстонской культуры ограничивается
бессмертной любовью к (Nendest) narkootikumidest ei tea me (küll) midagi. Но универсального в нем достаточно. Это странная книжка, и я искренне не могу её рекомендовать всем, но если вас не пугают какашки и чувство бездонной тоски, то может она вам тоже нужна.