У меня очень короткая память, когда дело касается негатива. Я забываю, как тяжело и неприятно было что-то преодолевать, как только преодолела.
Моментально.
Любое событие, перетекшее в статус воспоминания, обретает свойства буквально эпического приключения. А любое пространство, в котором я разместила свою тушку дольше, чем на год, обрастает сентиментами.

Быть может, это позитивное мышление, а может быть — банальный консерватизм. Но, боюсь, именно эта черта характера — причина того, как мне сложно даются перемены. Но, боюсь, именно эта черта характера и есть причина того, почему мне так трудно даются перемены. Я обязательно возлюблю обстоятельства, в которых нахожусь — даже самые прескверные. А чтобы захотеть идти дальше, нужно искренне возненавидеть своё текущее положение.

Но сейчас не об этом. Я слишком быстро забываю плохое. Пусть это будет лишним напоминанием о том, как всё-таки невыносим и бесчеловечен опыт путешествия на трансфере компании «Давид-джан экспресс» из Тбилиси в Ростов. Тариф — Дискомфорт+.

В общем, добро пожаловать в Ростов-на-Дону, лучший город земли (после Тбилиси).

Тер-жо-ла: кончик языка совершает путь в три шажка вниз по зубам, чтобы на третьем толкнуться о нёбо.
Тер. Жо. Ла.

Второй приезд оказался вовсе не таким, как первый. Если летом Тержола стала для нас островом спокойствия и тишины, нарушаемой лишь детскими голосами, то в этот приезд нас захлестнул, затянул, закружил водоворот голой непосредственности грузинской провинции. Супра (с груз. სუფრა — скатерть) каждый день по любому случаю. Даже по случаю похорон.

Три дома. Количество выпитого исчислялось десятками литров. В каждом новом нам пытались налить ещё больше, чем в предыдущем.

Три тамады. Володина записная книжка пополнилась тремя новыми друзьями, с которыми он придавался таким пылким лобзаниям, что ненароком поверишь во все пьяные обещания.

Три хозяйки. Марика. Оксана. Натиа. Двухэтажные столы накрывались за считаные минуты, а стоило тарелке чего-то опустеть, как она тут же материализовывалась полной.

И скрепляет всё это любовь к Сталину.

К своему стыду, мне было так весело, хоть я и ощущала, что в нашей праздности есть нечто в корне неправильное. Я знала, что нахожусь в глубоко привилегированном положении. Отар, с которым мы приехали, — редкий и оттого ещё более желанный гость в любом здешнем доме, а раз уж мы его спутники, то всеобъемлющее местами насильственное грузинское гостеприимство распространяется и на нас.

Когда степень алкогольного опьянения достигает медианы, женщины прекращают суетиться и могут сесть за стол с гостями. Марика даже пила с нами вино (правда, её пожилая мать строго напомнила, чтобы та не налегала на красное, а перешла на белое, как положено женщине). Оксана и Натиа пили исключительно лимонад. В этом даже есть своя прелесть: никто не следит за их бокалами, не подливает до краёв после каждого тоста. Да и сами тосты им произносить не обязательно, даже если тамада требует, чтобы каждый взял слово. Как сказала Оксана: «Мне не надо говорить, за меня говорит Махо».

При взгляде на неё я впервые поняла, что значили все эти тропы «женщина с печальным лицом» из русской классики. Она переехала с мужем в Тержолу из Удмуртии, язык выучила за пару месяцев, потому что говорить на русском тут ей было попросту не с кем. Теперь, спустя 25 лет, у неё сумасшедший грузинский акцент, когда она говорит на русском, и русский — когда говорит на грузинском. Я не видела Махо прежде, но все говорят, что он с годами только хорошеет и совершенно не выглядит на свой возраст. Уверена, это её заслуга. Она в каком-то смысле пожертвовала абсолютно всем. И если годы, молодость, здоровье, амбиции и реализация в патриархальном мире кажутся естественной жертвой, то потеря родного языка выглядит особенно мифологично — в духе сюжета «Русалочки».

Натиа выглядит самой благополучной и счастливой из всех. Их дом — самый зажиточный во всей округе, потому что её муж Ника носитель особенно предприимчивого характера. Спросив (впрочем, как и каждый до неё), почему мы с Вовой до сих пор не женаты и сколько нам лет, Натиа в шутку сказала: «Вы уже старые. Когда мне было 28, моей дочери исполнилось 14». Ника «украл» Натию, когда ей было 13.

Женский вопрос остаётся открытым распахнутым.

Володя точно подметил, сама собой напрашивается диссертация на тему «Место женщины на грузинской супре». Понадеемся, её напишет женщина.

Сейчас мы уже дома. И слава богу никто не умер (почти).

Из плохого: у меня сломались эппл вотч, и на мне всё ещё не идеально сидят платья грузинских дизайнеров.

Из хорошего: узнала, что Влада купила для меня оставшиеся книжки Анни Эрно.

С тех пор как стало известно о закрытии No Kidding Press, я периодически заходила на маркетплейсы и с тоской наблюдала, как последние экземпляры постепенно исчезают из продажи.
nkp издавали много чего хорошего, но особенно приятные были переводы Эрно (спасибо за «Событие»).
Если что-то нравилось — самое время урвать остатки (было ещё вчера).

На днях загружала большую стирку, проверяя все карманы пиджака, обнаружила, целлофановый пакет с какой-то неопознаваемой трухой. Не сразу поняла, что это.

Осколки керамических работ Ани Бочковой. Они приехали к нам посылками в Ереван из Европы не в полной мере целыми. Вова скрупулёзно склеивал их по Аниным инструкциям — клеем ПВА и малярным скотчем — в ночь перед открытием. То, что прилепить обратно не удалось, я запихнула вместе с пакетом себе в нагрудный карман, как платок-паше.

Меня позабавило, как давно я не надевала этот пиджак: ведь выставку мы делали ещё в сентябре 2023 года, а сейчас уже 2025-й.

А потом вообще удивилась. Мы. Делали. Выставку. В. Ереване.

Возвращаясь мимо церкви с пробежки, на которой, кстати, случайно установила рекорд скорости (километр за 37 минут, что по-прежнему катастрофически медленно), подумала, как же благостно, естественно и органично у меня подтекает чердак для моих без малого тридцати лет.

Я живу за 1000 км от родного города, бросила курить (276 дней назад), занимаюсь спортом каждый божий день, а самые комфортные для меня места — дом, спортзал, винтажки и, собственно, церковь.

Думаю, пятнадцатилетней мне это бы не понравилось. Однако её мнение не учитывается, потому как ей нравилось шляться по заброшкам (причём не самым притязательным и интересным) со странными ребятами, от которых дурно пахнет (от меня, с вероятностью 99%, тоже). И это, кстати, было органично мне.

Я замечаю эту тенденцию среди многих знакомых: ходить ставить свечки по фану, держать пост, прикупить пару-тройку архивных вещей, возобновить фотографии на плёнку, учиться готовить, созывать ужины и базово бросить употреблять, чтобы взамен начать бегать.

Я хорошо помню, как стояла под «Каморой» в Ростове и хвалилась одному из её хозяев, что, кажется, бросила курить. Он тогда спросил, сколько мне лет, а, услышав ответ, закачал головой, заверив, что всеми этими просвещёнными делами я начну заниматься только после 27.

И вот мне как раз 28. Всему своё время.

Мне это видится до того нормальным, что даже непонятно, чем нам всем ещё должно бы заниматься в тридцать лет.

Пока что вот так: я готовлюсь пробежать полумарафон в сентябре, планирую, наконец, прочитать всю журфаковскую литературную программу, которую откладывала из-за постоянной нехватки времени, пытаюсь скинуть 5–7 кг, чтобы с комфортом щеголять в своих новых джинсах грузинского бренда с красивой вековой историей, занимаюсь английским, чтобы не стыдно было сдать IELTS, продолжаю учиться плавать. И всё это мне сейчас органично.

Наверное, ближе к 50 я ебанусь слегка в другом направлении, выкуплю себе клочок земли где-то под Таганрогом и буду выращивать там герань, как Оливия Лэнг. И это тоже будет мне органично.

Сегодня открытие выставки в галерее театра «Линии», которую курирует Елена Лапко и Маша Богораз. Это хорошая и важная новость для Ростовчиковского искусства.

Почему хорошая и важная?
Да потому, что с тех пор, как «Макаронка» перестала существовать, а на ее месте возвысились «Линии», полностью отстроившиеся от опыта предыдущих руководителей, ростовские художники полностью или практически полностью утратили площадку для высказывания. Если зрелые художники успели-таки положить в свое портфолио несколько персональных выставок, то молодые, с которыми мне довелось общаться в этот период, звучали совершенно фрустрированными. Они еще даже не успели кому-то пригодиться, а уже стали совершенно никому не нужны.
Выставка «Ни холоден, ни горяч» – это едва ли не первый за все это время показ настоящего ростовского современного искусства. Все, что выставлялось в галерее до этого либо не имело ни малейшего отношения к Ростову, либо имело лишь отдаленное отношение к современному искусству.
Насколько я понимаю, руководители выставочной программы «Линий» сочли ростовских деятелей недостаточно профессиональными, расторопными и подходящими новой концепции. Ростовское современное искусство действительно обладает некоторыми маргинальными чертами. Отстроиться от него, отгородиться, видится вполне логичным шагом, если есть цель привлекать платежеспособную причесанную аудиторию, которая сможет позволить себе билет на выставку с экспозицией в один зал, стоимость которого равна стоимости билета, например, в Пушкинский музей.
Прекрасно таким целям служит солнце русского искусства Никос Сафронов или выставка-коллаборация с магазином цветов… О качестве этого искусства судить не приходится. Хорошие проекты безусловно тоже были, хоть и в скромном количестве. Например, выставка Любови Кулик, 79-летней художницы из Чечни, а также лекции искусствоведа Ольги Софиной.
Я ни в коем случае не обвиняю галерею театра «Линии» в наживательстве. Упаси господь. Уверена, что галерея не окупается или едва окупается даже с платным входом и множеством довольно дорогих мастер-классов и лекций. Понятное дело, что все это просто попытка исправить ошибки коллег по цеху, сделать все по-другому и хотя бы попробовать что-то заработать. Но в этом случае, вопрос встает еще острее: каковы цели существования этого пространства в принципе? Площадку местным художникам галерея не дает. Профессиональное сообщество не формирует. Популяризацией искусства не занимается. Пространством для соприкосновения зрителей с аналоговым искусством не служит. Образовательной функции не несет. Комьюнити не поддерживает. Молодых художников не воспитывает. Межрегиональным развитием не занимается. Какова его цель, если оно не является прибыльным и никого из руководителей не драйвит?
Помню, еще на этапе переговоров о переходе «Макаронки» новому руководству, ходили слухи о том, что выставочное пространство вообще станет платным коворкингом или даже кафе. Возможно, так оно было бы даже логичнее.
Надеюсь, что выставка Маши Богораз и Елены Лапко – это первый шаг к «оттепели». Изменится политика галереи и ее двери откроются для тех людей, которые представляют собой ростовскую арт-сцену. Арт-центр «Макаронка» тоже был далеко не идеальным пространством (о покойниках либо хорошо, либо никак), но он последовательно преследовал вполне понятные цели, хоть они не были отражены в манифесте на главной сайта галереи. У «Макарнки», впрочем, и сайта не было, даже сверстанного на Тильде. У «Линий» же сайт есть, и манифест тоже, а вот кроме этого хуй знает.