В царствование Императора Николая Павловича возникло Велижское делo oб умерщвлении евреями солдатского сына Емельянова, имевшего от роду 2 с половиной года.
Три женщины, принимавшие участие в этом злодеянии, откровенно сознались во всем.
Мученичество ребенка было произведено в синагоге.
Кровь, разлитая по бутылкам, была забрана евреями, и разослана их единоверцам по различным городам.
Намоченное кровью полотно, в количестве двух аршин, было разрезано по кусочкам, часть которых была взята евреями для лечения глаз новорожденных еврейских детей и рожениц, а часть сожжена и пепел был употреблен в тесто мацы.
Сомнения в ритуальном характере этого убийства не было.
Виновные были осуждены.
Несмотря однако же на сознание подсудимых, на все явные улики и категорическое заключение генерал-губернатора, что убиение ребенка Емельянова принадлежит несомненно к числу ритуальных убийств,
гражданский департамент правительствующего сената решил прекратить это дело будто бы по недостатку доказательства,
причем принял на себя нелегкий труд и неблагодарную задачу “историческими фактами” и “судебными справками”, равно как и теоретическими доводами доказывать,
что самая мысль о ритуальных убийствах есть “предубеждение, недостойное нашего времени”.
Из сената дело перешло в Государственный Совет.
Государственный Совет вполне согласился с сенатом!
Велижское дело он посчитал за наилучшее прекратить совсем, а на утверждение Государю поднес следующее мнение свое:
“Дабы случающиеся иногда в западных губерниях похищения христианских детей не могли, укрепляя в народе cиe пагубное пpeдубеждeниe (против
евреев), возбуждать новые преcледoвaния, совращающие только ход изысканий с прямого их пути,
признать неизлишним возобновить силу Высочайшего пoвeления 1817 года особым от имени Его Величества подтверждением”.
Иначе взглянул на
дело великий и мудрый Государь Император Николай Павлович.
На мнении Государственного Совета Он собственноручно начертал следующую знаменитейшую резолюцию:
“Разделяя мнение Гос. Совета, что в деле сем, по неясности законных доводов, другого решения последовать не может, как то, которое в утвержденном мной мнении изложено;
считаю однако нужным прибавить, что внутреннего убеждения, чтоб убийство Евреями произведено не было, не имею и иметь не могу.
Неоднократные примеры подобных умерщвлений с теми же признаками, но всегда непонятными по недостатку законами требуемых доказательств,
и даже ныне производимое весьма странное дело в Житомире доказывает, по моему мнению, что между евреев существуют для своих обрядов.
Сие тем более возможным казаться может, что, к несчастью, и среди нас, христиан, существуют иногда такие секты, которые не менее ужасны и непонятны, которых неслыханный пример был уже при мне в Саратовской губернии.
Словом, не думаю отнюдь, чтобы обычай сей мог быть общим евреям, не отвергаю, однако, чтобы среди них не могли быть столь же ужасные изуверы, как и между нас, христиан”.
Такое разумное, беспристрастное, спокойное и глубоко обдуманное заключение, какое сделал Император Николай I, может вывести еще разве только истинно ученый исследователь после продолжительного и всестороннего изучения вопроса.
Мудрый урок великого Императора прошел бесследно для нашего высшего правительства.
Из доклада священника Тимофея Буткевича, 1913 год.