14.04.25, понедельник
Заметила, что совсем перестала писать в канал тексты, только выкладывать картинки. У меня и так всегда был дефицит энергии на нерабочие тексты, а с тех пор, как на работе я перешла из маркетингового отдела в методический и начала писать сценарии, её стало ещё меньше. Это всё грустно.
Сегодня утром пришлось выпить Атаракс, хотя обычно по утрам стараюсь этого не делать, сразу же валюсь спать. Наша квартирантка Ю. написала, что они с парнем нашли в кухонном диване в нашей московской квартире личинки. Я вся покрылась потом и начала дрожать. Это подтверждение самого большого моего страха, страха быть засранкой, которой меня всегда называла мама.
Вокруг чистоты дома у меня очень много стыда. С детства мама третировала меня на этот счёт: она из тех женщин, кто гладит трусы и носки и пылесосит каждый день, стоит ей только заметить пару волос на полу. Когда ко мне в гости в Москве приезжал отец, я видела, как он исследует углы, а потом докладывает маме по телефону. В какой-то момент я поняла, что для мамы останусь засранкой всегда, даже если буду очень стараться. То окажется, что я вовремя не постирала шторы, то пол помыла недостаточно тщательно, то подоконник.
В какой-то момент всё пошло по пизде. Мне кажется, это был период моего алкоголизма. Я пила всё время, каждый день, в будни и выходные. По будням бутылку вина после работы, по выходным по три-четыре на двоих. Я не убиралась почти никогда, а если убиралась, то очень лениво.
Чистота устроена таким образом, что либо ты поддерживаешь её всё время, либо это становится всё сложнее с каждой неделей и ты просто машешь рукой. Так в моей жизни и доме начали образовываться места, которые я просто пустила на самотёк: какие-то углы в квартире, балкон.
Когда мы с Олей съехались, моя квартира была вся завалена хламом. Она долго не показывала своих эмоций по этому поводу, но где-то на глубине голубых глаз я видела ужас. Три года мы потихоньку разгребали эти завалы: выбрасывали вещи, продавали их на Авито, мыли там, где я не мыла годами. И каждый раз я испытывала стыд такой глубины и интенсивности, что мне казалось, будто меня сейчас стошнит. Я представляла лицо мамы, её брезгливо перекошенные губы, и хотела себя наказать. Это был какой-то замкнутый круг: мне не хватало сил на уборку, потому что всё было слишком запущенно, а когда уборка всё-таки проводилась, мне не становилось легче, только более стыдно. Мне казалось, мою несостоятельность как человека понимает каждый, кто бывал у меня дома, все просто молчат и боятся сказать правду.
Помогало только одно: Оля постоянно говорила мне, что я всё ужасно преувеличиваю, просто никогда не жила в грязных квартирах и привыкла к своей матери-окрщице. В целом она звучала разумно, потому что наш дом и правда не был похож на свалку, просто на чуть захламленное жилище. Когда мы убрали из него всё, что могли, и стояли на пороге дома с шестью чемоданами, оно даже выглядело почти девственным.
Но вот в такие моменты, как сегодня, меня отбрасывает далеко назад: в первобытный чёрный стыд за саму себя, хотя я даже не знаю, что там случилось с этим несчастным диваном. Мы вообще подобрали его у подьезда новеньким-целёхоньким, проверили на предмет насекомых и долго смеялись от такого совпадения, потому что старый диван был точно таким же и уже разваливался.
Всю неделю думала, о чём бы таком хорошем написать дневник: о барабанах, еде, пляже? Получилось что получилось.