25 марта, вторник

расплакался на термине с волонтёркой из AWO, которых посоветовал филлип с дэйта; снова рядом был глеб другом-переводчиком; как хорошо, что он есть в этом всём потоке больших и новых сложностей; его поддержка совсем свободна от давления и токсичности — это то, чего не было у меня очень давно, а в последнее время как будто даже вдруг чувствуется естественным. вспомнил первые походы на встречи с варей — стало плохо; искренняя радость от того, что она мне/ нам ни в чём не нужна;

стремительно упал в мрачное, узнав на термине, что я совершенно точно не могу покинуть этот город ещё ± год; теперь я точно это знаю; надо принять, что я застрял в ульме на 7–10–12 месяцев? наверное, да, надо, но мысли о смерти, мысли о лишении жизни себя; не доверяю им, но их присутствие тяжело давит на все процессы, и я не готов принимать ситуацию такой, в которой невозможно сделать вообще ничего, чтобы найти здесь тех, кто нам сдаст ебучую квартиру

зато на этой консультации я узнал, что сданный экзамен В1 по гумвизе является основанием поменять в резиденстве город на округ; теперь от моей успеваемости зависит моё освобождение — сильная мотивация;


я плакал; дождь лил; арси весь промокнет в школе — у него нет сапожек от дождя

после школы попали под град; очень красивый град — прямо под солнцем; первый град после кризисного центра в кахетии — вот что я подумал первым делом

когда мы с арси искали дом после кризисного центра и его не было нигде, я чувствовал почти фатальное желание иметь своё постоянное место для письма, но его не было нигде, я писал в темнеющем вечернем автобусе, который вёз нас из кахетии в кутаиси, медицинским почерком, дрожащей от автобусной тряски рукой, чтобы записать мысли о феминизме после слов с* и невиновата

я помню, как потом переносил эти вручную сделанные записи в док, когда подзарядил телефон, и не смог разобрать половину слов, но это было не важно — важно было запомнить движение мысли, чтобы перейти к следующей

люди вдохновляют меня на мысли — это нормально, это естественно; я помню, как писал во дворе или на веранде корпуса в кризисном центре, потому что в комнате было совершенно невозможно: стоило туда зайти — и весь наш опыт терял свои значения падая на старый матрас; и мне казалось, что я навсегда останусь в этой комнате, тёмной даже днём

я писал на вписках, где прятался по углам или пока был в ванной, потому что на вписках я должен был делать всё, что поможет мне найти для нас другое место и перестать пользоваться гостеприимством чужих людей — или заниматься арсением, и больше ничего; так я мог казаться нормальным, хоть и часто плачущим, но нормальным человеком, которому стоит помогать

только не у алины; у алины всё было совсем по-другому; алина умеет разговаривать, и она сразу сказала что хочет чтобы я мог отдыхать — не отдыхать как-то правильно, а просто, как дома; и что мне не обязательно убираться, если у меня нет желания; она сказала, что в этом и смысл — и я стал больше спать

я спал однажды даже днём и не чувствовал вины; я спал, и мне было хорошо и спокойно; я мог сказать арси, как дома: (знаешь, я не могу сейчас, я хочу спать) — и это было нормально, это было естественно; никто не решал, стоит ли меня поддерживать дальше после этих слов;

я помню, как писал на светофорах, пропуская зелёный свет, потому что текст мешал мне перейти дорогу — и тогда я думал, что мне точно надо взять себя в руки, это не нормально и не естественно; как я тогда смогу быть матерью, которую можно поддерживать, если текст мешает мне перейти дорогу на зеленый свет
__