у мужчин от мужской критики не опускаются руки; мужская критика их мотивирует, веселит, даёт энергию; мужская критика — конкурентна,
тогда как женская — нарушение правил и личных границ;

от женской — очень больно, и чувствуется несправедливость, которую надо обязательно высказать не ради спора, а чтобы просто женщина знала, что допустила такую несправедливость, и что-то почувствовала.

потому что женщина — чтобы чувствовать; может, и нет; я не могу знать, а значит и писать об этом я не могу, я что охуел

тороплюсь с текстом про м*, но быстрее не получается; сижу над заметками в «моя мать смеётся» — не могу перестать думать о нём;

когда между нами было ОК, артём говорил: заметно, как отражается в моём тексте дневника текст еганы джабаровой, после того как я прочитал «руки женщин моей семьи были не для письма»; может и не точно так сказал, но сказал, что заметно на моём тексте, что я читал — не знаю, как точно; не хочу проверять;

интересно: заметно или не заметно, что я прочитал «моя мать смеётся» шанталь акерман? артём тоже прочитал егану джабарову и даже поставил спектакль быстрее, чем я дочитал книжку, но я бы не сказал, что по нему заметно; я бы не сказал, что это отражается в его текстах или в чем-нибудь ещё; мне кажется — не отражается;

вот я видел, и уже правда можно сказать, что немало мужчин-художников вдохновлялись чем-то от действий и слов вити вилисова, потому что чувствовали, что витя правда развивается быстрее, чем они, и это не давало им покоя; это нормально, это можно понять; я тоже чувствую, что витя развивается быстрее, чем они; меня это тоже вдохновляет на многие мысли и вещи; и я думаю, какая тогда между нами разница — и нахожу себя на очень редком месте, когда мой женский опыт и моя женская пизда являются заметной привилегией на территории мужской рефлексии, куда огромным жестом мужского доверия я немножечко допущен,

потому что мужчина с хуем, как бы он ни старался, даже очень сильно — не сможет думать как я; потому что у мужчины глаза в другом месте; глаза, направленные в самих себя; и тогда я думаю: наверное, я люблю в себе свои глаза — глаза, которые у меня не на мужском месте, но доверять этому постоянно я не могу;

иногда я разрешаю себе представить, что мужчины друг перед другом привыкли вилять хвостами, как собаки перед хозяевами — как такие очень хорошие собаки, но про которых говорят (ум трёхлетнего ребёнка); и они друг для друга сразу хозяева и сразу собаки, а если подходит кто-то, кто мешает игре — то собаки защищаются и защищают своего хозяина и свою территорию,

но только не от меня! мне артём так и сказал, что не пытается со мной делить территорию; или не прям так сказал, но точно про территорию, и что не пытается делить; может он верит, что нет никакой территории, но я так не думаю — я думаю, есть, и он не знает (как пробиваться через такое)

артём сказал, что не хочет, чтобы я работал больше — вот я и работаю меньше и не проверяю как точно он сказал, и ориентируюсь на память, мы же не делим здесь территорию

и тут совершенно мои какие-то домыслы, но я вижу, представляю себе, как артём своим авторитетным существом, которого вообще кристально не видит, и не понимает, как можно такое увидеть в нём, пытается ухватиться за мысль, которую кто-то транслирует (кто-то с жгс или витя) — и берётся за книжку, написанную женщиной, которая точно хайп вау аж что-то почувствовал, но делает с этой мыслью или с этой книжкой очередной маскулинный жест — например, спектакль по тексту «руки женщин моей семьи были не для письма» — где в самом названии текста ответ на вопрос почему ему, например, следует отъебаться от моего дневника, а не ходить ко мне в личку рассказывать, что у него опускаются руки после слов, которые я своими руками написал;

или по книжке эрно «событие» — с заметками, которые оставила его бывшая, чтобы почтить светлую память о ней и похвалить за решение не портить его репутацию — мужские подарки самим себе

и я уверен, что бывшая такая: пфф;
и почти уверен, что кто-то тоже такие: пфф — и все так немножко поёжились на стульях, но это же артём, он хороший просто старой школы, ну он пытается, а вот раньше он был за искренность, а раньше он себе сам позволял дерзкие вещи — и ни у кого не опускались руки, потому что артём не женщина, и руки мужчин любой семьи были созданы для чего угодно
__

25 марта, вторник

расплакался на термине с волонтёркой из AWO, которых посоветовал филлип с дэйта; снова рядом был глеб другом-переводчиком; как хорошо, что он есть в этом всём потоке больших и новых сложностей; его поддержка совсем свободна от давления и токсичности — это то, чего не было у меня очень давно, а в последнее время как будто даже вдруг чувствуется естественным. вспомнил первые походы на встречи с варей — стало плохо; искренняя радость от того, что она мне/ нам ни в чём не нужна;

стремительно упал в мрачное, узнав на термине, что я совершенно точно не могу покинуть этот город ещё ± год; теперь я точно это знаю; надо принять, что я застрял в ульме на 7–10–12 месяцев? наверное, да, надо, но мысли о смерти, мысли о лишении жизни себя; не доверяю им, но их присутствие тяжело давит на все процессы, и я не готов принимать ситуацию такой, в которой невозможно сделать вообще ничего, чтобы найти здесь тех, кто нам сдаст ебучую квартиру

зато на этой консультации я узнал, что сданный экзамен В1 по гумвизе является основанием поменять в резиденстве город на округ; теперь от моей успеваемости зависит моё освобождение — сильная мотивация;


я плакал; дождь лил; арси весь промокнет в школе — у него нет сапожек от дождя

после школы попали под град; очень красивый град — прямо под солнцем; первый град после кризисного центра в кахетии — вот что я подумал первым делом

когда мы с арси искали дом после кризисного центра и его не было нигде, я чувствовал почти фатальное желание иметь своё постоянное место для письма, но его не было нигде, я писал в темнеющем вечернем автобусе, который вёз нас из кахетии в кутаиси, медицинским почерком, дрожащей от автобусной тряски рукой, чтобы записать мысли о феминизме после слов с* и невиновата

я помню, как потом переносил эти вручную сделанные записи в док, когда подзарядил телефон, и не смог разобрать половину слов, но это было не важно — важно было запомнить движение мысли, чтобы перейти к следующей

люди вдохновляют меня на мысли — это нормально, это естественно; я помню, как писал во дворе или на веранде корпуса в кризисном центре, потому что в комнате было совершенно невозможно: стоило туда зайти — и весь наш опыт терял свои значения падая на старый матрас; и мне казалось, что я навсегда останусь в этой комнате, тёмной даже днём

я писал на вписках, где прятался по углам или пока был в ванной, потому что на вписках я должен был делать всё, что поможет мне найти для нас другое место и перестать пользоваться гостеприимством чужих людей — или заниматься арсением, и больше ничего; так я мог казаться нормальным, хоть и часто плачущим, но нормальным человеком, которому стоит помогать

только не у алины; у алины всё было совсем по-другому; алина умеет разговаривать, и она сразу сказала что хочет чтобы я мог отдыхать — не отдыхать как-то правильно, а просто, как дома; и что мне не обязательно убираться, если у меня нет желания; она сказала, что в этом и смысл — и я стал больше спать

я спал однажды даже днём и не чувствовал вины; я спал, и мне было хорошо и спокойно; я мог сказать арси, как дома: (знаешь, я не могу сейчас, я хочу спать) — и это было нормально, это было естественно; никто не решал, стоит ли меня поддерживать дальше после этих слов;

я помню, как писал на светофорах, пропуская зелёный свет, потому что текст мешал мне перейти дорогу — и тогда я думал, что мне точно надо взять себя в руки, это не нормально и не естественно; как я тогда смогу быть матерью, которую можно поддерживать, если текст мешает мне перейти дорогу на зеленый свет
__

24 марта, понедельник

учительницу не видел; реакцию её на письмо не могу проверить, но арси после школы не плакал; библиотека закрыта по воскресеньям и понедельникам; теперь эти дни не очень; попали под град, когда ехали куда угодно — в центр коворкать, чтобы не оставаться дома; очень красивый проливной дождь спасибо;

(Но я не чувствую, что у меня есть это «у себя» или какое-то другое место; место, в котором можно чувствовать себя дома — или хотя бы где-то ещё […] Прочитала всё написанное и мне ужасно не понравилось. Но что делать — написала же. Вот оно) я люблю её (акерман); она могла бы быть моей абьюзеркой, я бы мог быть абьюзер:кой её — в этом было бы равенство; всегда радуюсь, когда вспоминаю, что я не лесбиянка; лесбиянки видят во мне женщину так же часто, как гетеромужчины; в таких отношениях я обречен оплакивать себя;

тома передала их разговор с оз, в котором они обсуждали слона в шкафу, рояль в кустах (не помню, похуй) — меня; о* сказала, что ей будет неприятно, если тома будет репостить нехорошее про серёж, что я пишу, но что у эни тоже могут быть хорошие друзья; подруги серёж организовывают встречи, чтобы выразить им поддержку и попросить не обижать — мне и не снилось такое мои бывшие жалкие ужас

английский с линой; я пробиваюсь через мрак спонтанного самообразования; это больше чем уроки английского; это продуктивная дружба; я ненавижу себя когда торможу на простых вехах — всегда; но я очень и очень рад и благодарен, что она со мной это делает и не чувствую что я пиздец как напрягаю или что-то ещё; я не убью себя просто потому что крутых контактов в моей жизни становится больше, это не физическая близость, ну и что 

23 марта, воскресенье

письмо учительнице сверил с линой, потому что немецкий она тоже учит; отправил; был горд собой; теперь страшно с ней пересечься, но надо бы — чтобы узнать, как оно сработает; чувствовал бы себя хуже, если бы ничего не сделал; надеюсь, это поможет арси;

тусовали у собора после моей большой уборки квартиры по графику дежурства; протёрли стулья возле от дождевой воды; сидели у стен собора, повернувшись к нему спиной; писал в дневник в редком месте города, откуда мне не видно его высоких стен; бегал по площади под звон колоколов ради сторис с едкой подписью; я нравлюсь себе таким;

стало тепло с холодным ветром; не нагулявшись, в рассеянности домой — без понимания, где найти себе место для большей концентрации; арси стал раздавать накопленные центы всем нуждающимся по маршруту вокзал–библиотека; я понял, что так он, в том числе, коммуницирует с городом, становится его частью; ему это интереснее, чем покупать себе игрушки; он чувствует, что может сделать что-то не бессмысленное для кого-то, кому это нужно; через несколько дней нас запомнили все местные жители— сидящие, стоящие или передвигающиеся со стаканчиками; мы друг другу киваем, улыбаемся, говорим Hallo;
кто-то намеренно ищет глазами меня, когда подходит арси — чтобы сделать жест благодарности тому взрослому, кто разрешил разделить свои монеты с ними, я понял это так; я не чувствую между нами большого разрыва, но вижу свою привилегированность рядом с ними, и думаю — почему у них нет какой-то минимальной соцпомощи, которая есть даже у меня/ нас? что происходит с бежен:ками, которых не депортировали, но и не дали гражданство? икак вообще можно оставаться невидимыми в стране, где любой бардак в документах или их отсутствие может повлечь за собой неочевидные последствия

22 марта, суббота

утро с томой; я счастливый; она крутая; я люблю; рассказывала как позорно она расставалась с Ним — я так ей горжусь; так похуй на Него; рассказывал ей как позорно я расстался с НИМи, как они собирались вызвать для меня ментов (мы вызовем ментов!) :) как я такой, рыдая (*неееет **чки, я не напишу о вас нии строчки, обещаю-обещаю) — умру с секретами о вашем отчуждении, со всей вашей сложно перевариваемой хуетой, моей могилы никто не отыщет — наглая ложь как я мог пиздец всем желаю

разговор с ней про оз; когда-то они вместе переводили фемлитературу; мне стало чуть яснее почему тома так плотно считает себя абьюзеркой своего профем-ватного бывшего, как я раньше считал о себе в отношениях с анархофеменизмом поданным мне через оптику русской женщины;

захотелось вырвать её из ебучей культуры отмены заботы 😌🙏 — как встречаю это супертокс-название где-либо тошната блевать; про оз ничего нового/ интересного не узнал; только смешное, что она предложила томе встречу обсудить эни — бред, удачи; за арси в школу; стандартно обедать домой, и после — в библиотеку;

ваня пишет — нет ли каких-то рядом с перфом на хрупком текстов, но неопубликованных для медиазоны; рядом с перфом нет, но я вдруг взял и выпалил ему огромное сообщение про что будет моя книжка опубликованная хуй знает где; об этом я ещё даже нигде не писал, но недавно решил написать потому что для дальнейшей работы над ней мне нужно добровольное участие персон с опытом; надо заняться после текста про м*; как-то стало радостно, что поделился; захотелось поделиться со всеми

в библиотеке под закрытие открывается как занавес ширма прячущая от солнца, под стеклянным потолком; как будто специально чтобы смотреть сансет;
с текстом про м* получается медленно и осторожно; постоянно перечитываю знаки; надо 10000, можно на 10% больше, но не больше чем на 10%, а то не смогут рассматривать текст; тяжело писать мало про м*; очень рад, что увлёкся, не ебу как назвать

21 марта, пятница

в 9:15 — стоматолог; я кое-как сообщаю, что мне нужен план и помощь; мне делают снимок и доктор просит в следующий раз прийти с переводчиком, потому что много работы и надо составить план так, чтобы все поняли его одинаково; я радуюсь тому, что процесс хотя бы запущен; доктор накладывает лекарство на больную, кровоточащую при чистке десну и отпускает на неделю;

пешком до дешманской кофейни самообслуживания — запить остатки лекарства кофе и ещё успеть в библиотеку на пару часов до школы

текст про м* — я обещал себе сегодня начать и закончить к первому апреля; вместо того чтобы гасить разного качества чувства к артёму в буквах — сосредотачиваюсь на том, что на самом деле и кому я хочу сообщать;

читаю «моя мать смеётся» шанталь акерман, и с первых строчек влюбляюсь в этот текст; ищу её фильм — вспомнить речь и голос; снова редкое, но в последнее время не такое уж редкое чувство что ничего больше не будет как раньше и что-то во мне изменится навсегда

написал начало про м*; я так давно хотел писать этот текст; помню, как хотел записать мысли к тексту — лёжа на диване в тбилиси, когда ко мне приходила полина, и мы приятно сильно накурились поздно вечером, когда арси уже спал, и говорили про наших матерей и свои чувства к ним;

и мне тогда казалось, что она (м*) всегда на мне; я лежал и мне казалось, что я лежу под ней, и она всегда давит на меня своим весом; и я не знаю, давит ли как тяжесть, или это просто такое плотное присутствие, которое со мной как часть меня и как опора; но избавиться от её страхов за меня было бы хорошо; я хотел записать эти мысли, чтобы не забыть — не записал, но и не забыл;

по дороге за арси в школу в мысли вернулся артём; раньше бы я задыхался тоже от чувства несправедливости и желания опубличить пруфы — избавившись от духоты диалога с а*, но сегодня я могу оставить чувство несправедливости а*; сходить к стоматологу; в библиотеку; забрать арси из школы; покормить на обед тем, что осталось с ужина, и пойти, уже гуляя с ним, за кофе/какао и снова в библиотеку, где для каждого из нас будет место побыть наедине со своими процессами — не в тесной комнате, которую я ненавижу, а арси она уже даже нравится

сегодня я могу не претендовать на то, чтобы испытывать болезненные чувства несправедливости от того, что меня не услышал близкий мужчина;

«я не пришёл делить с тобой территорию», — сказал артём, уверенный в том, что у нас есть какая-то общая территория, которую можно делить; я решаю с божьей помощью дарить это право — описывать картину, какой она есть на самом деле, следующему близкому мужчине в своей жизни, для которого ценность моих слов разбилась о невежественную интерпретацию его процессов;

вместо чувства несправедливости себе я подарю сегодня следующую книжку

жонглирование фактами, но кто-то помнит, чтобы у мужчины опустились руки от неосторожного слова коллеги, у которого тоже есть хуй? мужчины одинаковые как пеньки;

если бы это был не мой предсуицидальный дневник тяжелой адаптации, а книжка моник виттиг — то тут не было бы слов ни об одном мужчине, потому что она ебала писать о вас, мужчины, какие-то слова

становится совсем тепло даже вечерами; у меня очень мало удобных вещей в которых не жарко; синий рюкзак который всего один и мало к чему подходит; нет базы: нет футболок рубашек нет удобных мужских трусов нет джинсов на низкой талии сломался карабин — нет карабина нет гейского кардигана и пальто нет колечка в нос в ухо нет колечка на палец нет маленькой сумки для документов и кошелька нет перчаток для спорта и нет гантелей нет машины чтобы легко переезжать некуда переезжать

каждое возвращение домой возвращает меня в мысль — а вот бы убить себя если бы я был чайлдфри

артём пишет (сначала я не хотел обсуждать эту тему и просто забыть) и остальные много качественных слов о том, что я всё не так поняла;

я пишу (мне есть что сказать, но я не уверен, нужно ли и правда не могу) — у меня незапланированный вечер с подругами; я пишу (почувствовал вину, но всё же думаю, что хорошие люди и хорошие фестивали могли бы перестать двигаться по пути сакрализации самих себя), и что (обидеть совершенно точно не хотел, но как ты обижен — чувствую) — и это снова мимо

артём пишет, что не чувствует обиды и (слова про опустошение — это о других чувствах, направленных на некое обобщённое пространство происходящего, а не на персону (тебя)) — меня; и что ему жаль, что не слышно, о чём он пишет, и он пока не знает (как преодолеть такое) —

такое — я никогда не умел слушать мужчин; уверен, они готовы подтвердить это друг другу, совершенно искренне не понимая;
у меня флешбеки по отношениям с мужчинами, хотя, казалось бы, в наших с артёмом отно ше ни я х не было и близко такой интимности, которая из раза в раз садила меня на Это место в отношениях с партнерами; оказывается, была?

я пишу в чат подруг (хорошо, что мы никогда не были вместе он бы меня выебал я бы долго мстил) — я пишу это через раздражение, потому что это снова дневник для пяти моих знакомых, и сегодня я перестал пытаться стать писательницей и снова вернулся в женщину, которая всё неправильно поняла

я пишу, что (могу пойти искать свои ошибки; и я уверен, что смогу — найду и исправлю, но не уверен, что, шагнув в эту сторону, я найду для себя что-то ценное и интересное, и то, что сблизит нас в диалоге с тобой)

артём пишет (я вообще не хочу дополнительной работы для тебя, если что, и чтобы ты трудился, искал свои ошибки, и уже, наверное, не стану повторять, зачем я пришёл и что написал)

— тут я подумал, что это логичный финал, и надо позволить ему поставить эту точку; в чатах подруг я позволяю себе поорать и использовать эмодзи; раньше я был серьёзнее; раньше я бы не спал; но я и так почти не сплю теперь все время;

я считаю, сколько мне ещё редактировать дней дневника до этого дня, и думаю, что это к лучшему; я думаю, что ведь это не первый случай, когда мои слова кажутся кому-то ценными пока они о других и другом; сегодня это артём, который мне был очень интересен очень долгое время: с которым была какая-то взаимность и т.д., и я всего лишь написал, что он «слил» диалог в чате хрупкого, и у него чуть не опустились руки, и он даже подумывал взять детокс в сторис и т.д.
удивительно…
попытки спать

я посмотрел на эти буквы несколько раз и попросил посмотреть подруг, потому что знаю, как легко могу почувствовать себя отъехавшей неспособной к пониманию простейших вещей, в диалоге с мужчиной имеющим для меня авторитет, в диалоге наедине;

я думаю о том, что придумал много способов не быть навеки подстилкой патриархата, проявив фантазию в работе со своим страхом перед сильным мужчиной, который хотел мне помочь от чистого сердца; хотя любой из них с железной уверенностью рассказал бы мне, что я снова вижу то, чего нет;

редкого мальчика, который видит наш общий плен, в котором всем на самом деле хуёво, но у него есть железное право отрываться на мне; любого мальчика с закравшимися сомнениями во взгляде я хочу развернуть к стенке лицом и выебать, чтобы он почувствовал освобождение;
но такое сомнение в лице мальчиков (или не мальчиков, но воспитанных не сомневаться) я видел всего несколько раз, и вместо жёсткой ебли оставался нежно влюблённым

у вити день рождения, и он насасывает на новый фильм в публичном пространстве — и это так не похоже на то, что делают остальные 99,9% моих знакомых в искусстве

слепую убеждённость в мужском взгляде я вижу ежедневно, от чего моё либидо умирает молодым;

перформанс комната для взрослых — сегодня вообще не верю, что артём смотрел своими глазами; но он смотрел и все равно написал (у меня в жизни сейчас вообще нет ничего настолько кристально выверенного, как любовь к семье и способность не пожирать людей в комьюнити и в работе) и (когда я прочитал, что "слил" лину, а также упрощённый пересказ моей аргументации, то почувствовал, что читаю текст о какой-то параллельной реальности, где тоже есть человек с моим именем и тоже есть фестиваль), и (и когда уже в сторис я увидел, что есть реплаи, в которых обсуждается моя авторитарность и то, как слышатся мои фразы, — тут у меня просто упали руки, честно говоря)

артём, который позвал меня делать (что угодно, и это всё равно будет ценно), который донатил мне за принципиальность, когда я фрагментарно цитировал варю — персону более уязвимую, чем артём, и, я надеюсь, уж точно более близкую артёму, чем я; как это работает? я не спросил, потому что был почти уверен, что артём удивлённо скажет ты сравниваешь несравнимое — главное мужское оружие против кого угодно с опытом насилия, потому что опыт насилия нужен не для того, чтобы сравнивать одно с другим, а чтобы, наверное, лечить голову_? и он бы сказал одну из этих до боли знакомых мне фраз, и с этого момента я был бы способен лишь издавать мычание тёлки и рожать парнокопытных из своей упругой пизды

я медленно дышу; я медленно пишу ответ не так как раньше — какой могу спокойный ответ взрослого человека, достойного нашего чата;

раньше бы вынес это сразу из своей лички, потому что мне было бы страшно, что мужчина приходит поговорить со мной наедине о моём поведении в моём дневнике и о том, как есть на самом деле не ради спора; но так я уже делал, и теперь я знаю, что тогда должен буду приготовить своё тело к новой порке — за то, что у ещё одного мужчины, делающего очень важное дело, чуть не опустились руки из-за неосторожного слова неблагодарной меня

ранее и теперь здесь будет исключительно (интерпретация реплик) и (фрагментарное цитирование), потому что — хоть и странно периодически об этом здесь напоминать — это публичный, но личный дневник, а не место для публикации полотен мужской рефлексии + я, как любой человек, а даже не пишущая художни:ца, имею право интерпретировать и даже использовать пересказ; пересказ — это неэтично, это ложь, это лор, это наглый пиздёж_парни?
__

20 марта, четверг

подошёл к учительнице спросить емейл, она удивлённо спрашивала зачем, я бился о свой словарный запас, потому что не репетировал дополнительные вопросы с линой; с позором получил емейл — дальше проще; теперь надо послать вежливое письмо с просьбой отъебаться от арси; чувствую себя не совсем бесполезным в родительстве сегодня

в библиотеке — английский, переписывал фразы, записанные вчера за первым эпизодом adolescence, который теперь медленно, но удобно смотрю в ororo.tv, лина пустила меня в свой акк; после — дневник; решил делить март на части, не держать долго, дропнул первые пять дней; не хочу носить в себе как весь февраль; ежедневные метания в поисках квартиры не записываю, а зачем:)

к 14:00 за арси в школу; домой обедать; снова в библиотеку; стали брать с собой штуки для рисования, его книгу и термос с чаем; арси стесняется своих рисунков, не стал рисовать (при всех); я люблю его рисунки больше всех на свете, но это я виноват; пытаюсь понять как я успел и что теперь делать; к закрытию библиотеки собираемся домой; тут звонки как в театре перед антрактом; путь домой грустный, как всегда, потому что дома нет, а соседи есть; дома готовлюсь к встрече со стоматологом завтра — выписываю короткие фразы на английском типа можно сплюнуть

пугающее сообщение от артёма о том, как у него опустились руки после прочтения моего дневника, потому что мои слова — это слова (близкого человека в пространстве публичности, которое он сам создаёт); меня переебало как только увидел оповещение задающее тон разговора; зажал пальцем и прочитал зажмурив один глаз; подумал что как-то это должно быть странно — всё равно я всё вижу;

с усилием открыл наш чат, который больше никогда не будет прежним; сделал скрины от выученной беспомощности; чем больше вчитывался, тем сильнее проваливался в желание эмоционального письма, но я обещал себе брать немножко времени, чтобы задавать своим импульсам более точное направление: (начну с искренности)… (почувствовал жгучую несправедливость, отяготившую меня, я буквально осел и словил опустошение и отчуждение)… (как это всё могло произойти)… (надеюсь, из моего текста слышно, что я пришёл рассказать картину, а не поспорить с тобой) — тут я совершенно точно окажется, что неверно, но хочу трактовать слова артёма так, что мужчина снова пришёл мне объяснить, как реально обстоят дела, и моё мнение ему особо не нужно, а я всё ждал, как дура: к диалога, в котором и поспорить было бы не зашкварно

однажды артём советовал мне (если, конечно, я правильно понял) более глобально смотреть на конфликтную ситуацию, с кем бы она ни возникала, и думать о том, к кому я действительно хочу направить свои сообщения, вместо того чтобы драться с нежелающими никогда меня слушать в прямом твиттерском махаче — это был логичный, хороший совет доброго друга-мужчины, над которым я серьёзно подумал и по-своему применил — как я обычно и поступаю с хорошими советами мужчин; и я вспомнил, к кому хочу обращать на самом деле свои сообщения, и бежал с нашей перепиской в чат подруг;

мы наблюдаем наше с артёмом общение вместе, мне уже не так плохо, и я даже могу не хотеть щитпостить в сторис, потому что знаю — как бы у артёма не опускались руки, пострадать от ситуации из нас двоих по-настоящему могу только я; а на диалог, которого бы хотелось, ни у кого нет энергии, поэтому — личка с женщинами— ОбоЖаю ЖенЩин;

их оптика даёт сил моей жгс не лечь под увесистые буквы обиженного мужчины; с ними могу медленно перечитать много первых букв артёма — о том, что я не должен был писать про него «слил», но то есть нет того, что я Должен, но он Не Слил на самом деле, а реагировал на запрос лины в чате лучшим образом; и что в своём дневнике я не должен был интерпретировать его реплики (через фрагментарное цитирование) — и снова, конечно, я ничего никому не Должен, но я исказил реальность, и она больше не такая, какой являлась на самом деле💔
__

19 марта, среда

ужасно проводил арси в школу; ненавидел себя; хотел стать курящей мамой с большей эмпатией, пусть и рискуя умереть быстрее; пошел в библиотеку писать текст, чтобы заучить и озвучить учительнице после уроков с которой арси плачет + старшим детям из сирии, которые доебываются до него каждый день, из-за чего весь его интерес к учебе гаснет с первых минут учебного дня; зачем-то же я родитель:ница

сегодня я не смог поддержать арси, и несколько раз вслух называл себя дураком по пути в библиотеку; вместо запланированного коворкинга сидел и думал, чем компенсировать; какой-либо реальной помощью; поэтому письма;

самое худшее в таких родительских состояниях — сказанного не воротишь; сделанного не исправишь; что-то сломано навсегда; я произнес слова, которые я ненавижу — это худшее, что я мог

я должен был дать опору, поддержать, отвлечь, рассмешить, что угодно… а вместо этого сказал (я уже не знаю, что мне делать; почему все уже ушли, а ты всё ещё нет?) я был лучшей матерью, когда был вебкамщицей, мало кто поверит потому что мы являемся частью системы, в которой хорошесть измеряется количеством материальных вещей, и потому отцы уверенно считают, что дохуя сделали для своих детей, когда всего лишь выделили сумму денег, купили вещь и т.д.

у арси теперь чуть больше вещей, и есть деньги на личные расходы, но я более раздражительный и нервный — долбоебический проеб; надо придумать план, как превратиться в другого отца, если уж неизбежно превращаться в отца;

когда я был русской шлюхой в тбилиси, то ничего не было хорошо, но между нами было, потому что система просто выплюнула нас, а не требовала от меня быть тираном своего ребенка ради его же блага, как сейчас; не требовала от него подчиниться правилам ради своего же блага, как сейчас; чтобы получать образование и не быть изнасилованным, нужно иметь привилегии делающие выбор возможным; у нас с ним сейчас такого выбора нет; и это те самые вещи, которыми я совершенно неудовлетворен в своей сегодняшней трезвости, о которой так мечтал в тбилиси, на вебке, под антидепрессантами, курящий, и мечтающий о своем сегодня, в котором есть «хотя бы школа» и «хоть какая-то безопасность» и «хоть какие-то деньги»; сегодня я продолжаю думать как ебанутый, что хочу беспокоиться о другом, потому что я знаю, что мне не избежать беспокойств; и я хочу узнать те, которые будут ждать нас после того, как у нас появится «хоть какой-то выбор» в каком городе жить, в какую школу ходить и т.д.

репетировал сообщение злой учительнице (лина помогала), потому что понял, что не могу молчать; и снова — злость помогает мне открывать рот переодевать языковой барьер

после школы я извиняюсь перед ним, а он передо мной; он говорит, что переживал за меня, а я за него — мы; домой обедать; в библиотеке отдыхаю в работе — хорошо и спокойно; к 19:00 домой — только не это, но больше некуда

пытаюсь общаться с наташей, думая о том, что если бы мы встретились в твиттере, она могла бы распять меня на кресте как мать в здравом уме — мать сумасшедшую; жить среди чужих тяжело, но может это моя участь в любой стране, бред

смотрю на своё лицо и хочу его всё изувечить пластикой, и это единственное, где я победил от того, что беден; артём очень и очень бизи; тяжело смотреть

18 марта, вторник

чтобы не сидеть с дерматитом/аллергией в тесной комнате, поехали на общий коворкинг; несколько часов в библиотеке с арси; я исцеляюсь здесь; он уходит играть на другие этажи — пока равнодушен к книжкам; я обещал себе не давить на него, и не давлю; я и сам пока только хожу перевожу названия стеллажей, листаю книжки с непонятными буквами; топлю льды тревоги предвкушением будущего до которого надо дожить в плотной работе иначе не дожить;

ему нравится здесь больше чем в кафе, где много шумов и все говорят; мне тоже; библиотека подходит нам обоим больше чем много что; первые два часа я писал; вышли прогуляться за мятой до джобцентра и поесть в ближайшем из недорогих кафе, последние евро + похуй; зашли в собор поставить свечку бабушке/маме; вернулись и сидели в библиотеке ещё до 18:30 — я за английским; арси уходит надолго и возвращается спокойный, говорит (я играл); я хочу жить в библиотеке

курение done; но я не бросил, а взвесил риски и просто перестал потому что тут в ульме я не могу быть безопасно для себя курящим, и поэтому не курю, я что совсем; в тбилиси сейчас тоже становится опасно, но там каждые полкилометра кто-то выращивает или привозит, и зависимость поддерживать проще даже в условиях опасности; желание безопасности в городе где не знаешь ещё никого — отличная причина чтобы выйти из плена зависимости и поберечь легкие хрип в которых почти исчез совсем но ещё возникает редко на вдохе напоминая что я ещё недавно был на краю и думал (край ли это) я не некурящий — я не курю, и это разные вещи; периодически мечтаю накурится в берлине; пусть так и будет пожалуйста, а потом приехать в ульм снова страдать и работать ясномыслящим и трезвым; я не наркофоб:ка пока чувствую, что контроль у меня; в тбилиси держать контроль было трудно и я был наркофоб:кой на сотку, и курил

в «брошенке» уебский обесценивающий мужской текст похожий на слова любого моего бывшего, подумал как по-разному испытывают чувства мужчины и женщины, и насколько женские тексты круче; мне нравится брошенка; страдал желанием соединиться с чем-то из прочитанного, прочитал ленту далеко вверх в поиске текстов о квир-отношениях, где понятия мужского и женского рассыпаются или как-то иначе пересекаются, где что-то живое происходит с мертвым/ устоявшимся/ неподвижным; нашел гейские тексты и даже тексты где я запутался в местоимениях [это мои любимые] где можно в любви не держаться за четкие формы; искал в дневнике фрагменты где недавно писал о своих чувствах и своих разрывах собирал как мозаику из разных частей последних дней, смотрел на местоимения, три раза во всем тексте переписал их, три раза перечитал и по-разному почувствовал текст; потом ещё раз изменил наши местоимения, и почувствовал словно оторвал текст от нашего опыта и сделал чем-то более важным чем все что между нами было, и важным не тогда, а сегодня, и не для прошлого, а для меня сейчас; отправил в брошенку с чувством, как будто сделал что-то важное в жизни; сделал сторис, что отправил; написала тома, что тоже отправила; круто когда есть подружка — можно писать вместе в брошенку не сговариваясь в один день

* реплает мне на сторис с фрагментом дневника (не могу ждать, бросаю всё и иду читать, где а* снова проебался и пошел вразрез с декларируемыми вслух своими как бы ценностями); следом сообщение от * (как же бомбит, что а*, который делал то же самое в своей практике участия в фестивалях, теперь пресекает то же самое в ‘поле своей авторитетности’) — I can relate т.к. иногда нагло* вторгаюсь на мужскую территорию, и как по волшебству мужчин перестают радовать инструменты и практики, которые оказывается можно было юзать только мужчинам-художникам, и тогда это было не токсично, а остроумно весело и смешно т.д. а я просто не поняла фишку ЭТо ДруГоЕ

17 марта, понедельник

с утра по плану к доктору олегу за рецептом, чтобы лечить аллергию/ дерматит_? не идти в школу, где и так сложно выстраивается коммуникация арси с другими, а с бордовым пятном вокруг рта будет ещё сложнее; я весь в липкой тревоге за него; моя аптечка с появлением страховки и болезней расползлась, заняв почти всю верхнюю полку шкафа; освобождение от школы на два дня

библиотека закрыта, а так хотелось туда ходить каждый день вместо того кафе где мне кажется все уже от меня устали потому что я всё ещё не выучил немецкий, и уже запомнили, что я всегда пью черный кофе, и когда я захожу туда теперь, они говорят (Kaffee?) а я говорю (да, yes, bitte) или говорю (not today, latte macchiat please) может это я устал от этого кафе потому что не хочу чтобы меня здесь запоминали; л* нравилось, если их где-то запоминали, всегда про это рассказывали, гордились собой. может, они были такими, какими хотели чтобы их запомнили, а я не хочу чтобы меня запомнили таким_?

наташа такая: вы столько уже пропустили в школе. я говорю (да, много), но думаю что мне похуй; я перестал слишком переживать за школу после того как понаблюдал за ней; арси много что там находит действительно полезного, но с ним все ещё не разбирали даже алфавит; ощущение, что всем глобально похуй; может, нам нужно будет начинать сначала в следующем году или когда мы найдем свое место здесь и переедем в другую школу; в конце концов, школа — это не главное в жизни; гипертревога наташи по поводу того что всё должно быть правильно мне уже не передаётся; я всё взвесил и моя тревога теперь питается другим; я думаю, между нами с наташей мало общего, но мы уживаемся; из-за этого я тоже перестал переживать; я бы хотел как можно скорее вырваться из чужого дома и дать ей больше места потому что она этого заслуживает; если она переедет раньше меня, я буду радоваться за неё как за себя, и даже не буду плакать от зависти потому что им давно пора найти дом, а я буду рад стать той которая встречает приезжающих и задает тон; это было бы уже что-то

тату вокруг соска сереж; увидел случайно после предложки их массажа в тбилиси; они всё ещё в тбилиси; как забыть?

молодые художницы из россии пишут мне о взаимодействии с артемом более или менее осторожным языком, что с артемом очень трудно в работе, потому что он может давить, не замечая, своим авторитетом; даже из того, что помню я в наших редких диалогах офф, могу сказать, что да — может давить, не замечая; я думал, он это понимает; ещё пишут, что на «хрупком» существует такой невидимый но ощутимый ореол вокруг кураторов мужчин, и что если ваня куда-то может уводить эти вайбы в сторону общей или не общей любви, то артём вполне классический фестивальный отчужденный художник, который подпитывает это и питается этим; может ему нужнее; еще пишут, что «хрупкий» — это как бы почти единственное хорошее, что есть у многих художниц сейчас в россии, а они не хотят совсем бессмысленно проводить время, а нигде почти нет воздуха, а на хрупком есть; я думаю это правда, что есть; и что говорить об этом никто не хочет, уж точно не сейчас, когда это почти единственное, что у них есть. мне очень больно это читать; и я думаю, что хорошо наверно быть единственным или почти единственным, когда нет никакого воздуха и нечем дышать, и ты как будто бы и есть этот воздух или воздух есть потому что ты есть; и хорошо быть лучшим из немногого хорошего, что есть, иметь такой временнОй иммунитет к диалогам о власти и иерархии; и быть для себя как будто полностью горизонтальным и вообще; и больно от того, как мало для этого нужно, чтобы стать такой огромной ценностью для художниц без воздуха в россии нуждающихся хоть в какой-нибудь любой свободе; я понимаю это; для меня «хрупкий» это тоже воздух, которого у меня как у художницы не было, и я очень рад, что он был
__

первой была алина, хоть она и считает себя плохой подругой на расстоянии — мне похуй, я тоже могу быть плохой подругой, но от этого не меньше любить. потом появилась лина, и я чувствую, что она стала огромным появлением в моей жизни. ещё есть тома, и она вообще другая, но тоже просто огромная. есть вера, как сестра и жена на уровне чувств — я всегда мечтал с ней дружить. есть юля, которой я желаю большого счастья и больше никогда не любить мужчин, потому что нет таких мужчин, которые заслуживают её любви — но это невозможное желание, и кто я такой чтобы вмешиваться в такое; есть настя, она дико вайбит, умная, резкая, я представляю как это нагревает жопу мужикам, и часто улыбаюсь, когда читаю её сторис мелким шрифтом. ещё есть аиша и кай — небинарные друзья, они разные, но тоже здесь, потому что это сейф-спэйс для квир людей и женщин, и скоро я наверное увижу их в берлине, и буду какое-то время счастлив; и это ещё не все — есть тонкие связи, которые я чувствую, что могут развиваться не так как раньше

сегодня у меня есть чаты с подругами, и я чувствую себя менее уязвимо, чем когда их не было

анонс перформанса «птицы» в жанре домашний театр у вити; я посмотрел видео и выпал в ахуй; захотелось выкрасть слово красота из лап капитализма, освободить от душных смыслов, так чтобы можно было применить его в ситуации; как и слово секс, как и слова: пиздец, боль, смерть, тело; написал ему, что я в ахуе, он ответил, что и он тоже;

вечером арси поел лапши быстрого приготовления, потому что я был уставший и не хотел занимать кухню долго, и у него высыпало вокруг рта. я подумал: браво, пропустим ещё пару школьных дней, мне уже похуй

16 марта, воскресенье

место любви к тексту буквам письму, которое я искал в себе, найдено — вчера ночью/сегодня утром, в момент дропа перед первым фидбэком; как ранняя утренняя тишина, когда улица только начинает оживать тихо почти волшебно, но уже скоро её заполнит шум, что это будет за день, что за шум, сколько людей пройдут по ней, какими они будут, вот первый прохожий, кто это_?

ваня демидкин делает репост в чат хрупкого; всё что я писал про перф/фест/льва/артёма перестало быть моим личным, каким было ещё вчера; думаю значит про ваню я не ошибся когда сказал ** (если кто и скажет что-то из кураторов хрупкого, то это будет ваня, артём будет как вода)

я всегда начинаю волноваться после дропа, если понимаю, что мог кого-то обидеть словом, но всё равно выбираю сказать: так мы договорились со своей жгс, со своей женской идентичностью, но она всё равно приходит ко мне и спрашивает (не можно ли тут и тут найти другие слова, такие которые точно понравятся многим, не отвернут от меня кого-то), и я говорю ей, что сделал все что мог и могло быть ещё хуже, и ничего уже не изменить; слова, которые вечером и ночью были у меня под пальцами, с которыми я мог делать что угодно, когда так сильно хотел быть свободным, а не осторожным, эти слова уже не изменить;

она приходит и спрашивает, хочу ли я быть свободным или всё-таки осторожным, потому что у нас итак хватает проблем, а слова уже выпущены, личное уже не личное, и даже если бы я захотел, что максимум что я могу — проверить ошибки и может быть ей от этого станет легче, и правда станет

и да, я ликую, потому что снова победил что-то в себе, и в этом месте я люблю писать, люблю текст; может, я её абьюзер, но часто мне кажется, если разорвать наше тело, поделить пополам, то я мог бы стать лучшим мужчиной её травмированной мечты; мечты о любви и свободе, в которой ей всегда приходилось выбирать первое, а я могу выбирать второе и не страдать от отсутствия первого, как страдала бы она, страдать поменьше

ваня написал утром; мы задали друг другу дополнительные вопросы по ситуации со львом на хрупком, и я дособрал для себя пазл льва. в чате хрупкого тишина, я так и знал, что так будет — не будет реакции. я знал, что у меня есть два пути: остаться незамеченным или вскипятить пиздеца; артём это, наверное, тоже знает, и занят по-настоящему важным творчеством; я его понимаю потому что я тоже очень занят, и потому что ни один из доступных мне вариантов реакции — это не то, чего бы я по-настоящему хотел; хотя нет, реакция вани была возможно такой, но это было первый раз, и я не ожидал, сначала ждал, что будет доминирование, но его не было, а был диалог;

наблюдал сторис артёма весь день и чувствовал что-то между сарказмом, потому что узнавал реакции, и грустью, потому что всегда хочется ошибиться в мужчине в лучшую сторону;

счастлив, что несмотря на то, что в ульме у меня никого, кроме глеба и немножко веры, я чувствую, что у меня есть сильная женская дружба, и она действительно вдруг есть. она долго выстраивалась и вдруг устойчиво ощущается
__

тот самый вечер, когда я не выбираюсь из текста, и арси это не нравится, но я не могу перестать; мне хочется сказать ему (милый, таких дней как этот должно быть гораздо больше) и не знаю, как сделать это не проблемой, как нормализовать своё другое время, время не с ним; я пытаюсь искать плюсы, такие как (я же дома), но он чувствует, что я отсутствую; он говорит (да, хорошо, хорошо, пиши) и через десять минут я слышу, как он бьет кулаками в кровать или тихо плачет; какой я родитель? я мечтаю работать часы и сутки над тем, что ждет возможности, но что будет с ним?

я человек без отношений и сейчас даже без компании, если только с компанией иногда, случайно, как сегодня, — и меня все равно мало;

я бы хотел открыть для него другие возможности, такие как зажигаться чем-то вне меня и скучать по этому, увлекаться другим, а потом встречаться в продуктивной плоскости общего времени; насыщаться общими событиями; у меня очень много работы, чтобы это все реализовать

15 марта, суббота

ферма с животными, ребятами со вчерашнего дэйта, глебом и арси; так странно; единственный момент, когда я чувствовал единение между всеми нами — когда на ферме мы стояли и смотрели на козлов и овец, а они на нас; и тогда филипп сказал (беее-ббее), и потом еще раз; и никита повторили за ним, и мне так тоже захотелось сказать (беее беее), чтобы поговорить с ними на этом общем языке, который я понимаю, но я не смог; овцы смотрели на нас долго и неподвижно, и ничего не ответили; наверное, они не поняли нас, потому что это был наш язык, но не их

не мог делать сторис, потому что происходящее казалось мне не моим; я чужак, оказавшийся здесь по великой случайности; очень хотел познакомить глеба с ребятами, потому что как-то он говорил, что тут тоже без комьюнити, а мне он кажется таким интересным и заслуживающим комьюнити; глеб уже расслабленно ощущается в диалогах на немецком, хотя изнутри может быть больше напряжения чем мне кажется со стороны; на вопрос про возраст никита вскрикнули, когда глеб ответил что ему 19; я подумал, может надо будет написать потом, что он просто мой хороший друг-гей в ульме, а то вдруг они решат, что между нами что-то, и я ещё раз вспомнил, про оксимирона и остальных

я забываю, что между людьми существует какая-то интимность; никита и филипп как-то осторожно почти в воздух поцеловались на ферме; меня вернуло это в мир людей, у которых бывает секс как обычное дело, и я вспомнил, что вообще-то мы познакомились в дэйтинг-приложении; может, они поли; может, я мог бы стать у них +1, если бы мог найти этому время и место; я был бы за, но из этого плена — мать + бездомная я не могу выбраться ни в какие отношения, потому что для начала мне нужно хотя бы место разложить свои/ наши вещи, а потом организовать время, и потом… хотя бы найти возможность оставить кого-то надежных с арси, пока я живу жизнью взрослой; очень много простых вещей ещё долго будут мне недоступны

в кафе арси стало тревожно, тесно и скучно; я думал пойти домой, но вместо этого никита предложили библиотеку, а я там ещё не был, потому что боялся, что нужен билет, а я ещё не придумал, что именно мне нужно и не перевел списки нужных книг — все оказалось проще;

я пришел туда и понял, как во многом себе отказывал, ну и дурак; нашел пять этажей идеальных условия для свободного коворкинга; билет нужен только чтобы работать за общими компьютерами и брать книжки домой; мне пока этого не нужно, у меня ещё нет дома, и я не буду ничего брать, пока не буду знать что точно прочитаю; на этажах есть столы и мягкие подушки, на которых я усну, и поэтому это не для меня; огромный детский этаж — мы начнем читать с него вместе с арси; на пятом этаже кафе, где читают газеты пенсионер:ки или учатся студент:ки — и это лучшее место, чтобы писать или заниматься с огромным учебником немецкого, который мне отдали кай;

дэйт потерял смысл, и мы разошлись по залам, а потом сошлись чтобы попрощаться; глеб остался ненадолго с нами, а потом мы вместе поехали в лидл за продуктами и домой, потому что уже устали. я уезжал с чувством, что нашел свое главное место в ульме, которое от многого меня спасёт. и я думаю, эти дэйты были нужны для этого
__

с дэйта пошел за арси очень радостный тому, что сходил на дэйт и что он кончился, потому что я устал чувствовать себя неловко; шел пешком 35 минут до школы, и было хорошо; я рад, что сегодня трамваи бастовали, и я провел ещё один маршрут к школе от центра

списались вечером; я сказал и филиппу и никите отдельное спасибо за встречу; и мы договорились встретиться ещё раз завтра вместе с арси, потому что завтра выходной; а потом никита уедут; филипп написал, что знает ферму потому что я рассказал, что арси любит животных; решили пойти; я позвал с нами глеба, потому что мне показалось, ему тоже будет интересно погулять с ними и поговорить на немецком с филиппом; потому что глеб уже умеет говорить на немецком; и ему, может быть, полезно узнать кого-то в ульме тоже из комьюнити, и вообще

14 марта, пятница

сегодня дэйт? я не хочу идти, но иду; а что мне терять; сначала веду арси в школу, потом немножко сижу за дневником в кафе, чтобы успокоиться и забыть про дэйт; нашел себе новые книжки, среди которых моник виттиг «вергилий, нет!», а больше ничего её не нашел кроме «лесбийского тела», но этот текст у меня уже есть; я всегда знаю где он лежит, чтобы перечитать фрагмент или отправить подружке, когда случайно рассказываю, что есть такой текст, который меня травмировал и оглушил своей силой, как большой звуковой волной проехался мне по ушам, и с тех пор я, контуженный, живу вот уже несколько лет — хочешь почитать, если не читала_?

никита и филипп догнали на перекрестке; подошли со спины, когда я надеялся, что потерялся и не нашел правильное кафе; сегодня бастуют трамваи, поэтому я пешком; вот так мы и встретились, как нормальные люди, и пошли в кафе, которое, оказывается, было прямо перед моими глазами; я услышал, как никита сказали «эни?» и подумал, что это точно я, я — эни, а не фрау чехова, а это точно они; и я сказал (оо, хаай), и подумал что убежать уже точно не получится; и они меня обняли сразу; я забыл, что люди так делают иногда; некоторые люди, которые не такие серьезные, как наташа и как те, которые говорят (фрау), врачи из больницы или кто-то ещё; и я обнял в ответ, и подумал, что я не зря всё-таки пошел на этот дэйт, но что можно теперь уже и уходить;

мы пили кофе; мы разговаривали; с филиппом меньше, с никитой больше; мне повезло, что никита жили и в лондоне, и в москве, потому что их мама делала первый vogue-журнал в россии, и они там жили по работе; никита учились в гитисе и знали никиту кологривого — хуя;

они рассказали, что он талантливо играл, а я рассказал, что он укусил официантку за ногу под алко открывая фестиваль «семейные традиции»; и рассказал, за что меня не любят в новосибирске-театральном; а кологривый тоже оттуда и тоже работал с южаковым; я рассказывал это никите в германии, в ульме, в основном на русском, а они перевели филиппу, и я подумал о себе, что да, я никогда не сдамся;

с ними можно было начать предложение на английском, а закончить на русском и наоборот — это было хорошо; но я так и не начал и закончил ни одного предложения полностью на английском; подумал, что обязательно расскажу об этом лине на следующем нашем уроке

с филиппом было сложнее, и мне было даже жаль, потому что у него мягкая энергия; не такая, как у большинства мужчин; такая, как у меньшинства мужчин, но все равно как у мужчин; я подошел бы с ним обняться в ситуации секс-пати; мне показалось, что в ситуации секс-пати он бы тоже подошел; а к никите я побоялся бы подходить, потому что они мне нравятся больше;

мы рассказывали друг другу, что делаем и о чем пишем; никита тоже пишут; филипп тоже пишет, но сценарии; не знаю почему «но»; и снимает что-то; они спрашивали меня, почему я в ульме, и я отвечал, что у меня не было выбора; я тоже спросил филиппа, почему он в ульме, — он пожал плечами и ответил, что родился здесь; стало неловко, но значит, у него тоже не было выбора; никита не живут здесь, а приезжают к филиппу иногда, потому что они друзья и снимают что-то вместе; и я очень за них порадовался, что они только приезжают сюда; я не знаю, приеду ли я сюда, если у меня получится однажды уехать отсюда;

филипп поддержал моё желание перебираться в штутгарт, потому что там и правда посвободнее с квир-пространствами и всяким интересным мне движем; и есть возможность магистратуры тоже там, но не только там; но туда меня тоже никто не зовет на просмотры; а я отправил уже больше 80 подробных, несколько раз отредактированных сообщений, адаптированных под штутгарт, и ещё 30 в другие города; из которых, может, всего три объявления приходились на ульм, потому что в ульме вариантов нет;

никита много читают, и мы рассказывали друг другу про книжки, которые сейчас/ недавно нам очень Да; я не знаю тех, что они называли; они не знали тех, что называл я

__

13 марта, четверг

от того что каждый день редачу прошлый месяц и фиксирую настоящий постоянное чувство что (ой, это же уже было в дневнике, а нет, не было, это ещё только будет в дневнике) — и точно сказать всё равно сложно; для этого надо всё разложить по полочкам, но я не готов.

когда я писал этот день «13 марта», я редактировал конец февраля, от 18 до 24; редактировал, значит собирал из осколков в заметках, доке, сторис, реплаев и лички там где они были; сейчас 29 марта и я вернулся к «13 марта», чтобы в этом месяце редактировать этот месяц, то есть чтобы в марте редактировать март:) начало этого абзаца я писал 13 марта, когда ещё не прочитал шанталь акерман «моя мать смеётся» и не начал свой текст про м*, а сегодня 29 марта, когда я уже почти дописал свой текст про м* и дочитал «моя мать смеётся»; и это влияет на «13 марта» потому что когда я прикасаюсь к тексту уже написанному каждый раз — он меняется, несмотря на то что я продолжаю описывать события каждого пройденного дня и свои прошлые мысли по этому поводу — мне сложно почувствовать уже эти мысли как мои, но от этого как будто ещё более важно оставить их на месте;

// и поэтому теперь мне кажется что я проникаю сам в себя как будто я стал гермофрадитом и могу оплодотворить свои яйца собственными сперматозоидами;

// и поэтому мне кажется, что дневник после февраля стал для меня чем-то другим; в нём как будто появился кто-то третий; тоже странно почему третий, а не второй, но когда я начал об этом думать, мне показалось что третий; а значит, до этого было как будто двое; решил подумать об этом но записать уже в «29 марта» а свои сегодняшние вторжения в прошлый текст выделить курсивом и больше так не делать, или делать, но пока сложно сказать

с большим трудом редактировал февраль; он уже собирается во что-то отчётливое; стёр неловким движением руки десять первых дней месяца и чуть не заорал в кафе где итак уже плакал по разным причинам; эти дни уже стали подробными и их никак нельзя было бы вспомнить второй раз; сидел, смотрел на пустое место, думал почему я ещё не убил себя; опыт работы с виталей на монтаже помог вовремя вспомнить его слова программиста; точно я их не помню, но смысл в том что если какая-то пиздец проблема произошла когда ты работал за компом, то вероятнее всего её можно решить; и раз уж мы вытаскивали из памяти удалённые проекты в давинчи, то док с текстом вероятнее всего тоже можно восстановить; спросил у чата как — с планшета не вышло — бежал домой к ноуту — восстановил — отдышался; заебал февраль

забрал арси из школы; думал как помочь ему решить такую проблему как: подростки-беженцы из сирии, выше ростом, больше весом, заебали обижать; они в одном классе началки без цифры, потому что пока все учат немецкий и ещё непонятно кто потом куда; друга арси кирилла перевели в четвертый класс в середине года, потому что он уже выучил; они давно приехали и жили сначала во франции, но там оказалось маленькое пособие, а потом приехали сюда; тут тоже не супер, но по сравнению с францией оказывается что супер; теперь они видятся только на переменах и после уроков недолго; наташа не очень за, чтобы он к нам часто ходил + она часто ругает его мать за то что та отпускает его к нам (неизвестно куда одного, это вообще нормально нет?) и я говорю (ну да наверное ненормально, нет) потому что я боюсь конфликтов, и я не у себя дома, мне тяжело и плохо; я хочу переехать туда где не надо быть не собой из страха конфликта; мне трудно слушать как одна мать ругает другую мать, и быть одной из них из страха, поэтому всё что я чувствую не смыкается и не является естественным и приводит меня к мыслям о смерти; это нехорошие мысли; они не помогают нам с арси здесь; я просто хочу переехать как можно скорее туда где будет место для друзей арси и моих друзей; и где я буду говорить неважно какой маме кирилла, которая думает, что мы, возможно, русские шпионы (можно кирилл побудет у нас? всё хорошо, поел, проводим на автобус, спасибо, всего доброго)

договорились с никитой на дэйт завтра; надо заставить себя пойти