21 марта, пятница

в 9:15 — стоматолог; я кое-как сообщаю, что мне нужен план и помощь; мне делают снимок и доктор просит в следующий раз прийти с переводчиком, потому что много работы и надо составить план так, чтобы все поняли его одинаково; я радуюсь тому, что процесс хотя бы запущен; доктор накладывает лекарство на больную, кровоточащую при чистке десну и отпускает на неделю;

пешком до дешманской кофейни самообслуживания — запить остатки лекарства кофе и ещё успеть в библиотеку на пару часов до школы

текст про м* — я обещал себе сегодня начать и закончить к первому апреля; вместо того чтобы гасить разного качества чувства к артёму в буквах — сосредотачиваюсь на том, что на самом деле и кому я хочу сообщать;

читаю «моя мать смеётся» шанталь акерман, и с первых строчек влюбляюсь в этот текст; ищу её фильм — вспомнить речь и голос; снова редкое, но в последнее время не такое уж редкое чувство что ничего больше не будет как раньше и что-то во мне изменится навсегда

написал начало про м*; я так давно хотел писать этот текст; помню, как хотел записать мысли к тексту — лёжа на диване в тбилиси, когда ко мне приходила полина, и мы приятно сильно накурились поздно вечером, когда арси уже спал, и говорили про наших матерей и свои чувства к ним;

и мне тогда казалось, что она (м*) всегда на мне; я лежал и мне казалось, что я лежу под ней, и она всегда давит на меня своим весом; и я не знаю, давит ли как тяжесть, или это просто такое плотное присутствие, которое со мной как часть меня и как опора; но избавиться от её страхов за меня было бы хорошо; я хотел записать эти мысли, чтобы не забыть — не записал, но и не забыл;

по дороге за арси в школу в мысли вернулся артём; раньше бы я задыхался тоже от чувства несправедливости и желания опубличить пруфы — избавившись от духоты диалога с а*, но сегодня я могу оставить чувство несправедливости а*; сходить к стоматологу; в библиотеку; забрать арси из школы; покормить на обед тем, что осталось с ужина, и пойти, уже гуляя с ним, за кофе/какао и снова в библиотеку, где для каждого из нас будет место побыть наедине со своими процессами — не в тесной комнате, которую я ненавижу, а арси она уже даже нравится

сегодня я могу не претендовать на то, чтобы испытывать болезненные чувства несправедливости от того, что меня не услышал близкий мужчина;

«я не пришёл делить с тобой территорию», — сказал артём, уверенный в том, что у нас есть какая-то общая территория, которую можно делить; я решаю с божьей помощью дарить это право — описывать картину, какой она есть на самом деле, следующему близкому мужчине в своей жизни, для которого ценность моих слов разбилась о невежественную интерпретацию его процессов;

вместо чувства несправедливости себе я подарю сегодня следующую книжку

жонглирование фактами, но кто-то помнит, чтобы у мужчины опустились руки от неосторожного слова коллеги, у которого тоже есть хуй? мужчины одинаковые как пеньки;

если бы это был не мой предсуицидальный дневник тяжелой адаптации, а книжка моник виттиг — то тут не было бы слов ни об одном мужчине, потому что она ебала писать о вас, мужчины, какие-то слова

становится совсем тепло даже вечерами; у меня очень мало удобных вещей в которых не жарко; синий рюкзак который всего один и мало к чему подходит; нет базы: нет футболок рубашек нет удобных мужских трусов нет джинсов на низкой талии сломался карабин — нет карабина нет гейского кардигана и пальто нет колечка в нос в ухо нет колечка на палец нет маленькой сумки для документов и кошелька нет перчаток для спорта и нет гантелей нет машины чтобы легко переезжать некуда переезжать

каждое возвращение домой возвращает меня в мысль — а вот бы убить себя если бы я был чайлдфри