Бультман
Прочитал внимательно «Новый завет и мифология» Рудольфа Бультмана. Очень сильный текст, через личную, внутреннюю дискуссию с которым должен, мне кажется, пройти не только каждый православный теолог, но и просто каждый мыслящий православный человек, и хорошо бы — каждый историк русской религиозной мысли, особенно, если он специализируется на таких персонажах как С.Трубецкой, С. Булгаков, Вяч. Иванов, Флоренский, Лосев, Мейер, Бердяев.
Если историко-философская интуиция меня не подводит, то очень важен для формирования этого текста Толстой и пресловутая «демифологизация» — это в чем-то продолжение «критики догматического богословия». Ведь правильно понятая интерпретация христианства Толстого – не моральная, а именно экзистенциальная. Религиоведу же можно поучиться у этого теолога (у Бультмана, ест-но) искусству обращения с историко-религиозным материалом и пресловутому «исключению трансцендентного».
Есть соблазн понять его как очередное, характерное для XX века нео- что-то-там — но это совсем другой ход мысли: не было «священного времени» идеальной керигмы, мы обречены открывать и продумывать ее каждый раз заново, без подпорок.
Недостатки этого текста легко бросаются в глаза. Как он понимает такие вещи как «победа над смертью» и «воскресение» остается в итоге не очень ясно, похоже, что он начинает немножко уходить от определенности. Кроме того, слишком легко он расстается с ангело- и демоно- логией. Интуиции Гете, Вяч. Иванова, Симберга кажутся тут более убедительными. Сильной кажется критика идеи демифологизации у Барта («Рудольф Бультман — попытка его понять»).
И все-таки, это очень сильный текст.
Я скажу коротко о вещах, произведших наибольшее впечатление.
1. Портрет «мифологического христианства», по-толстовски злой, «остраняющий», заставляющий со страхом задуматься: а нет ли во мне чего-то такого же или очень похожего? – и в тоже время открытый к диалогу с когнитивными психологами, решающими вопрос о том, «почему люди верят в то, во что верить не должны?»
2. Портрет «современного человека» — к которому, по идее, обращается наша весть. Как апологеты, так и критики пост-модерна похоже упускают из виду огромное количество фактов говорящих о том, что этот человек — до сих пор жив и до сих пор современен.
3. Контраст этих описаний, очень наглядно демонстрирующий не только бессмысленность обращаться с первым ко второму, но и эклектическое собрание лоскутков возникающее в голове человека, пытающегося их совместить («постсекулярные гибриды», как говорят некоторые). В одном абзаце этого текста сконцентрирована вся проблематика современного фундаментализма.
4. «Экзистенциальная» интерпретация греха и искупления в дискуссии с философской традицией, олицетворенной Хайдеггером, но, по существу, видимо, совершенно верно улавливающая базовый решительный выбор между философской и богословской постановкой вопроса об «испорченности» человека, его спасении vs самоспасении.
5. Понимание «бытия в вере» как решимости, как единства индикатива и императива, как свободы от мира как осуществляемой в покорности предельной самоотдачи в любви к Богу и ближнему как ответа на самоотдачу Бога во Христе.
6. Рискованный христоцентризм и критика идеи воскресения как «удостоверяющего чуда».
7. Указание на «пасхальную веру первых учеников» как на предел («в качестве историчного события досягаема только пасхальная вера первых учеников») и своего рода универсальную призму, помимо которой у нас нет «исторического» доступа к событиям евангельской истории.
8. В соответствии с этим постановка проблемы Церкви как одновременно социологического и эсхатологического феномена.
@KMAntonov_PSTGU