Поехали днем в Новоиерусалимский монастырь. Андреич сразу притих на заднем сиденье и спал через минуту. Это ему потом пригодилось.
Он мужественно шел по тротуару и так же мужественно, немногословно в конце концов попросился на руки.
Дело ведь было под палящим солнцем на горе Синай у реки Иордан.
Дошли до Храма гроба Господня. В кувуклию тут всегда очередь. Андреич ее увидел и потащил мать мимо очереди прямо внутрь кувуклии.
-- Андрюша, тут ведь люди, -- засмущалась Дарья. - Андрюша, пойдем!..
Охранник, стоявший рядом, не мог после этого не сказать, конечно:
-- Женщина, да проходите уже!
Женщина вздохнула и прошла. Два раза повторять не нужно было.
-- Папа, что там за камень? Что?!  -- спрашивал меня потом

Поехали днем в Новоиерусалимский монастырь. Андреич сразу притих на заднем сиденье и спал через минуту. Это ему потом пригодилось.
Он долго и мужественно шел по тротуару и так же мужественно, немногословно в конце концов попросился на руки.
Дело ведь было под палящим солнцем на горе Синай у реки Иордан.
Дошли до Храма гроба Господня. В кувуклию тут всегда очередь. Андреич ее увидел и потащил мать мимо очереди прямо внутрь кувуклии.
-- Андрюша, тут ведь люди, -- засмущалась Дарья. - Андрюша, пойдем!..
Охранник, стоявший рядом, не мог после этого не сказать, конечно:
-- Женщина, да проходите уже!
Женщина вздохнула и прошла. Ну раз уж так... Два раза повторять не нужно было.
-- Папа, что там за камень? Что?! -- спрашивал меня потом Андреич.
Поскольку к вопросу присоединилась и Даша, я рассказал им про ангела, который, несмотря на свой тщедушный вид (ангельский), смог отодвинуть камень, ну и всю историю.
Андреич слушал необыкновенно внимательно. Он любит слушать хорошие истории и потом думать про них. Результат бывает неожиданным. Что-нибудь как спросит потом...
Но сейчас он ничего еще пока не сказал. Пока что слушал. Да и что тут скажешь?.. Тяжелая история с хорошим, я считаю, концом.
Потом я отвел всех вниз (а это и тетю Аню, и бабу Надю, и деду Колю...), к бачкам со святой водой. Мы наполнили четыре бутылки, положили в пакет. Но тут Андреич вдруг спросил:
-- Она питьевая?
И откуда, когда он слово такое узнал и так идеально употребил? Он, конечно, умней, чем я порой о нем думаю.
-- Питьевая, сынок, питьевая, -- растроганно сказал я.
Андреич немедленно выпил. Приободрился, посвежел.
Вода, таким образом, работала. Так что и я выпил, и тоже приободрился.
Потом мы зашли в трапезную, взяли ежики в сметанном соусе. Одну порцию - с макаронами, другую - с гречкой. Больше всех налегал Андреич. Он был слегка простужен, но и с этим справлялся.
А когда я ему вручил сразу четыре леденца на палочке, два из которых оказались классическими "петушками", то и вовсе оказался на седьмом небе от счастья.
Что и требовалось в этот спокойный солнечный день.
Чего и хотелось от этого дня.

Пасха ведь. Хочется о чем-то светлом. И есть о чем.
Утки, которые прилетают каждый год, вернулись. Они было появились, да с холодами делись куда-то. Теперь, на пасху, вернулись окончательно.
-- Что мы им скажем? - спрашивала с утра Даша мальчика.
-- Что мы мама и Андрюша, -- отвечал мальчик. -- Что мы не страшные.
Тут он был, конечно, прав.
А утки и не боялись. Подплывали так близко, что чуть не касались мальчика крылами.
У них какие-то чувства к Андреичу, это точно. Это давно замечено.
-- А как зоут их, не знаешь? - интересовался я.
-- Мама и папа, -- разумно отвечал мальчик.
-- Хочешь, наверное, покормить их?- спрашивал я Андреича.
Уткам надо было, я считал, разговеться.
-- Я очень хочу! - ликовал Андреич.
А хлеба-то не было.
Что ж, делать нечего, я сел в машину и поехал в магазин. Взял белого. Мне казалось, утки любят белый.
Привез.
Но, казалось, утки рассчитывали на что-то большее. Прохладно отнеслись к моим титаническим усилиям.
А между тем как тепло-то на улице!
И вся живая природа должна радоваться сегодня, ведь так? Да и неживая тоже.
А утки наблюдали за нашими усилиями с интересом, но без энтузиазма.
Возможно, они были сосредоточены друг на друге.
А может, не хлеба хотели.
А зрелищ,.

Мы с тобой вместе, -- обьясняет мне Андреич. - Мы вместе. Один плюс один!
-- И сколько это будет? -- хочу проверить я его на знание математики. - 1+1...
-- 11! - смеется Андреич.
Причем я же вижу, что смеется. Ему нравится его шутка.
То есть он в курсе математики. Кто-то где-то его чему-то уже как-нибудь научил.
Он же уточняет через секунду:
-- Два!
Потом он показывает мне царапину на ноге.
-- Я сейчас покажу тебе! - продолжает мальчик.
Садится на пол и показывает царапину на лодыжке.
-- Болит? - спрашиваю я.
-- Уже не очень, - успокаивает он меня.
-- Смотри, - говорю я, - у меня такая же царапина. - Точно на таком же месте.
И ведь так и есть. Ровно там же и таких же размеров.
Он недоверчиво изучает мою царапину. Разглядывает свою--как это случилось?.. Как?!.. - с тревогой спрашивает он.
А я знаю?
-- Мы вместе, - повторяет вдруг тогда Андреич.. -- Вместе!
Воистину вместе.

Они очень долго собирались, чтобы выйти. Они все время очень долго собираются.
Всегда есть убедительные объяснения. Одно убедительней другого. Например, Андрею надо спрятаться вместо того, чтобы обуться. Ну нет у него другого выхода. Надо прятаться. Это все, что он может предложить. И надо найти его. Причем прячется он, натянув на голову плед. И вот ищи-свищи его. И разве он внемлет голосу разума, то есть моему? Нет, всё, Андреич уже спрятался. И я, чтобы не разочаровать его в жизни, ищу, интересуюсь, куда он делся и, конечно, не сразу, но нахожу его, нащупываю, а он визжит от страха и восторга.
А потом надо надеть жилетку...
И все-таки опять ботинки...
И в какой-то момент терпение покидает меня. И я говорю Даше:
-- Я подожду вас в машине. А вы давайте тут... Поторапливайтесь...
Даша обреченно кивает. А Андреич говорит:
-- Папа! Не уходи!!
Сердце отца - не камень. А комок в горле ...
-- Почему? - хочу услышать я от мальчика еще что-то такое же хорошее.
-- Не уходи... - умоляет он. - А то мы отсюда никогда не выйдем!
Слишком хорошо знает себя Андреич.
И маму свою изучил за три года.

Исчерпывающий анализ!

Андреич пошел гулять, я был дома, потом Даша позвонила мне и поинтересовалась, уцелел ли супчик, который она заказала для Андреича.
- -- Да не ел я ваш суп, -- отмахнулся я. -- Хотя теперь, конечно, начал думать об этом... Попробую хотя бы... Да, вкусный вообще-то... хоть овощной. Наваристый... Нет, не ел.
У меня и другие дела были. Ну да, мысль о супе преследовала меня теперь неотступно, но я держался. Я могу, когда надо.
А было надо, ибо Андреич тоже услышал этот разговор и необыкновенно разволновался.
-- Папа съел мой суп? - спрашивал он теперь у мамы. -- Папа съел его? Скажи!
Говорят, в голосе его не было даже осуждения. Он просто хотел знать правду.
Даше пришлось даже снова позвонить мне, и я подтвердил Андреичу что я не ел его суп.
-- Папа, скажи! -- умолял мальчик.- Ты съел?!
Ему-то вообще было еще рано обедать, но он потребовал, чтобы все пошли домой, то есть туда, где, возможно, еще был суп. Вероятность такая все-таки, он допускал, сохранялась.
Ворвавшись в дом, он прибежал в столовую, нашел там меня и положил руку мне на плечо, так как я сидел.
-- Папа, ты сьел мой суп? -- только и спросил мальчик.
Надо было просто признаться.
Я уже изнемогал под этой пыткой ясными глазами, в которых до сих пор еще не было ни слезинки, надо отдать должное парню.
И я уже понимал, как признаются в том, о чем никогда даже и не думали, те, кто, готов на все, лишь бы это все прекратилось.
Но я решил стоять насмерть:
-- Посмотри сам! Вот он, твой суп!
Большой пластиковый стакан был почти полон супа.
И главное, Андреич никогда особо не был поклонником супа. Тем более овощного. И я тоже. А то бы, может, я и сьел этот суп с самого начала. Да точно сьел бы. Ведь я же хотел есть. А Даша заказала бы еще один суп. Такой мог быть план Б.
Андреич посмотрел. Потом он схватил этот пластиковый стакан и жадно припал к нему. От супа ничего не осталось за две минуты. Вообще ничего. Овощи на дне Андреич доедал, запихивая их в рот рукаи. Овощи, которые он презирал. Я там успел разглядеть даже картошку и, о ужас, морковь!
Вот как легко, оказывается, убедить ребенка есть суп.

Мира не приехала на день рожденья к Андрею, зато прислала, я считаю, величайший подарок.
Мальчик называет это "мультик про меня", и когда он говорит это, голос его дрожит.
То есть оказалось, что тебя могут поздравить три кота из одноименного мультика. Надо загрузить на специальный сервис на сайте "Трех котов", которых Андреич смотрит каждый день урывками, но в целом помногу (и пока, прямо на сегодня, только их), фотографию именинника, его имя и возраст. Да вот и все. И они, сев в кружок, начинают сначала думать, у кого это сегодня праздник... А, точно, у Андрюши!... Вот у этого, нашего!.. А давайте мы его поздравим!... И каждый произносит несколько приветственных слов. Причем это же не дежурные слова. Они теплые и со смыслом. И обращены лично к этому мальчику. И это же не укладывается в голове.
Коржик говорит, что желает Андрюше много настоящих приключений. И чтобы занимался спортом. Тогда и приключения будут настоящими. И Андрюша кивает и улыбается. Они понимают друг друга.
Карамелька желает Андреичу, чтобы от радости ему хотелось танцевать. И ему уже хочется.
Компот желает прочитать как можно больше книг, "чтобы твой ум был таким же ловким, как и ты сам". И Андреичу не терпится приниматься за дело. "И никогда не отступать!" Нет, теперь не отступит. Даже ночью перед совой.
Я представляю себе, что меня 8 августа поздравил бы заяц из "Ну, погоди!" или тем более волк!
Дух захватывает от одной мысли. А дыхание перехватывает.
Так с неба спускаются боги.
И вот Андреич поднимает указательный палец: всем тихо! Давайте послушаем еще раз.
В стотысячный...
""Миу-миу-миу-миу!.."

Андрей проснулся рано:
-- Вставайте! Все вставайте! Давайте! Давайте-ка!!
-- Да что случилось-то?! -- пытается очнуться Даша.
И пока не очень выходит.
-- Нет, ну почему "вставайте", а?! - зевает мать.
-- Потому что утро!! -- кричит Андрей. - Вы не видите? Утро!
И правда! Да еще какое. Теплое, настоящее. Солнечное, наконец.
А ведь не в этом дело.
Только бабушка понимаетАндреича.
Ведь это ее он спрашивал ночью:
-- Сова не прилетит?
Просто он пережил еще одну ночь.

Открыв глаза, Андрей открыл и рот. Первое, что он сказал, было предсказуемо:
-- Мне уже три года?
Конечно, предсказуемо. Ведь накануне вечером бабушка ему так и сказала:
-- Можешь себе представить: сегодня тебе два года, а завтра утром проснешься - уже три!
Об этом он думал и помнил, засыпая.
Так все и случилось.
И задарили, задарили, конечно, мальчика с головы до ног.
И самокат, который он освоил просто мгновенно, в ту секунду, когда примерился и встал на него (для этого на улице резко потеплело и посветлело). И баскетбольный щит с кольцом, куда попал мячом со второго раза. И компьютер, настоящий детский компьютер, на котором можно и музыку слушать, и самому на пианино играть, и буквы учить (мечта Алеси, а не Андрея), и цифры, а еще же игры есть, и не только типа "змейка", а настоящие гонки!.. И телескоп, тоже настоящмй, с помощью которого можно и Луну, пока еще розовую и полную, разглядывать, но и Землю тоже, а это само по себе ценно, а то и бесценно, причем еще до конца не понятно, насколько.
И это я не говорю про всякие частности типа зеленого монстра (это я не удержался), который откликается на все твои движения и слова и только поначалу такой страшный, что просто жуть. А потом уже не страшный. А просто жуть. Ничего сложного. И на самом деле веселый. И с ним даже решено было спать. Но очень уж крикливый для этого, спрведливости ради.
Андреич достойно переносил все тяготы дня своего рождения, обрушившиеся на него. Все это сверхвнимание людей... Особенно, я считаю, ему удалась фраза " Спасибо всем!" с коротким емким кивком окружающим.
Он не был перевозбужден, он всем уделял внимание. Много говорил. Но был при этом, повторяю, совершенно спокоен и гостеприимен. Долго и внимательно рассматривал торт с машинками, который сам же и придумал. Проверял, удалось ли исполнить задуманное им. Остался удовлетворен.
Взрослый трехлетний мальчик со странными недетскими глазами, в которых я видел столько великодушия ко всем нам, кто был вокруг него в этот день. И какую-то необьяснимую готовность понять и простить всех нас я видел тоже. Ведь есть за что.
Может, еще вербное воскресенье тоже повлияло, хоть и не прощеное.
И на меня. И на него.

Мире - четыре с половиной. Они с Андреем видятся редко и, мне кажется, скучают друг по другу. Андрей мало по ком скучает. Ведь те, по ком он мог бы по-настоящему скучать, - рядом с ним. Ну, за очень редким исключением.
И вот по Мире Андреич скучает.
А она собралась к нему на день рожденья, который у Андреича 13 апреля.
И вот ее мама рассказывает, как Мира говорит своей игрушечной собачке:
-- У Андрюши завтра день рожденья. Он мой младший брат!
И Мира уточняет на всякий случай у мамы:
-- Да?
-- Нет! - искренне разубеждает мама.
-- Он что, мне никто?! - поражена Мира.
Действительно, это ведь не так.
И мама тоже опровергает:
-- Нет! Почему никто?!
Но если не брат и не никто, то кто же?
Мира в недоумении. Тут что-то не так.
Тем временем Андрей записывает голосовушку (я бы даже сказал, голосовушечку);
-- Мира! Ты моя...
Тут он мнется и жарким шепотом переспрашивает у своей мамы:
-- Скажи, скажи...
Она тоже шепчет, и он наконец с облегчением кивает и триумфально заканчивает:
-- Моя лучшая подружка!
Вот она, золотая середина-то! И правду сказал, и перед Софи не провинился. Та тоже подружка, просто, может, не такая уж и лучшая.
Проблема-то не в этом. Проблема в том, что Мира заболела и на день рожденья не приехала.
А Софи не позвали.

К новому тренеру на гимнастике Андреич отнесся по-людски. Не все так отнеслись к нему. Нет, далеко не все. Когда этот тренер подходил к другим тренерам и спрашивал, нужны ли их детям брусья, те сразу дружно отвечали, что, конечно, да, нужны, прямо сейчас. А бревно? И бревно занято, безусловно... Ну и так далее со всеми остановками. Проверяли, может, человека на прочность. Методы у них, может, такие.
Потом этот новенький говорит своим детям:
-- Ну тогда будем прыгать в эту стиральную машину!
Все такие смотрят на него недоверчиво, и только Андреич смеется:
-- Это не стиральная машина! Это бочка!
Помогает то есть человеку.
Речь-то идет, чтоб было понятно, о полутораметровом поролоновом колодце , в который прыгают дети с бревна... Лучше вам, в общем, не думать об этом...
А потом происходит непоправимое. То есть Андреич сидит с одной девочкой в зоне ожидания перед брусьями и разговаривает с ней, причем это ведь долгожданное, ибо оба говорят еще очень неразборчиво, но ведь говорят же, и увлеченно.
А новенький подходит и, ни слова не сказав, забирает девочку на батут.
Андреич молчал-молчал, да не смолчал. Подошел к Даше и, расстроенный, сказал, насупившись:
-- Мама, я энгри.
И новенький еще не знает, с кем он связался.

Даша неумолимо интересуется у Андреича:
-- Ну скажи, как мама тебя называет ласково?
Нет, этого ему не избежать. И не пытайся, сынок. Некоторые пытались.
Хотя, конечно, вместо таких вопросов можно было бы котлет нажарить.
-- Андрюша, -- говорит мальчик и смотрит на меня.
Это же ласково?
Ну да, по сравнению с тем как называю я, - ласково.
"Андрюха", впрочем, - тоже, я считаю, ласково.
-- А еще? - допытывается у кровиночки Даша.
-- Андрюша мой золотой... - тяжело, со вздохами вспоминает Андреич.
-- Это бабушка тебя так называет. А мама?! -- настаивает неугомонная мать.
Что ж, ей это нужно.
Андреич молчит. И правильно. Он старый солдат и не знает слов любви.
-- Детка моя... -- подсказывает Даша.
-- Я не детка... -- морщится Андреич. - Я мальчик.
-- Моя конфетка...
-- Я не конфетка... Меня нельзя есть... -- до последнего солдата сопротивляется мальчик.
-- Мой зайчик... -- до последнего зайчика умиляется и Даша.
-- Я не зайчик. Я не прыгаю! -- сказал как отрезал парень.
Чай не квадробер.

Андрей приехал в океанариум. Это было, пожалуй, первое его большое путешествие. Ведь в другой мир, о существовании которого он и не знал. Не песочница на новой детской площадке.
Он, конечно, смутился. Забился для начала в свою коляску, но каждый раз, когда оказывался возле очередного панорамного стекла с рыбами разной величины, живущими в воде, выскакивал из коляски, подбегал к стеклу, прижимался к нему руками, лбом и носом и жадно рассматривал всё там. Потом так же стремительно убегал и бросался в коляску как в убежище. Да, ему надо было осмыслить. И через минуту все повторялось.
На него произвели впечатление морские котики, сбившиеся в кучу в одном углу.
-- Им тут не нравится, -- пожалел он их, глядя на Алесю.
Зря, кстати, - у котиков же просто манеры такие.
Андрей завороженно следил за небольшими акулами в другом аквариуме и повторял:
-- Бейби-шаркс!..
-- Ту-ру-лу-ру!... неосознанно подхватывала его мама, и песенка эта полушепотом звучала, прямо скажем, в разных концах помещения, и громче тоже звучала: ну не могли ее тут не петь люди с детьми, которые выросли на этой песне.
А больше всего его, кажется, поразил аквалангист, кормивший больших рыб маленькими. Андрей понял, что аквалангист с ними тут живет.
Да еще кто-то сказал громко и смеясь:
-- Аквамен!
Андрей кивнул, ибо смеяться было нечему. Аквамен заслуживал безоговорочного уважения.
А потом Андрей еще подошел к гекконам. И вот кому он, конечно, по-настоящему обрадовался. Гладил стекло. Эти были как родные. Ведь из "Гаража Гекко" все. На прощанье он им помахал. Сказал "бай-бай"!
Дома Андрей  был задумчив и рассеян. На вопросы отвечал невпопад или не отвечал вовсе. Он, конечно, думал о том, что увидел в этот день.
Может, он не подозревал, что мир так широк.
И что это теперь и его мир тоже. Что может быть и так в этом мире. Что все рядом. Что всё подтвердилось.
И ведь он себе даже не представляет еще, как может быть.
И ему жить с этим.
И с этими.
С гекконами. С акулами.
С людьми.

Андреич любит кататься на машине. И раньше любил, и тем более сейчас, с возрастом. Признаться, бывает, что сажаю я его к себе на колени, и он несколько метров рулит. И знает все приборы в машине. И омывательный бачок перед тем, как он заберется ко мне, надо заправлять до краев.
Мне кажется, он ценит этот момент в наших отношениях. А также еще несколько моментов.
И вот Андреич пошел гулять с Алесей на новую детскую площадку. И там сразу заметил деревянную машину с красным рулем. Он залез в эту машину и уже больше никуда не вылезал. Он рулил. Но.
Проблема, как выяснилось, в том, что он наотрез отказался спать днем. И теперь Алеся заметила, что голова Андреича неумолимо склоняется набок, а глаза предательски слипаются.
-- Я сейчас буду спать, - успел пообещать, а точнее предупредить он, прежде чем отключился на полчаса.
Так Андреич первый раз в жизни заснул за рулем.
Надеюсь, конечно, что в последний.

У этого парня неконтролируемый прорыв в нежность случается поздним вечером, перед самым сном, когда он бормочет что-то без перерыва, и надо прислушаться, чтобы услышать то, что будет потом с тобой всю жизнь, и жизнь эта будет тебе дорога.
Да он как будто сразу после наркоза: лепечет и лепечет что-то без остановки, не в силах даже притормозить.
И вот что я услышал от него дословно прошлой ночью. Это было не мне. Это было Даше.
-- Я тебя люблю. Очень-очень...
...Мама, иди в мою кроватку, так веселее спать.
(То есть можно, конечно, и просто так спать, и даже выспаться можно, но вместе в кроватке - гораздо веселее спится. А потому что надо понимать, что и глубокий сон может быть весельем.).
...Когда у тебя будет день рождения, я подарю тебе подарок. Я подарю тебе стиральную машину. Чтобы ты там все стирала. Мои носочки. Я тебе помогу. Я туда налью мыла.
...Когда я что-то потеряю, ты найдешь.
...Когда я буду плакать, ты меня спросишь: "Что случилось?"
...Когда я буду плакать, ты меня успокоишь.
И услышал я сдавленный стон.
Это Даша рыдала в подушку.

Андреич еще пару раз за день, поглядев за окно, вспоминал про Снежную королеву, и мы решили поставить ему мультик про нее вместо "Трех котов" (Андреич сейчас на втором сезоне). Он сразу согласился.
Но раньше мультика мне попался кинофильм 1967 года "Снежная королева" по сценарию Евгения Шварца. Тот еще хоррор. Да, хоррор детский, но от этого еще убийственней. Я все равно, конечно, поставил. И Андреич, раскрыв глаза и рот, смотрел его. До этого он ведь только читал, и не без помощи мамы и Алеси, книжку - то на русском, то на английском. И подозреваю, это для него сейчас две разные сказки. А тут - третья.
И за окном, как во всех трех сказках, - вьюга.
И мальчик отвлекался на нее.
-- Там кто-то ходил... - показывал он за темнеющее окно.
-- Кто ходил? -- не на шутку трепетала Даша.
То есть смотрели все вместе, а насмотрелась-то она.
-- Деда, - успокаивал ее мальчик.
-- Деда?! - еще сильнее вздрагивала мать. - Он же далеко, в Княжинке...
Да, километров 900.
Но видно было, что она ни в чем уже не уверена.
Может, ведь и деда.
Или непосредственно Снежная королева. Это же она в основном в окна заглядывает.
-- Когда деда был тут, он ходил там, - разъяснял Андреич, кивая на дорожку за окном.
А, точно, он же, приехав из Княжинки, все время гулял по утрам, когда еще даже темно было.
Тут Андреич сам менял тему, спасибо ему:
-- Зачем выпал снег?
-- Снежная королева, может, насыпала, - легкомысленно предполагал я.
На экране как раз девочку, искавшую брата, заметало снегом.
-- Я люблю снег, - рассказывал мальчик и опять смотрел за окно. - Это ворм снег. Я хочу его потрогать.
Ворм? Да уж, надеемся, долго не продержится.
-- Выйдем, тепло оденемся, -- продолжал мальчик на радость маме. - И будем делать "сноу энджелз"!
Мама сразу переставала выглядеть такой радостной. Ведь Андреич на самом-то деле претендовал на то, чтобы валяться в снегу. Хотя она ведь и научила.
Тем временем близилась развязка фильма, дело шло к оптимистичному финалу, но у мальчика был запланирован свой финал.
-- А Дед Мороз и Снегурочка придут? -- спросил Андреич и посмотрел на меня.
А теплая была бы компания.

Утром все оказалось непостижимо бело, да еще и мело. Андреич, как и все мы, поражен происходящим. Он не рассчитывал на такое. Он осторожно подошел к окну, долго вглядывался в случившееся белое безмолвие и спросил:
-- День рожденья не будет?
Хочется написать, что в глазах его были слезы. Нет, их не было. Было опасение, было непонимание. Готовность принять я даже рассмотрел. Смириться, что ли, перед стихией.
День рождения, который через неделю, он ждал. Он в какой-то момент понял, с какими плюсами это связано. Да и просто ждал.
Будет. Растопим снег-то. Как говорится, своими сердцами. Они у нас горячие.
Однако вопрос законный. Под вопросом этим вдруг оказалось сразу всё. Оказывается, так можно было?
И что-то он еще сейчас пробормотал, стоя у окна. Да, точно:
-- Снежная королева...
Ну конечно.Все наконец-то разъяснилось.
Я-то верю. Это она. Ну кто еще на такое способен?
Но Андреич не станет Каем.

Поздним вечером Андреич тащит меня на улицу, чтобы показать:
-- Смотри какая луна!
Я вижу: яркая, невероятно яркая, хоть и один только рожок виднеется. Наверное, они с Алесей увидели, когда гуляли, и он не мог сейчас не рассказать.
-- Пойдем! - торопит меня Андреич. - Видишь, луна идет за нами? Видишь?!
И правда. Мы почти бежим, и вот-вот получится обогнать ее...
И это все так, оказывается, просто: из-за одной картинки в моей голове вдруг возникает другая, из моего уже детства. И надо же, я никогда, вообще никогда об этом не вспоминал, я просто даже не знал, не подозревал, что есть у меня такое, хранится где надо, и кто ж знает, где, а сейчас вспыхнуло так ярко, как эта луна, полыхнуло просто воспоминанием.
Отец забрал меня из детского сада, я его долго ждал, его все не было, и уже никого, кроме меня, не осталось в группе, это было зимой, на санках он вез меня домой, и было совершенно темно. Я очень хорошо помню, теперь оказывается, дорогу, во всех мелочах, я еще удивлялся про себя, что санки так легко скользят по асфальту, ведь снега вроде маловато.
И отец , может, чувствуя свою вину, старался меня, наверное, развеселить, и почти бежал, а я смотрел в небо и видел, как мы соревнуемся с яркой луной, которую вот-вот обгоним, если он еще чуть прибавит, еще чуть-чуть..
Но у нас так и не получилось в тот раз. Я, оказывается, очень хорошо помню пальто, в которое был одет отец: немного мешковатое, длинное, но, видимо, теплое, и полы развевались прямо перед моими ногами, впрочем, это нисколько не мешало, ведь я смотрел, запрокинув голову, в небо.
И так отчетливо я это увидел теперь, что даже остановился, я просто оторопел. Я ничего не сказал мальчику. Но я был так благодарен ему за то, что он играючи вытащил из меня это воспоминание.
И ему тоже, может, будет что вспомнить про этот вечер.
И куртка у меня вроде ничего.

Даша занимается с Андреичем делом. То есть они смотрят книжку с лабиринтами. Здесь мальчик должен поймать золотую рыбку, пират - найти монетки, ежик - дойти до дома лягушки... Андреич показывает, куда пройти, где бочком протиснуться... Лабиринт есть лабиринт. Они прокладывают маркером путь... Путь тернист.
И вот в какой-то момент Даша интересуется у сына:
-- А тут как лучше?
Обезьянке надо добраться до бананов, вот в чем дело.
Андреич долго морщится, а потом говорит:
-- Ты сама лучше подумай, мама. Посмотри в своем телефоне.
Все так.
Андреич полностью разобрался в жизни.
В лабиринте этом.

Да, увлечение "Ну погоди!" оказалось кратковренным; вспышкой, можно сказать. И Андреич вернулся к истокам, то есть ко "Вспышу".
-- Включи "Вспыша"! - требует он, сидя в (на) стульчике.
То есть он сам не может дотянуться до пульта, который давно освоил, и если идет на горшок, то, с сожалением поглядев на экран, обязательно со словами:
-- Ставлю на паузу!
И ставит.
Но сейчас никак.
Так что "Включи "Вспыша"!
Я начинаю искать мультик, ибо в моих интересах, чтобы Андреич съел под "Вспыша" все три котлеты, которые ему в тарелку только что положила Маша вместе с любимой квашеной капустой. Да, я понимаю, что я малодушен и что не надо бы так-то. Но я не могу с собой ничего поделать и не собираюсь. Пусть смотрит "Вспыша", маленький. И ест котлеты.
Андреич внимательно следит пока что за мной, а не за Вспышем, и резко поправляет, когда я пытаюсь найти мультик на разных платформах:
-- Надо Иви. А это Окко!
Маша хохочет с непривычки, услышав это, потому что ее не было два дня, а за эти два дня Андреич освоил и Иви, и Окко.
-- Ты понял? -- переспрашивает он между тем меня.
Ни раздражения, ни назидательности в голосе.
Просто очень интересуется:
-- Ты понял?!
А я-то чего? Я уже нашел.

- Папа, спаси-и-бо... -- говорит вдруг Андреич поздно вечером, когда я решаю уложить его спать и уж не в первый раз начинаю рассказывать непростую историю про Серую шейку. Просто помню, как с нее всегда мама начинала.
-- За что "спасибо"? - легкомысленно интересуюсь я.
-- За тебя, - отвечает он.
И вот тут уж я замолкаю на время.

Я Андреичу предложил игру.
-- Вот, - говорю, - много машинок у тебя.
-- Да, - настороженно, по-моему, подтверждает он, ощущая грядущий подвох.
Но никакого подвоха нет.
-- А на какие машинки похожи мы? - спрашиваю я.
- Кто? - уточняет он.
-- Тетя Аня, например. Давай с нее начнем.
-- Ауди, -- уверенно говорит Андреич. - Красная.
Я понимаю: Ауди - его любимая марка. Но почему красная? Яркая то есть?
-- А я?
-- Ты? -- задумывается Адреич. - Ты - Ренж Ровер!
Это тоже по-человечески понятно.
-- А мама? - боюсь спросить я.
Но спрашиваю.
-- Мама?.. -- мнется мальчик. - М-м-м-... Я думаю...
-- Может быть, Астон Мартин? - подсказываю я.
-- Да! - с восторгом кричит Андреич. - А что это?
-- Спортивная машина! - объясняю я. - Очень красивая.
-- Да! Астон Мартин! - подтверждает он.
-- А ты? - перехожу я к главному.
-- Я... Чери! -- утверждает Андреич.
Как это Чери? Какой Чери? Андреич - китаец, хоть и в кавычках?! Нет, он не китаец!
Но вот он сам же считает себя китайцем.
Андреич улыбается. Он доволен произведенным эффектом.
Но ведь и я тоже. Потому что я выясняю, что по китайски "чери" - счастливый", "особенно благоприятный".
Особенно благоприятный, да.

Я пошел с Андреичем в бассейн , и он вспомнил про свою бесконечную летнюю игру, когда он не только нырял за утонувшими машинками, которые сам же предварительно и топил, но и меня без конца заставлял нырять за ними. И заставлять меня ему было, конечно, намного интересней. Вообще, мне казалось, смысл появился в игре. Ну, и для меня тоже.
А вечером я наткнулся на один старый фильм с Куртом Расселом, "Авария", и Андреич неожиданно присоединился. Я понимал, что на минуту, но все-таки это, так сказать, минута вечерней близости, которую, видимо, следует особо ценить. А так-то он к такому кино, а был это психологический триллер, что ли, слава Богу, равнодушен.
Андреич и был равнодушен, пока машинка с Куртом Расселом не не потонула у него на глазах. И глаза эти мгновенно наполнились слезами.
-- Я не могу помочь... -- повторял он. -- Я не могу помочь...
Да, он не мог нырнуть, чтобы спасти Курта Рассела, и меня не мог послать. И Андреич страдал, да и я тоже был неспокоен.
Но Курт Рассел выбрался из переделки, хоть и под бандитскими пулями, и разбирался с бандитами до конца фильма, и еще как.
А вот Андреич был безутешен.
-- Все ведь хорошо! - убеждал я его. - Он жив! Он победит!
-- Да? -- переспрашивал меня меня выплакавший все слезы, хоть и молча, Андреич. -- А машинка??!!
Ах ты... А ведь машинке капец, да.
Об этом я не подумал.

Андреич полюбил играть в "дочки-матери", правда называет это игрой в бейбиз, но ему простительно, ибо в разговорах с нами он к английскому великодушно прибегает чрезвычайно редко, справедливо оставляя его на долю Алеси, которая с него и спрашивает.
Но тут с Алеси все и началось, справедливости ради: с ней он начал достоверно изображать отца четверых детей, одним их которых стала Алеся. На остальных он надел подгузники и этим свою заботу о них ограничил.
Это не были куклы, хотя Андреич и через это, видимо, должен пройти. Это были считай что живые люди: водители машинок, герои мультфильмов, которые появлялись у него после всяких праздников: Гебби, Смельчак, Старла, Крепыш, Зума, Скай..... Хорошая, приличная компания, в общем. Не стыдно в ней оказаться.
В какой-то момент пришла очередь Даши с тетей Аней. Началось с того, что Андреич пошел будить тетю Аню и взял с собой, как обычно, колокольчик и пульверизатор, по-моему, с водой (Но мог от избытка чувств и сока налить. Любит ее.).
Тетя Аня предусмотрительно проснулась сама.
Андреич говорит ей:
-- Давай я буду мама, а ты будешь бейби.
-- А мама играет? - честно спрашивает за сестру тетя Аня.
-- И мама, -- сразу соглашается Андреич, сообразивший, видимо, что два - больше, а значит, лучше, чем один, то есть веселее.
Бейбиз тем временем попросили воды из его бутылочки. А там точно не вода, а компот, который я ему привожу и делиться которым Андреич не считает возможным вообще ни с кем в мире.
Но дети же, с другой стороны... И скрепя сердце (а по выражению лица - "запомним"...) Андреич отдает бутылочку.
Но никто же не говорил, что дети- это легко. Он и по себе должен знать по идее.
Тут Андреич включает себе мультик "Ну погоди!" А бейби-Даша начинает гулить: "Уа-а-а, - уа-а-а..." Чего-то хочет. Но попробуй пойми, чего. Только время терять. А она продолжает действовать на нервы. Ну это уже слишком. И Андреич вырубает ее струей из пульверизатора. Однако! Условия воспитания спартанские. Аскеза. Зато когда дети вырастут, будут благодарны.
А тут еще вступает тетя Аня:
-- Мама, мама, я есть хочу!
Ну здрасьте. Там в телецентре, между прочим, вот-вот развернется генеральное сражение волка с зайцем под рок-группу «Dvornjagi» с песней «У попа была собака». (Девятая, по-моему, серия). Об этом кто-нибудь думает?
И Андреич нашел выход. Он рассеянно посмотрел на тетю Аню и бросил ей:
-- -- Бейбиз пока не умеют разговаривать.
И сосредоточился на главном.
Мужчина.

Алеся и Андреич ходят гулять на озеро, туда, где детская площадка и летом - пляж.
Сейчас на пляже, конечно, никого, кроме них, и это очень хорошо. Это и нужно для того дела, ради которого они сюда приходят. Ведь Андреич может сосредоточиться на поиске сокровищ.
Да, он каждый раз усердно, с энтузиазмом ищет сокровища. Ходит, смотрит, копает... Но находит только мусор с прошлого года и очень расстраивается. Нет, не из-за того, что опять не нашел клад, а оттого, что люди такие. Мусорят и мусорят. Просто руки опускаются. Но только не у Андреича. Он убирает мусор, моет руки в озере. А вода-то холодная. Но руки должны быть чистыми.
Потом он опять откапывает что-то не то - и все сначала.
Другой бы на его месте отчаялся и все бросил бы, но не таков Андреич. Он продолжает свой сизифов труд. Приводит в порядок свою маленькую планету.
А на днях он все придумал. Андреич нашел выход из положения. Он теперь приходит, закапывает поглубже в песок одну из своих любимых машинок, а потом - опля! С восторгом находит ее. Это и есть клад. Ради этого всё.
-- Смотри, -- кричит Андреич Алесе на приличном, между прочим, английском, а то ведь ни на каком другом она с ним еще и разговаривать не станет. - Я нашел сокровища! Я нашел!!
Помоги себе сам.
Горжусь и жалею.

Вечером Андрей отказывался ото всего, что должен делать примерный мальчик. В кровать идти - "не хочу", свет выключать - "не хочу"... Книжку почитать -- и то "не хочу".
-- Ты как Великий Нехочуха, -- сказал я в сердцах, заглянув посмотреть, как идет у них дело.
Глаза его расширились:
-- Какой Нечу?.. Чуха... Чуч...
Он так и не смог выговорить утомительное слово.
-- Какой "Я не хочу"?.. -- наконец придумал Андреич.
Так. Даша не поленилась, нашла мультик про Великого Нехочуху, который бабушку не слушал и закономерно попал в страну Нехочухию. Там только одно слово было запрещено, как известно: "Хочу!" И робот заставлял мальчика-лентяя есть от пуза и не делать все, о чем он только мечтал. И мальчик в конце концов взвыл от ужаса, увидев бесформенную бессознательную тушу, в которую он превратился сам. Потом, слава Богу, проснулся. Но ведь так не всегда бывает в жизни. Что просыпаются, я имею в виду.
Андреич внимательно посмотрел мультик. Задал по ходу несколько напряженных уточняющих вопросов. Так, он был неприятно удивлен тем, что мальчика не отпускают из Нехочухии. Андреич воспитан в условиях личной свободы (То есть ему непросто будет в жизни. Прямо с детского сада.). Очень и очень радовался, когда мальчик оказался снова в надежных руках бабушки.
Да и вообще по Андреичу видно было: много думал. И даже, может, передумал что-то.
-- Андре, ты хочешь спать? - вкрадчиво спросил я.
На терапевтический эффект мультика я, честно говоря, особенно не надеялся. Ведь Андреич, казалось, мне не так прост, чтобы сразу попасть на такой дешевый крючок.
Андреич страдальчески посмотрел на меня. Хотел что-то сказать. Не сказал... Но что-то имел в виду... И все было написано на этом ангельском, чистом (каждый вечер мажем кремом) лице... Все переживания, вся драматургия текущего момента... Очередного сложного момента его личной жизни.
И вдруг он утвердительно качнул головой. Один раз, второй, третий. Андреич страстно соглашался спать. И кивал.
А потому что нельзя же говорить "хочу"!.. Я понял, я все понял... Бедный, такой хороший, совсем маленький еще мальчик. Все так просто, все так работает...
А сова не прилетит больше никогда. И совенком не сделает. Я же обещал тебе тогда, помнишь?
Так все у тебя и будет.
Как я обещал.

Я решил взять Андреича в сауну.
Он уж не в первый раз, конечно, идет со мной. Но сейчас у меня была особая цель. Я хотел попариться с веником, и чтоб он меня попарил. Ну а что? Ведь когда-то надо начинать приносить пользу. Хватит сидеть на шее у родителей.
Я мог бы долго рассказывать о том, как Андреич поразил меня, зайдя в сауну и взяв в каждую руку по венику. Но я не буду. Просто скажу, что он начал беспощадно обхаживать меня.
Я не понимал, одного: откуда столько силы-то в руках? И если у него ко мне все это время копились вопросы, а они, я же вижу по этому энтузиазму, что они копились, - то мог вообще-то высказать их и в устной форме: а для чего еще по большому счету учиться говорить?
Да, это были бамбуковые веники, вы, наверное, знаете такие. Но и сауна ведь была финская, в которой не сорят листьями. А вот жар в ней был настоящий, русский, за 100 градусов, иначе и заводиться нечего.
И вот он молотит меня этими бамбуковыми вениками, и все сильнее и сильнее, сам весь пылает, и праведный пот с него течет, а я думаю о том, что через две недели ему исполнится три года и что этого всего просто ведь не может же быть. Или, например, могло не быть... И что, может, я все-таки такое чем-то да заслужил?.. Ох, хорошо!... Ох, хорошо!...
И я, конечно, не замечаю, что говорю это уже вслух, морщась под хлетскими ударами Андреича по моему животу.
-- Папе хорошо, - удовлетворенно говорит Андреич.
Да, это правда.
Вот уж доставил удовольствие.

Я решил взять Андреича в сауну.
Он уж не в первый раз, конечно, идет со мной. Но сейчас у меня была особая цель. Я хотел попариться с веником, и чтоб он меня попарил. Ну а что? Ведь когда-то надо начинать приносить пользу. Хватит сидеть на шее у родителей.
Я мог бы долго рассказывать о том, как Андреич поразил меня, зайдя в сауну и взяв в каждую руку по венику. Но я не буду. Просто скажу, что он начал беспощадно обхаживать меня.
Я не понимал, одного: откуда столько силы-то в руках? И если у него ко мне все это время копились вопросы, а они, я же вижу по этому энтузиазму, что они копились, - то мог вообще-то высказать их и в устной форме: а для чего еще по большому счету учиться говорить?
Да, это были бамбуковые веники, вы, наверное, знаете такие. Но и сауна ведь была финская, в которой не сорят листьями. А вот жар в ней был настоящий, русский, за 100 градусов, иначе и заводиться нечего.
И вот он молотит меня этими бамбуковыми вениками, и все сильнее и сильнее, сам весь пылает, и праведный пот с него течет, а я думаю о том, что через две недели ему исполнится три года и что этого всего просто ведь не может же быть. Или, например, могло не быть... И что, может, я все-таки такое чем-то да заслужил?.. Ох, хорошо!... Ох, хорошо!...
И я, конечно, не замечаю, что говорю это уже вслух, морщась под хлесткими ударами Андреича по моему животу.
-- Папе хорошо, - удовлетворенно говорит Андреич.
Да, это правда.
Вот уж доставил удовольствие.

Андреич устраивает гонки, все летит мимо меня куда-то на кухню: спортивный "ягуар", наперегонки с ним желтый самосвал, их догоняет с сиреной "скорая помощь"... Вся эта армада ни на мгновение не притормаживает, лавирует между железной дорогой и и горой книжек, и я даже не понимаю, как Андреич управляет-то всем этим хозяйством одновременно. У него ж не четыре руки... Или что?...
И вдруг все машинки останавливаются как вкопанные. И я слышу его неожиданно скрипучий голос:
-- Рядом школа...
А, это Андреич играет в навигатор!

Мира не одобрила бы, но свято место пусто не бывает.
И это вообще-то не в первый раз.
Надо время от времени и в глаза друг другу заглянуть, чтобы не растерять друг друга.
А то получается так, как утром на гимнастике. Андреич подошел к Софи, умной и доброй девочке (в спорте это, наверное, не самое главное, но и второстепенного в спорте нет) и обнял ее сзади. Она вскрикнула от неожиданности и растерянности, но увидев, кто это делает с ней, сразу смягчилась, потому что очень хорошо относится к Андрею. Они, например, на горку поднимаются вместе, держась за руки. И меня это радует, так как я понимаю, что детский сад надвигается на всех нас с неотвратимостью купального сезона, а там умение разбираться в людях пригодится Андреичу как нигде.
Андреич тем временем повернул Софи к себе и поцеловал. Не в щеку. Он ей поцеловал руку. Если быть совсем уж точным, поцеловал в руку.
Он так и дома, бывает, извиняется, если чувствует себя виноватым перед человеком. Никто его этому не учил (вроде), сам пришел, значит. Только научившись ходить.
Софи не знала, что для Андреича это обычная практика, и смутилась. Но снова не испугалась и не оттолкнула Андреича.
А только, кажется, еще больше заинтересовалась.
Мира, ау-у-у, где ты?

К вопросу о том, как выйти из игровой комнаты после гимнастики

Всё, свершилось! Андреич прилип к "Ну погоди!"
Побоку весь строительный, а также троллейбусно-автобусный мульт-эпос, "Гараж Гекко", "Машинки", "Вспыш", "Щенячий патруль" даже, а также, страшно сказать, "Паровозик Титипо". Наконец-то Андреича не интересует нравоучительная замена запчастей, заставлявшая его глядеть на магический процесс смены желтого бампера за зеленый не мигая.
Он теперь смотрит в машине самые первые серии "Ну погоди!" Он не может оторваться, он не реагирует на внешние раздражители.
Я слышу, как где-то там, на заднем сиденье, волк отшвыривает урну, и знаю, что вот сейчас за ним приедет милиция (а не полиция). А вот заяц мчит на водных лыжах, а волк пока что ломает забор - вы слышите этот восхитительный хруст из самых глубин вашего детства? Волк уже на пляже, он разгребает тела, как пластиковые шарики в игрушечном бассейне, и сейчас он, наверное, перешагивает через ту свинью в трех лифчиках!.. Ну вы же ее помните, это ведь сейчас в голове не укладывается: как это можно было придумать - три лифчика, для всех складок!.. А тогда было просто очень смешно.
И Андреич смеется, хохочет, а заяц с волком уже на карусели. И тебе достаточно слышать, чтобы видеть...
Наконец-то он это тоже смотрит. Теперь у него будет детство. За это я ручаюсь.
И он вскрикивает. И правильно делает.
-- Андрюша, -- спрашивает его Даша, которая тоже сидит впереди (сзади засмотрелась на волка и зайца среди кривых зеркал вместе с Андреичем тетя Аня), - что там? Волк обижает зайца?
-- Нет, - успокаивает ее Андреич.
-- А что тогда?
-- Он просто очень хочет есть.

Репертуар любимых песен расширяется. Папе вроде нравился "Сиреневый туман"? Ну пожалуйста! Для деда есть "По Дону гуляет казак молодой". Сам он любит "Топ-топ, топает малыш!..." Для мамы выучил "Арабскую ночь"... Все достойно, репертуар разнообразен.
Не знаю, что пошло не так, но в какой-то момент исполнение стало авторским.
Андреич начинает:
Сиреневый тума-а-а-ан!..
Арабская но-о-о-очь!...
По полям, по полям
Такси едет к нам...
Водитель не спешит, водитель понима-аит!...
Дальше не очень понятно, но потом вдруг звучит с необыкновенной силой:
-- И с дедушкою я-а-а встречаюсь всегда!!
И я вздрагиваю, потому я же сам всегда пел в этом месте про дедушку, а не про девушку, сознательно портил песню...
И вот...
Наверное, Андреич по дедушке соскучился.
Пой, мальчик, пой!..

Когда-то и это должно было проснуться. Ну конечно.
Даша спрашивает мальчика, и скорее консультируется, как это все чаще бывает:
-- Я тебе готовлю котлетки.. А как это будет по-английски, Андрюша?
И он отвечает:
-- Алеся скажет!
-- А ты не знаешь, что ли?
Он молчит, словно собираясь с силами.
-- Мама, я русский, -- вдруг говорит Андреич.
-- Так-так, -- подключаюсь к разговору и я. -- А ты откуда это знаешь?
И тут я вижу в его глазах сомнение, неуверенность.
-- Папа, -- говорит Андреич, - я не английский?
Он, кажется, допускает такую возможность.
-- Да русский ты, зайка, русский! -- успокаивает его Даша. -- Ты наш, ты не английский! И Алеся - наша!
-- Я русский, - повторяет Андреич. -- Я наш. Я зайка.

Очень странная история случилась днем в самом центре города. Андрей качался на качелях на детской площадке. Потом, рассказывает Алеся, произошло вот что: он уставился в одну точку, словно не мог от чего-то оторвать взгляд.
-- Что, Андрюша? -- спросила Алеся.
Она видела: происходит что-то не то.
Андрей рассеянно посмотрел на нее и ответил, продолжая куда-то очень пристально глядеть:
-- Там робот.
-- Где? -- переспросила она.
-- В окне, - сказал он, все еще раскачиваясь.
Она посмотрела: дом, в окне которого мог кто-то быть, в том числе и робот, был не так уж близко, и разглядеть что-то было не так уж просто.
Потом он попросил остановить качели.
-- Почему? - спросила Алеся.
-- Робот сейчас будет разговаривать, -- сказал мальчик.
-- Что он говорит? -- спросила растревоженная Алеся через полминуты, остановив качели.
Никакого робота там, куда смотрел Андрей, она не видела.
-- Ничего, -- сказал Андрей.
Она даже записала его на видео. Я сорок раз пересмотрел это видео. Он очень неспокойный и все время глядит как будто бы вдаль, да. И ходит, словно заглядывая куда-то с разных сторон. Камера в какой-то момент смотрит туда же, куда и он. Ничего такого там нет. А какого такого?
Потом он взял Алесю за руку и сказал:
-- Я не хочу здесь быть. Пойдем домой.
Она уже тоже не хотела здесь быть.
А Андрей демонстировал поразительное самообладание.
-- Только медленно, - сказал он. -- Чтобы робот не услышал.
И они ушли.

Все хорошо, но где он нашел пульверизатор, с которым подкрадывается к спящему человеку, то есть ко мне, и брызжет водой прямо в ухо?!
И ко всем! Развязан террор. Террорист захлебывается от адского смеха, сотрясающего стены.
Да ведь не смешно!
Но и смешно тоже.
Очень.

-
И вот сегодня рано утром он говорит мне:
--Пойдем!
- Андрей, -- отвечаю я мальчику, видя уже его настроение, -- ты же знаешь, что ты не водишь машину по улице! Даже не пытайся. Просто сидишь за рулем! А сейчас и на это нет времени. Будет. Позже!
Но он водит. Давно уже водит. Садится ко мне на колени, неистово крутит руль и наслаждается. Да, машина, как правило, стоит на месте. Как правило.
Так вот, сегодня'рано утром он повторяет:
-- Пойдем!
И тянет меня за руку.
--Да куда?! - капризничаю я.
Но я же знаю, куда.
-- В машину! - предсказуемо настаивает Андреич и пристально смотрит своими такими ясными глазами.
Всегда ясными такими глазами.
-- В какую еще машину?! - отнекиваюсь я, делая вид, что не понимаю вообще-то, о чем это он.
И вот тут он меня в очередной раз потряс. Такого никогда не было, и вот опять.
-- Би эм даблъю, -- говорит Андреич.
-- Сорри... - лепечу я. -- Бамбино... Сорри...

Перекармливать ребенка не надо. Не хочет есть - пусть не ест. Пусть оголодает.
Со мной все спорят. Кроме Андреича, конечно.
И вот Маша его уговаривает:
-- Ну ведь надо же есть!
--Зачем? -- переспрашивает он.
Ему же никто толком не объясняет. Может, тогда он ел бы круглыми сутками без остановки. С перерывом только на обед.
И вот Маша уговаривает мальчика покушать:
-- Пойдем! Не будем папу расстраивать! Он придет, а ты поел. Всем хорошо!
Андреич смотрит на Машу и молчит. Переваривает. Но не суп и не котлеты.
-- Не будем папу расстраивать? -- переспрашивает Маша.
-- Будем! -- принимает наконец сильное решение Андреич.
Я вот на его месте не решился бы.

Фото от Андрей Колесников

Иногда мы проводим время в одном подмосковном городе. Так и тут. Вышли на улицу с корабликом, произведением пиратского искусства: мачты, паруса, черный флаг... И сильный ветер, кстати, в паруса задувает.
Идея состояла в том, чтобы дойти до песчаного карьера и там кораблик спустить на воду в честь весны. Неплохая, я считаю, идея, ничуть не хуже других. Андреичу понравилась. Он торжественно нес кораблик, прижимая его к груди.
Когда мы уже подходили к карьеру, прохожие начали на нас странно оглядываться. Вроде не смеялись (а всегда кажется, что могли бы), но такое впечатление, что просто чего-то не понимали, когда на нас так пристально глядели.
Причину этих витиеватых взглядов я понял через пару минут, когда мы уже вышли к карьеру. Его сковывал лед. Да, наш кораблик смотрелся вызывающе на фоне белого безмолвия. Тут нужен был ледокол, а не пиратский фрегат.
На льду между тем было много людей. Катались на велосипедах и на лыжах. То есть лед был, видимо, еще крепкий. И я тоже вышел. Хотя я ведь знаю, что в некоторых местах глубина карьера доходит до 40 метров.
Поколебавшись, ступил на лед и Андреич. Он был, конечно, невесом по сравнению со всеми остальными, но все же я опасался за него, ибо он делал такое в первый раз в жизни
Да он и сам опасался за себя. Ему же запрещали выходить на лед где бы то ни было, но тут был нюанс: с папой можно. И возможно всё.
И вот он был уже на льду. И уже: "Паровоз, паровоз без трубы и без колес!.." Дед Мороз за полминуты навсегда прикрутил Андреича к этой песенке. Да и меня тоже. Мы прошлись краем берега, и Андреич казался очень довольным и увлеченным. Ну правда: мальчик первый раз в жизни ходил по тонкому льду. Было чем увлечься.
А для кораблика мы на обратном пути, выйдя уже на песок, а потом и на асфальт, нашли одну мелкую, но весеннюю все-таки лужу и спустили кораблик на воду-то. Это была полумера, я считаю, но Андреич ее всецело одобрил, ибо она позволила ему дрызгаться в луже и до посинения губ вопить: " Йо-хо-хо!!!"
Вечером Даша, как обычно, грезила Марокко. Никто не знает, конечно, почему она этой весной грезит Марокко. И она сама меньше всех. А то бы, может, и не грезила.
Потом, гораздо позже она признавалась, что ей нестерпимо захотелось в Марокко сразу после того, как она с Андреичем посмотрела культовый мультфильм своего детства "Алладин" и попела с ним "Арабскую но-о-очь"!..
-- Что там, в Марокко? -- спрашивал теперь Дашу и Андреич, хотя тоже ведь смотрел этот мультфильм.
Но, видимо, не разместил его тогда в своем сердце сразу на одной полочке с Марокко.
-- Ну-у.. Там песок... -- рассказывала Даша, никогда не посещавшая Марокко, в отличие от меня, ни с официальным, ни с рабочим визитом (ни даже с визитом вежливости). -- Там красиво!
-- Я был в Марокко! -- сообщил Андреич.
-- И когда же? - поинтересовалась мать.
-- Сегодня! -- закричал Андреич. - Я был в Марокко сегодня! Там песок! И лед! Красиво!
Ну вот, подумал я, и слава Богу. Все были в Марокко. То есть уже не надо туда так рваться. По крайней мере, еще некоторое время.
Ну еще хоть недели две.

В одной комнате у нас висят картины художницы Турновой. Это лица людей. Меня интересуют эти лица.
Но вот Андреича они смущают. С одной стороны, ему хочется зайти в комнату, где висят картины, потому что там есть кресло-качалка. А с другой, на него тогда начинают смотреть люди с этих картин.
-- Мама! - в какой-то момент не выдерживает он. - Иди сюда! Иди сюда-а-а-а!
Мама прибегает - и что же она видит?! Ничего такого. Сидит Андреич в кресле качалке, качается. Правда, с широко открытыми глазами.
Потом говорит:
-- Мама, я боюсь этих людей!
-- Это же просто люди, Андрюша! -- убеждает его мать. - Как на улице. Не бойся, детка!
Это, конечно, не так. На картинах люди со сложной судьбой и выразительными взглядами. А не как на улице. Андреич не зря все это говорит. Он тонко чувствует современное искусство. Он очень точно уловил то, что хотела донести до него и до остального человечества художница Турнова.
-- А почему они тут? -- спрашивает Андреич.
-- Папа купил, -- пожимает плечами Дария. - Папе понравилось.
-- Зачем это папе понравилось? -- прямо спрашивает Андреич.
Тут уж Дария ничего не может ответить. Ведь она не знает.
Но и я тоже не знаю. Мы же имеем дело с современным искусством. Поди тут знай вообще хоть что-нибудь.
Тут мать говорит верную вещь:
-- А давай потрогаем их за нос! Они же не страшные!
И еще несколько минут Андреич трогает всех пятерых за нос. Даже дергает. И хохочет. И больше не боится.
Это история о том, как Андреич подергал за нос современное искусство.
Нет, лучше так.
Это история о том, как Андреич прикоснулся к современному искусству.
Так вроде тоньше.

Тяжкие испытания выпали на долю матери Андрея. Сестру ее Анну нечеловечески полюбил этот мальчик.
Вот заходят они, Даша и тетя Аня, вечером в комнату, где Андреич совершает очередной наезд новым автомбилем, который ему только что подарил психанувшйй в детском магазине отец. Этот сорвавшийся с катушек-покрышек на летней резине человек выкупил тут, кажется, пару полок, не владея собой не то что до конца, а и с самого начала.
В общем заходят они, Даша и тетя Аня, и племянник бросается к тете с криком:
-- Нана! Моя Нана пришла!
А ведь пришла не только Нана.
Тут обьятия и все такое. Любящая и заботливая мать рядом постояла.
И ведь расстался он с тетей Аней только утром со словами:
-- Нана! Когда ты ко мне вернешься?.. Нана, я тебя так люблю...
И Андрей продолжает делать больно: на горшок собирается только с Наной, мультики смотреть - с Наной, укладываться спать: "Мы вдвоем: я и Нана!"
Мне-то кажется, это ведь большое облегчение для матери, но ей так не кажется, нет.
Между тем апофеоз наступает, когда Андрей собирает на своем игровом коврике Дашу, тетю Аню, Алесю и семейство Гекко из одноименного мультика.
Он обьявляет, что Аня, конечно, Гекко. Великий Гекко. И Нана. Никому другому эту характерную роль он просто не может доверить.
-- А ты кто? -- спрашивает его Алеся.
-- Я - Робот! -- утверждает Андрей.
Причем утверждает себя однозначно.
-- А я кто? -- уточняет Даша и тут же горько жалеет об этом, ибо Андрей просто публично казнит ее. И как!
-- Ты-ы... Ты-ы... - недолго мается мальчик. - Мистер Виззл!
Не нужно и пояснять, что Мистер Виззл - главный и окончательный злодей этого мультика.
И что же делать-то? Нанесен удар по материнским чувствам. Безжалостный, сокрушительный.
Ценой мучительных компромиссов в изнурительном переговорном процессе удается затвердить, что Дария будет все же Мами Трак, а Андрей -- Бэби Трак.
Ну хоть так.
А я-то молчу, что отца в этой истории вообще не существует.
Я бы и Мистером Виззлом с удовольствием, кстати, побыл.

Андрей приехал в Москву и пошел гулять. Они с Алесей уверенно выдвинулись на знакомую детскую площадку в полусотне метров от дома в центре города.
Но площадка оказалась закрыта. Бывает. Что, разве вокруг только одна площадка для жизни? Один глоток свежего воздуха в каменных джунглях?
Но и второго глотка им не удалось сделать. Все закрыто. Вход обмотан бело-красной лентой. И не подкопаешься. Никакой лопаткой. Вот она, песочница, казалось бы. Не то что в пешей доступности даже. Руку протяни. А не подкопаешься.
Андреич мужественно к этому относился. Не по-детски. Он пошел на третью площадку. Но и там все оказалось так же безнадежно. Не проехать, не пройти. Совпадение? Он так уже не думал.
И вот сел Андреич на маленького коняшку в стороне от закрытой детской площадки с недоступными для него, оказывается, радостями жизни и загрустил.
Попробовал покачаться на коняшке, а никак: заклинило.
Жизнь, бывает, вдруг оборачивается к тебе своей самой темной стороной. Надо быть просто готовым принять и такой удар.
И он оказался готов.
Ну да, всплакнул потом украдкой.
Но ведь не железный же все-таки.

.

Андреич ночью уже ехал на такси в Москву. Всю дорогу пел песни, потом спросил Дашу, кивая на таксиста:
-- Кто это?
-- А ты сам спроси водителя, только громко, - предложила Даша. - А то он не услышит.
--Как тебя зовут? - припер водителя к стенке, а вернее к обочине Андреич.
А водитель застенчивый попался или глухой. Едет дальше и едет.
Андреич попел еще в машине вместо радио, а потом ему скучно стало. И он наклонился к водителю из детского сиденья как можно ближе, постарался просто вывалиться из него, и пока Даша зевнула (причем в буквальном, конечно, смысле), как рявкнет ему в самое ухо:
--Ты кто-о-о?!!!
У парня, конечно, руль из рук вылетел, а машина вильнула.
А ведь его и по-хорошему спрашивали.
Но все-таки он нашел в себе силы и ответил:
-- Я Борис. А вот ты кто?
-- Я Андрюша, - тихо сказал мальчик.
Ведь это было уже не важно.
Но водитель, уверен, запомнил.

Иногда начинаю я спотыкаться на ровном месте. Вот недавно с обледеневшего крыльца утром упал и даже руку сломал.
А тут поднимался по лестнице - и не упал, нет, а просто запнулся. Но рядом стояли Андреич и Алеся. Они уходили гулять, но Андреич охнул, когда увидел, что со мной происходит, вырвал свою руку из руки Алеси и убежал. Я подумал, что он испугался, и хотел его успокоить. Я спустился было (не упал) и обнаружил Андреича, который рылся в своих игрушках. Причем рылся с энтузиазмом, лихорадочно, вдохновенно.
И потом с ликующим криком бросился к лестнице.
-- Осторожно, папа! - кричал он. - Осторожно, папа!
И он поставил на первую ступеньку игрушечный знак. Пластиковый треугольник на ножке. И на оранжевом фоне - восклицательный знак.
Андреич поставил знак и полюбовался на свое творение.
Было на что.
Я все понял. Все очень доходчиво.
Ни шагу вперед.
Главное, что "назад" - такого знака у нас даже нет.

С кем Андреич будет отмечать свой третий день рождения? Это заботит прежде всего, конечно, нас, а не его. И все-таки.
-- Кого ты позовешь? - спрашивает Даша.
-- Мир-и-иру-у-у! - кричит Андреич.
Это ясно и без слов. А еще кого?
-- Софи! - неожиданно вспоминает он.
-- Так-так, - говорит Даша. -- Хорошо! А еще?
Андреич мнется. Не так уж много у него пока друзей.
-- Папу! -- вдруг радуется он.
-- Отлично! А еще?
Запас друзей оказывается совсем невелик.
-- А Кристину позовешь? - спрашивает Даша. -- Помнишь, она к тебе два раза приезжала в гости?
-- Нет, - неожиданно говорит Андреич. -- Не позову. Она мне чуть-чуть не нравится.
То есть он соблюдает деликатность по отношению к этой девочке.
Я-то, честно говоря, даже растроган. Но главное, он запомнил Кристину, которая была у нас больше года назад.
Ну что ж, не у одного Андреича были вопросы к ней.
Девица пользовалась тем, что она старше Андреича на полтора года и не отдавала ему самокат, мотивируя тем, что пусть сначала научится говорить и попросит у нее сам. А ведь это был его самокат.
А он все понимал. Просто не умел сказать.
И ведь рана оказалась незаживающей. И вот Андреич помнит все.
Правильно, мой мальчик. Не забудем, не простим.

Я хотел разобраться с именами. Так что все было жестко, в форме допроса.
-- Ты кто? - спрашивал я мальчика.
-- Я Андрюша, -- с недоумением отвечал он.
-- А я кто тогда?
-- Ты Андрей, - недоумение его возрастало.
Как же, мол, еще-то может быть?
-- А почему я Андрей, а ты Андрюша?
-- Я думаю-у-у.. - по обыкновению отвечал мальчик.
-- Надо отвечать не думая! Давай сразу!
Я чего-то разошелся.
-- Я не могу, - слишком уж разумно отвечал мальчик.
-- Ну хорошо, давай так, - пытался я разговорить его. - Допустим, я Андрей...
-- Ты Андрей! - радовался Андреич.
-- Ну а как меня еще зовут?.. Ну я не знаю... Если ласково... -- настаивал я, причем понимал, что бесцеремонно.
Но я не понимал, почему, если я Андрей, то не могу быть в его глазах и Андрюшей тоже. А он в моих - Андреем. Он же может быть Андреем...
Я уже и сам начинал немного путаться, кто кем может быть, а кто кем должен. Но разбраться все еще хотел.
-- Так как ласково-то? -- не унимался я.
-- Папочка мой!.. -- восклицал наконец мальчуган и для верности крепко, чтобы я не расстраивался, обнимал меня.
Обнимал, понимаете?
Ну что ты будешь делать?
Все, больше нет вопросов.

8 марта Андреич встретил достойно. Бегал, дарил знакомым женщинам то цветы, то конфеты. Или то и другое. То есть классика была в почете. Дамы казались польщенными.
Потом сам сделал тете Ане червяка из пластилина и вручил. Я не понимаю, как могут выступить слезы на глазах у человека от простого червяка из пластилина.
Ладно, я понимаю.
Потом пора было поздравить маму Андреича, потому что я наконец привез ей подарок и цветы.
-- Мама - твоя жена, да? - спрашивал Андреич, рассеянно перебирая тюльпаны на столе.
Я подтверждаю.
-- Маму зовут Дарья, - продолжает складывать он в своей светлой во всех смыслах голове некий ребус. - А ты зовешь ее Даша.
У него получается "Дася".
-- Зову, - не спорю я.
Как только ни зову.
-- Ты ее муж?
-- И это тоже.
-- А я кого муж? -- неожиданно спрашивает он.
-- Ну есть где-то девочка... - теоретизирую я. - Выйдет за тебя замуж, и ты будешь ее муж.
Я против воли вспоминаю, как я пытался писать стихи, и была в одном многозначительная строка: "Растет же где-то школьница, что будет мне любовница"... Тьфу ты, гоню я это от себя, гоню...
Андреич туманно всматривается в меня.
-- Я спрошу, как ее зовут... Я скажу, что меня зовут Андрюша... - мечтательно говорит Андреич. - Я скажу: "А как тебя?"
-- А как ее, может, зовут? - на всякий случай интересуюсь я.
-- Я думаю-у-у-у... - долго говорит Андреич. - Я думаю-у-у-у... Ауди!
Красивое имя.
Но Мерседес лучше.
С ударением на втором слоге.

В машине Андреич хотел спать. Но нельзя было...Никак, казалось, нельзя. Мы ехали пообедать, и ехать оставалось минут десять, перекусили бы - и спи ты сколько хочешь. Тем более что по графику (а выше графика ничего нет в его, да и в нашей жизни) было рановато.
А то что же - в машине всем сидеть? Или кто-то пойдет поесть, а кто-то с мальчиком в машине посидит? Нет, мы не такие (чтобы с ним в машине оставаться). Или, может, он поспит, а мы все - я, Даша, Маша - пойдем закусим пока от души?..
В общем, глаза у Андреича неумолимо закатывались, а мы от души просили его повременить. И он, маленький, соглашался, и ложился на колени ко взрослой, любящей и любимой сестре своей Маше, и бормотал:
-- Нет, я спать не буду, я не буду спать, я только полежу...
А веки уж почти совсем сомкнулись, и он думал, наверное, что совладал с нами, усыпил нашу бдительность и сам сейчас с облегчением уснет... И как жалко-то его было, но и с нами все не так просто, мы эти уловки знаем, конечно, и противостоим как умеем.
-- А, - говорит Маша, - у меня же печенье есть есть, ты такого не пробовал! И вода!..
Это сильный аргумент, Андреич открывает глаза, тянется к печенью, забирает всю шуршащую упаковку, лезет в нее, достает печенье - и правда отменное...
И все, скоро нет уж больше печенья. Красная пластиковая бутылочка с водой тоже понравилась, припрятал ее.. Все, теперь можно поспать. Осторожно, глазки закрываются, и так же неумолимо, как двери в вагоне метро.
-- Какой мультик будешь смотреть? - подсовывает ему телефон Маша.
Надо же, и это ведь аргумент. А спать ему когда прикажете? И вот теперь Андреич сидит, нахохлившись, смотрит в одну точку и не отвечает.
-- Андрюша, что ты молчишь?
-- Я думаю, -- вздыхает он.
Приехали!

На все теперь есть ответ у Андрея. Вот, придя в бассейн, он все отвлекается и не собирается переодеваться. И тренер Инга тащит его уже просто, а что остается?
-- Топай, Андрюша! -- говорит она ему.
-- Топ- топ, топает малы-ы-ыш с мамой по дорожке, милый стри-и-иж!... -- напевает он, и хоть половину слов разобрать затруднительно, смысл улавливается еще как.
-- Андрей, валенки сними! - командует Даша уже дома.
-- Ва-а-а-аленки-и, ва-ва-а-аленки, неподшиты, маленьки!.. - распевает он и валенки, конечно, не снимает.
И не стареньки, а маленьки. Потому что уже маловаты, да.
А вечером Андреич попросил меня почитать ему книжку на английском языке. Ну я как мог начал исполнять и дошел до поезда, который прибывает на станцию, где его ждет девочка с собакой и кошкой, валяющимися у нее в ногах.
-- Парово-о-о-з, парово-о-о-з без трубы и без кол-е-е-ес!! -- орет Андреич от полноты вечно переполняющих его чувств.
И я знаю, что его переполняет именно сейчас: под эту песню один раз Дед Мороз водил с ним хоровод под Новый год. Всего один раз.
Впрочем, хит всех времен и народов "По полям, по полям синий трактор едет к вам!" (Так он видит эту строку) не сходит с первой строчки его личного чарта уже много дней и месяцев.
А когда он выходит на крыльцо, с которого надо спуститься, заводит извечное:
-- Идет бычок, качается, вздыхает на ходу-у-у-у!...
Над мелодиями и ритмами предстоит еще поработать.
Знания текстов не занимать.

Андреич вдруг обнаружил рассаду, которую посадил деда (и уехал с легким сердцем), и оказался чрезвычайно удивлен.
-- Там что?! - показывает он на пластиковые контейнеры.
-- Там помидорчики, -- рассказывает ему Даша. - Пусть растут!
Он еще больше удивлен, и справедливо: где помидорчики-то? Нет никаких помидорчиков в помине. Он что, помидорчиков не видел?
-- Помидорчики, -- настаивает его мать. -- Просто их еще нет.
Абсурд, согласитесь. Так некоторые в который раз пытаются убедить всех вокруг, что белое - это же черное. Просто не такое белое и не настолько черное. Старая как мир история...
Деда посадил, мама убеждает... Сговорились опять, что ли?
Но, с другой стороны, есть ли основания не доверять родной матери?
-- Будем кушать? - недоверчиво переспрашивает Андреич.
-- Конечно! - все рады, что обошлось: и Даша, и Алеся, и Маша.
Все няньки-мамки.
-- Но я хочу клубнику, - подумав, говорит вдруг Андреич.
Тут все уже окончательно озадачены и, может быть, даже подавлены.
-- Где клубника? -- спрашивает он нянек.
Они молчат. Они же подавлены.
Вот и всё. Он опять всех переиграл.
А клубнику в "Твоем доме" за эти бешеные деньги покупать теперь мне.

Я хотел, конечно, успеть домой до того, как мальчик заснет. И я успел бы в любом случае, ибо, как выяснилось, мальчик не собирался засыпать без меня.
Это отрадно, конечно.
И накатывает даже необыкновенный душевный подъем, когда он берет тебя за руку и тащит в полутемную спальню, а сам, между прочим, спать- то не собирается. Причем по дороге он, не глядя, виртуозно хватает игрушки с пола -- ничто не пропадет, все сгодится там, где грань между реальностью и забытьем так зыбка и сыпуча...
Но потом ты начинаешь перебирать в уме способы укачать его - и оказывается, конечно, что их что-то не так уж много, а если честно, то по-настоящему работающий из известных тебе только один, проверенный на себе и впитанный с молоком матери (правда, как известно, не моей, а Саши Рязанцева, Лены Тихоновой и Олега Хрыкова).
И даже здесь я об этом способе пару раз говорил, но я его слегка видоизменяю каждый раз в практическом применении, чтобы самому не было скучно.
-- Как насчет совы? -- интересуюсь я у Андреича.
-- Что? - по-моему, сразу нервно переспрашивает он, ибо только что бесился, то есть радовался жизни под обеденным столом, превратив его в очередной гараж - и, похоже, навсегда. И не собирался мириться с тем, что его опять грубовато, бесцеремонно попытаются затащить в сон. Он еще поборется...
-- Ну, сова спрашивает...
-- Что? -- осторожно посматривает на меня Андреич в предательской (потому что она тоже может клонить ко сну) полутьме персонального детского ночника.
-- Спрашивает, будешь ты спать или нет, - пожимаю я плечами.
И прежде чем я закончу: "Ведь если не будешь, начнет делать тебя совенком", - Андреич торопливо говорит "Буду!" и поскорее, а точнее, мгновенно закрывает глаза и тут же засыпает.
Дышит уже ровно и обнадеживающе глубоко. Фантастика. Я же говорил: работает лучше всего остального.
Я встаю с кровати и осторожно двигаюсь к выходу. Но Андреич засекает меня уж как-то в последнюю секунду и жалобно стонет: давай обратно!.. Спал он ведь уже, досадую я, ну ведь спал... Но слишком, значит, чутко... Еще минуту надо было мне подождать, одну минуту...
Все сталкивались с таким, я просто уверен, страдания эти слишком уж известны, ну что ты будешь делать...
Я возвращаюсь и тихо спрашиваю его опять о нашем:
-- Сове-то что сказать? - заговорщицки говорю я ему.
-- Ничего, - быстро и серьезно отвечает Андреич.
Буквально просит не сдавать его.
-- Она ведь спрашивает... Не верит, что ты спишь. Мечтает тебя совенком сделать... -- добавляю я сочувственным шепотом.
-- Я сплю... -- быстро отвечает мальчик.
И больше не доносится ни звука. Он спит... Да, спит...
На всякий случай я выжидаю еще несколько минут. Наконец аккуратно встаю и медленно открываю дверь.
-- Папа, ты куда?! -- его громкий заинтересованный шепот как гром среди ясного неба.
Ну надо же!
Он притаился и молчал. Он просто не хотел, чтобы я уходил. Он ждет в темноте. Выжидает. У него своя тактика.
И тут я понимаю, что больше никогда не применю этот свой эффективный метод. Не надо. Ни в коем случае. Я вспоминаю себя: мне было страшно. Я представлял эту сову в окне: летает, парит возле окна, думая об одном: как сделать этого непокорного, непутевого мальчика совенком... Потом садится на подоконник и глядит, пялится туда, в глубину комнаты, ищет меня, сверлит взглядом... Нет, эти детские страхи, может, перемололи во мне что-то ценное, что нельзя было ни за что трогать... Но, может, что и воспитали... Поди разбери... Но от греха - не стоит.
Тут входит Даша, ставит "Трех поросят", и общие мучения через три минуты заканчиваются глубоким детским сном одного из нас. Таким, как на фотографии сверху.
И сова улетела.
Правда, я-то знаю, что все равно вернется.
Я слишком хорошо это знаю.
Но не скажу ему.

Без микробов в голове спится лучше всего

-- Сахар нельзя есть, -- по-товарищески предупреждает меня Андреич.
Я-то давно не ем, но все-таки интересуюсь:
-- Это почему?
-- Будут микробы жить в зубах, -- объясняет он, и это оригинальное объяснение, ибо его Андреичу никто не навязывал.
Он сам его создал в своем уме.
А я думаю о том, что с этими только на первый взгляд маленькими мальчиками надо быть осторожней и аккуратней в словах. Они очень впечатлительные и ранимые, эти мальчики. Ведь я про микробы придумал месяца уж три назад, когда Андреич пытался напиться воды из джакузи, где мы с ним неплохо, казалось, проводили время. И он запомнил и применил, когда ему показалось, что пора.
-- А если я все-таки буду есть сахар? -- уточняю я на всякий случай.
-- Микробы будут жить у тебя в голове, - разъясняет Андреич.
Тут мне становится не по себе.
И не из-за микробов.

Андреич очень любит, когда тетя Аня рассказыаает ему, как мы с ним пошли сначала в ресторан "Mina", а потом в супермаркет. Андрей первый раз в жизни был в ресторане и в супермаркете. Ему исполнилось тогда три месяца.
Он наслаждается подробностями о том, как мы зашли, куда сели, что заказали, и как на радостях попросили детский стульчик, и только потом поняли, что он в нем еще не умеет сидеть, так как вообще не умеет сидеть... И как по привычке, возникшей с тех пор, когда у него еще не было имени, потому что он еще не родился, называли его "бэбэ" с ударением на последнем слоге, а он с удовольствием, казалось, откликался оттуда, из таинственных глубин...
Ей-Богу, он всю эту историю про себя маленького любит больше, чем любую сказку. Нет, ну "Три поросенка"... Эти трое, конечно, вне конкурса...
-- А почему я "бэбэ"? -- спрашивает Андрей, причем уже в некоторой истоме от предстоящих ответов...
-- Потому что ты детка... -- объясняю я в который раз. -- Ты малыш. И потому что тетя Аня учит испанский. Вот ты и стал "бэбэ".
-- "Бэбэ"... -- задумчиво посторяет Андрей, пробуя это имя на вкус. -- "Бэбэ"... Хорошее имя...
Да, мысленно соглашаюсь я. Плохого человека так не назовут.

Я уехал на пару дней, и Андреич отнесся к этому философски. А как еще?
Но Даша рассказала, что было на следующще утро.
Андреич проснулся и сразу спросил Дашу:
-- Мы куда поедем?
-- А куда ты хочешь? - спросила его удивленная Даша.
-- Папа сказал, - пояснил мальчик, -- мы куда-то поедем.
-- Тебе что-то снилось, родненький? - с сочувствием переспросила Даша.
-- Нет, -- сказал мальчик. - Да.
И правда, снюсь ему, что ли?
Значит, во сне я все равно с ним.
В его сне.
И вся моя жизнь с ним - сон.

Подойти к отцу и наконец объясниться. И объяснение это будет признано исчерпывающим. Все станет понятно. Разбрасывание игрушек по максимально широкому, просто роскошному периметру, срывание всех и всяческих масок и демонстративное швыряние их оземь... И это заклинание: "Я не хочу!.." И тот его плач, раздирающий душу, то есть душераздирающий плач с горьким признанием в том, что не знает он, почему так плачет... Все станет объяснимо и поправимо. И вернется любовь. Да, она же не уходила никуда, верно. Но она вернется с утроенной силой, если такую любовь можно еще и утроить.
Потому что он скажет:
-- Папа, я хороший хулиган!

-- Не хочу! - целый день говорил Андреич.
Ничего он не хотел. Есть не хотел. Валенки надевать не хотел. Надел подгузник, который где-то отыскал, и ходил в нем целый день поверх штанов со словами:
-- Чтобы удобно было!
Потом гулять не хотел. Потом руки мыть не хотел. Потом не хотел надевать ласты на плавании. Потом не хотел спускаться по лестнице. Потом не хотел жевать. Потом не хотел не хотеть. Но хотеть тоже не начинал хотеть.
Потом мальчик заплакал.
-- Почему ты плачешь? -- спросил я его.
И я обнял его.
-- Я не знаю! - расплакался он теперь уже навзрыд и прижался ко мне всем своим вздрагивающим телом.
Я запомнил этот миг.

Начались злые, опасные шутки.
-- Мама, я тебя не люблю! -- говорит мальчик, когда Даша
пытается усадить его за стол.
А ей нельзя такое говорить. Хотел сказать : проверено, - но нет-нет, не проверял, не приходило и в голову... А ему пришло.
--Котлетку... -- предлагает тем не менее, обратите внимание, добросердечная все еще Даша.
-- Я в ресторане поем... -- веселится Андреич.
Смешно ему. А мне уже не до смеха. Пять раз в жизни он был в ресторане. Привык к хорошему. Хотя что там хорошего? Котлетки точно дома лучше. Да он и сам знает. Но сегодня, думает он, будет так. И веселится.
-- --А кто в ресторан собирается? Мы не собираемся, - говорит Даша.
-- Мама, я тебя не люблю! -- тогда повторяет, уже с чувством, Андреич.
И это после трех лет беспорочной, беспорточной любви?... Вот она, благодарность сына, уже подступила... Что-то рано...
Он, конечно, не придает этой фразе такого сакрального смысла, какой придают взрослые, он ей вообще никакого смысла не придает, и даже не представляет, как это обидно.
-- Это правда? - зря переспрашивает Даша.
-- Правда! -- Андреич неумолим. -- Да, правда!
-- Я плачу, - предупреждает Даша, и не шутит.
-- Плачь, -- Андреич идет до конца.
Тут он видит вмиг выступившие на глазах у мамы слезы и говорит уже с сочувствием:
-- Хочешь печеньку?
Он не голословен. Он протягивает печеньку.
Утешил.

Утром я получил сообщение с огромным количеством разноцветных эмодзи, букв, смайликов и слов. "Пришлю", "ты", "любить"...
Отправителем числилась Даша.
И, кажется, я понял.
Я пришел в комнату к Андреичу. Он сидел на большой кровати и продолжал что-то старательно набирать на телефоне.
-- Что ты делаешь? - уточнил я.
-- Пишу заметку, -- ответил мальчик, и я понял, что это начало конца.
--Не надо! -- вырвалось у меня.
Парень, оторвавшись от текста, посмотрел на меня вопросительно.
Я краем сознания отметил, что связные слова исполнил видимо, Т9. Ну или...
-- Потому что, -- добавил я, - есть другие хорошие профессии.
-- Какие? -- быстро спросил Андреич.
-- Спроси у Вани, - предложил я. - Он скажет.
-- Что? -- опять уточнил Андреич.
-- Чем надо заниматься.
-- Что скажет?
-- Что интересно делать деньги.
-- Нет, - справедливо ответил Андреич.
-- Ну я не знаю...
-- Я пишу заметку, - упрямо сказал он.
-- Про что? -- я устал бороться с ним.
А он со мной нет.
-- Про маму, - подумав, ответил Андреич.
Про маму можно.

Что-то мы с Андреичем непоправимо поздно вернулись из гостей. Он, правда, так не считал. И спать дорогой не хотел. И когда приехали, все о чем-то с жаром рассказывал Даше.
А она соскучилась по мальчику, пока с гостями сидела, это ж видно. Иначе не залезла бы к нему в детскую кроватку, ведь очень давно так не делала.
Он сначала очень удивился, а потом и говорит тихо, да отчетливо:
-- Это моя кроватка.
-- Твоя-твоя, Андрюша, -- спохватилась Даша.-- мне уйти?
Она поняла все же, что это перебор.
А может, уже и выплеснула тот сгусток материнской нежности, который скопился за несколько последних часов.
-- Нет, - сказал Андреич, - ты можешь тут спать.
Он, между прочим, поделился самым дорогим и, казалось, неотъемлемым, а к тому же и немногим, что у него точно есть в кроватке, а больше нигде, то есть личным пространством. Пустил в него. Даже разрешил в нем спать.
-- И папа может тут спать, - неожиданно добавил Андреич.
И правда неожиданно.
-- Только ты и папа, -- еще прибавил мальчик.
Ого. Ни бабушки там, ни дедушки, ни тети Ани, ни Вани, ни Маши... Все-таки есть понимание насчет мамы и даже меня. А я-то, кстати, как говорится, чего?... Спасибо, конечно, тронут и оценил.... Ну да, папа есть папа...
И я представил себе это...
Но и Андреич, похоже, тоже.
-- Только папа очень большой... - продолжил Андреич, кажется, уже сам с собой, проваливаясь все-таки в бездну сна и стараясь успеть договорить.
Он хотел все же успеть решить вопрос.
-- Папа очень большой, он тут не поместится... - произнес сын малопослушными уже губами.
Мама была в его детской кроватке по умолчанию. И по факту.
-- Поместимся, - обнадежила его Даша. - В следующий раз будешь засыпать, так вот мы его позовем и проверим.
-- Когда? -- успел совсем уже напоследок уточнить Андрей.
-- Завтра, - пообещала Даша.
Она, может, не подумала, что придется выполнять.
А я только об этом теперь и думаю.

У Андреича есть друг, паровозик Титипо. Есть и одноименный мультик. А у Титипо есть несколько друзей, которых Андреич тоже очень любит. Это доброжелательные, отзывчивые, готовые придти на помощь паровозики. Их много, так что имен всех Андреич даже не помнит. Может, их у них даже нет. И даже наверняка. А то бы он запомнил.
Но зато он очень хорошо помнит, чего нет у него. Вот этих паровозиков как раз нет у него дома. Ни одного паровозика. Не доехали пока.
А ведь только что, кажется, я говорил, что у Андреича есть все, и даже слишком. Нет, я ошибался.
И, конечно, 23 февраля Андреич должен был получить их всех. Наступило 23-е. Руки его дрожали, в горле пересохло... Было все, что делает этот день особенно счастливым в жизни человека.
Но тут выяснилось, что Андреич и правда не помнит, кого как зовут. Всех знает и только постанывает от наслаждения, запуская одного за другим под диван, - а имен-то не помнит.
-- Папа, как зовут? - спрашивает он, тыча мне в ногу желтым паровозиком.
А я-то почем знаю?
-- Это же все твои друзья, - пожимаю я плечами. - Вот Титипо известен, он главный друг автобуса Тайо, чьим именем назван вынувший мою душу мультфильм "Паровозик Титипо". Как и другие мультики, которые ты можешь смотреть вечно, а смотрю и я.
Да нет, не все из этого я, конечно, говорю Андреичу. Но и того, что говорю, достаточно.
И мальчик благодарно смотрит на меня. Да, точно,Тайо, да! А этих как зовут?
Но я не знаю, не знаю.
Он спрашивает, и понемногу мне становится жаль мальчика, потому что я вижу, как он страдает. Ведь их же как-то зовут.
Тут я и говорю зачем-то, взяв в руки один крошечный паровозик:
-- Вот этот... Йорик... Да, Йорик!
-- Ёрик! -- восторженно кричит Андреич, а я думаю о том, что из меня получился бы неплохой наименователь паровозиков, больших и малых. А также, чем черт не шутит, ледоколов и подводных лодок. А вот автомат, штык-нож - это не мое.
Не знаю, главное, почему Йорик. Странное, согласитесь, имечко. В больную голову может придти такое имечко для паровозика. Вот и пришло.
-- Чего это вы тут делаете, а? - интересуется Даша. -- Проблемы?
Да, есть. Остальных-то как зовут?
-- Мама, помоги! - просит Андреич и протягивает ей другой паровозик. - Это кто?
-- А, сейчас, - кивает Даша и берет инструкцию, в которой черным по белому изложены имена всех паровозиков до единого.
А мы-то мучились.
Она уже перечисляет, и на очередном имени я, холодея, останавливаю Дашу:
-- Это кто? Повтори!
-- Вот этот? - переспрашивает Даша. - Эрик!
Я держу в руках Йорика и понимаю, что я просто угадал. Я сказал что он Йорик, а он Эрик.
Как же так? Как это могло получиться у меня? У нас?
Да все может у нас получиться. Никаких случайностей. Закономерны только любовь и понимание.
И пусть он будет Йорик.

Нет никакого желания. Расслабьсяс и мой голову

С праздником!

Андреич набрался духа и поинтересовался у тети Ани:
-- Кто такой "муж"?
-- Папа - это мамин муж, деда - это бабы муж, - как ей кажется, доходчиво объясняет тетя Аня.
Андреич как будто бы старается осмыслить, объять своим широким умом эту информацию. Он стоит и думает, и наконец - новая разумная мысль:
-- У тебя кто муж?
Он, очевидно, что-то понял - и решил додумать до конца. Ведь теперь в его мире у каждого взрослого человека должен быть другой человек.
--У меня, Андрюша, нет мужа, - пожимает плечами тетя Аня. - Пока нет...
Вот этого "пока" Андреич уже не слышит. С криком "Ой-ой-ой!" он закрывает лицо руками - и что же? Горько плачет.
-- Не плачь, Андрюша! - успокаивает его тетя Аня. -- Я же не плачу...
И мне вдруг тоже становится ее жаль.
Ну не завидовать же?!

Андреич пришел на детскую площадку, а там девочка, которой он точно нравится. И больше никого. Ну как никого? Няни, да, но они в такой ситуации не считаются.
И вот девочка эта подходит к Андреичу, а он ее раз за разом все игнорирует. Неправильно это, несправедливо, не по-человечески... Не так надо бы... Но уж как есть.
Может, он верность Мире хранит, но нельзя же вечно, тем более они так редко видятся...
И вот девочка эта, на полгода старше Андреича, подходит и подходит к нему (именно потому, что старше), такая молодец, прекрасная просто, и Андреич повторяет не очень послушными на холоде губами:
-- Со мной не надо!..
И большой палец вниз делает перед ее смышлеными озорными глазами (она ведь старше Андреича на полгода), оглядываясь на Алесю.
А потом он вдруг сломался. Так бывает с человеком. Внезапный внутренний надлом. И вот он как-то просиял даже. А она-то как рада!
Еще десять минут, и он уже предлагает ей играть в hide and seek, по-нашему в прятки... И завертелась карусель!
И вот она ему уже показывает руками: "На горку пойдем!" И стоит она перед лесенкой. А он... А он подходит к ней и говорит:
-- Ladies first!
Он так только , как известно, маме однажды сказал перед входом в сауну, чем всех и ошарашил.
Ее он тоже ошарашил, ибо Алеся пояснила девочке, какое одолжение ей делает молодой человек.
Правда, надолго его не хватило , и скоро Андреич уж подбегал к Алесе и убедительно, то есть громко просил ее, кивая на девочку:
-- Скажи ей: "Boys first!".
И похохатывал, потому что это была, согласитесь, хорошая шутка.
Однако Андреич ни разу не сделал эту шутку горькой правдой жизни.
Расстались они друзьями, а когда пришли домой, Алеся принялась рассказывать бабушке, тоже ведь не последнему человеку в английском языке, всю эту историю.
И когда дошла до "boys first!", Андреич вдруг крикнул из коридора отчаянно:
-- Хватит!!
-- Что "хватит"? -- удивилась бабушка
-- Разговаривать! -- страстно потребовал Андреич.
И даже, кажется, слезы выступили у него на глазах.
Застеснялся маленький.
А я же давно объясняю: не надо при нем о нем говорить.
Да все без толку.

И вот еще один способ убедить Андреича смириться с кашей. И, может, даже начать получать от нее удовольствие.
Берем глубокую тарелку с разноцветным львом на дне. У Андреича такая уже есть. Сполна, до краев накладываем в нее кашу. После этого, убедившись, что ребенок пока что отказывается есть кашу, говорим ему, не обязательно на английском (только одна Алеся по-другому не может, а вернее, не хочет):
-- Давай быстро доедим и посмотрим, что там, на дне! Ведь там собака, Андрюша!
Мальчик, тут же воспламенившись, кричит:
-- It’s not a dog, it’s a lion!
Он намерен убедиться, что на дне лев, а не собака. Он хочет победить. Но для этого предстоит доесть кашу.
И он доедает ее моментально.
На дне - лев. Мальчик выиграл. Аплодируют все.
Алеся говорит, что она сама придумала эту игру. И я ей верю. Это, конечно, так. Сначала была тарелка, потом появилась игра.
Играют они так каждый день.
Это он требует.
Андреичу, конечно, не надоедает. Ведь он каждый
раз побеждает.
-- It’s a dog, - пожимает плечами Алеся, известный провокатор.
-- It’s not a dog, it’s a lion!! - надрывается Андреич, в том числе и оттого, что людоедски пожирает кашу, разбрызгивая ее второпях вокруг себя в радиусе полуметра.
-- Ты уверен? - - все еще по-английски интересуется Алеся. - Are you sure?
-- I’m sure! - подтверждает мальчик, отвлекаясь на мгновение.
И вот пробито очередное дно. А на дне том...
-- You see! It’s a lion! - смеется Андреич. - Видишь! Это лев!
Нет, ну он так растолстеет.

Как заставить... а, нет, убедить мальчика съесть кашу до самого дна?
Существует несколько способов.
Вот, например, стоило накануне деду включить блендер, как завелся и Андреич. Он уловил, как все работает, и теперь, когда ест, то есть имеет доступ к продуктам, то играет в блендер без остановки. Он кидает в чашку с соком все, что есть на столе, и руками мешает это, возит там ... А надо бы взболтать, но не смешивать... Но ведь и к этому придет...
Однако кто-то в противоборстве с таким гигантом мысли и сопротивления неизбежному, как Андреич, умеет использовать вес противника для решающего броска и победы иппон.
И это его няня Алеся.
Смотрела она на Андреича, смотрела, думала, думала... И вдруг говорит ему:
-- Кидай лучше в рот! Блендер там!
И ведь сработало! Бесперебойно крутятся жернова. Только успевай тащить добавку.
Иппон. 10:0.

Игрушек слишком много. Их становится все больше. Ну а как: уезжаешь куда-то, приезжаешь, и что - без подарка, что ли? Да и гости заходят все-таки... А праздники?.. Ох...
Я помню, что когда примерно такая же история вышла у Вани и Маши, а было это побольше двадцати лет назад, я договорился с ними и отвез чуть не все в детский дом в одном подмосковном городе. И все были, между прочим, счастливы.
Сейчас мы, кажется, уже близки к тому же поступку.
И вот Андреич бредет с утра среди дорогих своих развалин, а может, развалов, поглаживая их и лениво, меланхолично выбирая среди них что-то наиболее в это утро дорогое. Вот коробка с машинками, ее же можно вытряхнуть, окончательно завалив прибранный вообще-то, казалось, с вечера пол. Вот коробка с кисточками и пластилином, а вот - с деревянными фигурками, при помощи которых не только ему рассказывают сказки, а и он рассказывает сказки. Все - на пол, чтобы все было на глазах.
Да, после Андреича - не выжженная земля, не хоть потоп, а, наоборот, - земля волшебная. По ней разбросаны волшебные богатства.
Вот только пробраться из столовой в гостиную, кажется, уже не представляется возможным по этой волшебной земле. Ну никак.
-- Убери игрушки, Андрюша, а то я пойду и упаду, -- просит Андреича дед.
Парень между тем виртуозно лавирует меж своих драгоценностей и учит:
-- Деда, ты вот так шагай - и не упадешь!
Андреич идет, показывает, возвращается, и снова показывает, и не понимает, кажется, только одного: там, где ступала нога трехлетнего мальчика, не ступить ноге деда 44 размера.
Кем Андреич себя чувствует, прокладывая путь? Афанасием Никитиным? Иваном Сусаниным? Николаем Пржевальским? Или кем там еще, кого он пока не знает?
Нет, просто властелином мира.
Своего мира.

Андреич не намерен был спать днем. Он потом (когда вырастет) будет отпираться, начнет говорить, что на самом деле ничего подобного, что глаза слипались, что его, как обычно, неправильно поняли и спать он хотел, но ему не давали, а это же большая разница...
Это все будет потом. А сейчас у нас есть видео. На нем хорошо видно все происходившее. Андреич стоял в своей кроватке с воинственным видом, раскачивал ее и повторял:
-- Я у-же пос-пал!!
Он это выкрикивал на разные голоса, кривлялся, топал ногами в такт крику своему... Был несносен.
Потом в ход пошла другая хитрость.
-- Не надо меня укладывать, - просил он бабушку льстивым голосом. -- Я сам!
И Андреич требовал, чтобы бабушка вышла, а когда она подчинялась и слепо шла у него на поводу, а вернее нервно стояла у закрытой двери, то оттуда, из кроватки, мгновенно неслось торжествующее:
-- Я у-же пос-па-ал!
Потом Андреич услышал, как там, на кухне, кашлянул его дед.
-- Будь здоро-о-ов!!! - заорал он. - Будь здор-о-ов!
Он искал контактов.
У Андреича было прекрасное настроение. Он шутил и смелся своим шуткам, просто хохотал над ними.
-- Иди-иди, - убаюкивал он бабушку сладким голосом. - Я посплю и тебя позову...
Маленький провокатор каждый раз добивался своего. Не успевала бабушка приоткрыть дверь и посмотреть на него в щелку, как слышалось громогласное:
-- Я просну-у-лся!!
Интересно, что он же не капризничал и не принимался рыдать, а лишь самовыражался.
В конце концов Андреич пообещал бабушке не спать и хорошо себя вести до самого вечера.
И так и было почти до восьми часов пополудни, когда крепкий мужской сон свалил Андреича прямо в стульчике с ложкой, полной макарон (и все по-флотски) во рту.
Подкосил его. Срубил под корень.
Вот хоть теперь все было по-честному.

-- Как он там без нас? - страдала Даша. - Ведь подрос мальчик-то! Больше стал понимать про разлуку!
И вот она связалась наконец-то с мальчиком по видео. А он на беговеле несется по дому. Нестись-то особо негде, и вызывает, честное слово, восхищение, как виртуозно Андреич управляет беговелом этим, как уворачивается от стульев и углов, и каждый раз - в последнее мгновение...
-- Андрюша, Андрюша! -- кричит Даша.- Привет!
Мальчик притормозил на мгновение. Но не остановился.
Кивнул и дальше поехал.
И правильно. Нельзя отвлекаться.
Не "Формула-1", конечно.
Гораздо серьезней.

То, что через полгода в речи Андреича останется даже просто незамеченным, сейчас необыкновенно веселит сердце. Все потому, что он только недавно, а кажется, буквально на днях научился говорить, и от него не ждешь ничего такого.
Вот он сидит за столом, а где-то справа от него включен телевизор. Вернее, не выключен, так и работает уж давно, и слава Богу, без звука.
Андреич косит глазом в телеэкран, хотя поглощен, казалось бы, изучением вероятности того, свалится красная машинка со столика на его стуле или нет, потому что уже критически ведь свесилась, но помогать ей он не хочет, - и вздыхает:
-- Опять реклама...
Мальчик, сколько раз в жизни придется тебе повторить эти слова!.. А вдруг, когда ты вырастешь, сгинет она уже из нашей жизни... А может, сам ты ее и упразднишь...
Тетя Аня, сидящая рядом с Андреичем, тоже горько вздыхает, вместо того чтобы выключить телевизор раз и навсегда:
-- Ну вообще!..
-- Да, вообще... - соглашается Андреич и оглядывается по сторонам, возможно, в поисках дополнительной поддержки.
А я-то, когда слышу об этом, думаю про то, что, может, он начал все-таки тосковать по отцу и матери, которые утром опять уехали и не сказали в точности, куда, хоть и сказали, что ненадолго.
Уныние, надеюсь я, поселилось в доме.

Андреич открыл для себя новую реальность. Он ждал дома тетю Аню, и бабушка решила посмотреть, где же она. То есть она включила приложение "Блинк", предназначенное, как известно, для обмена друзей геолокацией друг друга, и показала Андреичу, где находится тетя Аня и как она к нему мчится со скоростью 85 километров в час.
На мальчика все это произвело грандиозное впечатление. Он замер, изучая процесс. Бездна открылась перед ним, просто бездна. Что в это время творилось у него в голове, неведомо. Он осознал, что тетя Аня - это точка во Вселенной, причем движущаяся, причем к нему.
А потом он случайно нажал на стикеры пониже карты - и началось. К тете Ане полетели губки, глазки, огоньки, большие пальчики... Причем в неисчислимом, конечно, количестве.
Технологии, что вы хотите.
Тетя Аня, наконец, приехав, все-таки отчего-то не выглядела счастливой. Окружающие допытывались, что случилось.
И вот она все-таки раскрылась навстречу людям.
-- А вот какашки его кто подучил отправлять? - спросила она наконец.
Выдавила, как говорится, из себя.
Ее убеждали, что никто. Не Андрей, нет.
Но что уж тут - много хитро хихикал, пока нажимал.
--Ага, - кивнула она, - значит сам. И ведь их-то и было бельше всего остального.
Подозреваю, вместе взятого.
Ну а что. Хулиганье растет.

Андреич подходит к Маше с книжкой на английском про увлекательную жизнь динозавров и говорит ей в повелительном наклонении:
-- Читай по-русски.
--Так она же на английском! - недоумевает Маша.
-- Я знаю, - машет рукой Андреич. - Читай.
Повелитель сказал - Маша сделала.
Он решил, похоже, проверить ее английский.
А это вызов. И Маша - дочь своего отца.
То есть она этот вызов принимает.
А там, в книжке, дело все в том, что один мальчик приходит со своими игрушечными динозаврами к зубному врачу, и ему, конечно, очень страшно. Но у него же есть волшебная кнопка, которую он нажимает, и игрушечный трицератопс становится огромным, то есть принимает свой натуральный вид.
И уже, слава Богу, всем не до мальчика. Но и доктор не промах, он говорит динозавру:
-- Опен вайд!
И до сих пор Маша толково переводила, и даже было такое впечатление, что она эту книжку на русском читала. И вдруг запнулась.
-- А "вайд" - это что такое? - спрашивает она наконец у Андреича.
Нашла у кого спрашивать, думаю я, который искоса на них, конечно, посматривает.
-- Ну "широко"! - говорит Андреич.
И только что руками не всплескивает.
-- А, точно! - радуется Маша и благодарит Андреича за оказанную услугу. - Поняла! То есть стоматолог говорит динозавру: "Открой рот пошире!"
-- Да, -- подтверждает Андреич. - Вот так вот!
Не то слово.

Мы с Андреем смотрим мультик. И что же? Там большая черная полицейская машина рассказывает глупым маленьким машинкам, что нельзя, ни в коем случае никуда нельзя уезжать с незнакомыми большими машинами, даже если они предлагают что-то стоящее, и даже очень.
К сожалению, в этом же мультике большая синяя машина тут же увлекает за собой маленькую красную в неизвестном направлении, и больше они в сюжете не появляются вообще.
-- Синяя - бед, -- морщится Андреич и показывает большим пальцем вниз.
-- Да, - говорю, - видишь: увезла, украла маленькую красную. А потому что русским языком (Тут я, конечно, сразу грешу против истины, ибо в мультике говорится все не русским, а нерусским, то есть английским языком.) сказано: никуда нельзя с незнакомыми уходить! Ты это понимаешь?
-- Да, - коротко и многозначительно говорит Андреич.
И вроде, судя по вдумчивому взгляду, понял. Прочувствовал. Вот что хороший мультик с человеком делает.
-- Давай так, - предлагаю я ему. - Если незнакомый подходит к тебе на детской площадке и говорит, что пойдем со мной, мальчик, то что ты ему ответишь?
-- Пожалуйста, -- предлагает свой вариант мальчик с небесной чистоты взором.
-- А на самом деле? А если подумать? - я все-таки теряю терпение.
-- Тебя позову, - говорит Андреич. -- Ты придешь?
Он уже готов заплакать. Он вдруг, видимо, и правда осознал отчаянность своего положения. Опасность, нависшую над ним.
-- Я могу не успеть, - предупреждаю я. - И что тогда будешь делать?
-- Я буду кричать! - кричит мальчик.
-- Что кричать? - я уже и сам растерян.
-- Алеся-я-я!... Алеся-я-я!...

Андреич нашел себе гидромассажную ванну и полюбил ее за открывшиеся возможности.
Мне приходилось контролировать ситуацию в этой же ванне.
Я не понимал эту вдруг вспыхнувшую любовь. Вот же рядом бассейн, где ты уже ныряешь как спортсмен, так что у меня дух захватывает, плаваешь брассом и на спине, как я бы хотел... Так нет же, будем бултыхаться в детской ванне, которая тебе по плечо. Это тебе плечу?! И будем наслаждаться мгновенным броском от борта к борту, вернее на борт, и каждый раз - как в последний, потому что не вытащить никак и ни за что. И осыпающие тебя бульки на самом деле ни при чем. Подозреваю, джакузи ему так понравилась, потому что он чувствует себя в ней защищенным со всех сторон, и даже снизу (можно стоять и посматривать вокруг). Это как утроба маменьки, быть может (может, и нет). Это не то что бассейн, где дна для него пока что нет (но через год уже нащупает), а до берега плыть и плыть, и вообще одиноко и тревожно, должно быть, и качает на волнах от проплывающего мимо отца (ключевое слово - "мимо").
Так вот, убедить Андреича выйти из гидромассажной ванны было просто немыслимо. А он к тому же еще и начал забирать воду ртом прямо из ванны и не глотать, нет, а устраивать не спеша фонтанчик изо рта.
Я когда увидел это, онемел.
-- Андрей, - говорю, - там же, в воде, микробы!
-- Какие микробы? - опешил он.
Я ему вкратце объяснил, но как можно ярче. Вредные существа, говорю ему, которые будут поедать тебя изнутри, принесут заразу, от которой ты страшно заболеешь... В общем, много наговорил я Андреичу сгоряча, о чем впоследствии жалел:: только чтобы он воду изо рта скорее выплюнул и новой уже не набрал.
Но все-таки я не ожидал, как близко к сердцу Андреич примет известие о микробах.
-- Где микробы? - в страшной тревоге спрашивал он меня, вглядываясь в прозрачную только на первый взгляд воду. - Я не вижу микробы!
И он постоянно искал, искал их глазами. Шарил по воде.
-- Потому что они очень маленькие! -- рассказывал я, еще не осознавая опасности. - Но очень вредные и быстрые. Вот ты их даже не видишь... А они есть! Просто крошечные!
И я видел, как Андреич начинает отбиваться в воде от невидимых микробов, с чувством бьет руками воду, и уже понимал, что переборщил.
Но и когда я теперь, уже зато с легкостью, вытащил его наконец из воды, избавив от проклятых микробов, он не перестал думать о них.
И вот он отказывается мыть руки, потому что "там микробы!"
Он же смотрел не так давно мультик про микробов - и никакого впечатления. А вот когда отец рассказал - сразу дошло!
И я слышу, как в ванной комнате он предостерегает мать:
-- Там микробы!
И делает эти ужасные глаза, отчего они, впрочем, становятся еще только прекрасней.
А я теперь боюсь, что он и в бассейн уже не зайдет.
И что я скажу ему?
Ничего.
Ведь там микробы.

Что ж, подслушал я их разговор в кровати перед сном.
Ну а что? Тоже способ выяснить истину.
Дело в том, что Андрей сломал свою большую бетономешалку. И он говорит матери:
-- Надо купить еще.
Эта мысль беспокоит его. Да, без бетономешалки трудно.
-- Так легко, думаешь? - вздыхает Даша.
-- А что? - интересуется мальчик.
Действительно, в чем проблема-то? Он со своей стороны не видит никаких препятствий.
-- Деньги нужны, -- поясняет Даша. - У тебя есть?
-- У меня нет, - печалится Андрей. - А у тебя есть?
-- И у меня нет, - признается честная Даша.
-- У папы есть? - подумав, спрашивает мальчик.
-- У папы есть, -- утешает его мать.
Самое поразительное, что с этой убаюкивающей мыслью они оба мгновенно засыпают.
А я остаюсь в кресле в темной спальне.
Я думаю. И мне хорошо.
О чем?
Да уж не о деньгах.

-- Папа, ты монстр, -- сказал мне сын.
Подошел и сказал.
Я разное слышал и умею держать удар.
Сказал так сказал. Доказательств не требуется.
Но все же: взять и бросить в лицо отцу такое? Не подучил ли кто?.. Да хоть бы и подучил...
Остается с этим жить.
Но не ожидал. Все-таки я не ожидал. Вот это да, как сказал бы Андреич.
Но он не это сказал.
Он сказал другое.
-- И я - монстр, - продолжил он. -- И мама - монстр!
Ах, ну надо же... Мы просто играем в семейку монстров!.. Вот это да...
Нет, ну все-таки другое дело.
Совсем другое, черт возьми!

Вчера Андреич впервые переводил мне с английского. Он показывал мне английскую книжку и просил читать ее. А потом я спрашивал, как это будет по-русски, - и получал ответ. И мне было не по себе.
А вечером Андреич заходил с мамой в сауну. Даша открыла дверь и показала ему глазами: "Давай скорее".
Андреич покачал головой и сказал матери:
--Ледис ферст!
Давно с ней никто не разговаривал в таком тоне.
Что если никогда?

На гимнастику девочка двух лет пришла с папой. И оба, прямо скажем, были молчаливы. Ну так ведь, с другой стороны, не разговаривать пришли.
Делала девочка то, что полагалось на гимнастике, без особого вдохновения или даже удовольствия. Дошло дело в конце концов и до батутов, любимых всеми, детьми и взрослыми. Ибо дети на них могут, высоко подпрыгивая, почувствовать себя взрослыми, а взрослые, тоже высоко подпрыгивая, детьми.
Но девочка подошла к квадратному батуту и остановилась в нерешительности. Да, она просто не знала, как быть дальше.
Папа смотрел на нее, смотрел, сердце отцовское наконец дрогнуло, и он решил ей помочь.
-- Послушай меня! -- сказал он ей.
Она очень обрадовалась папиному участию и, как говорится, обратилась в слух.
-- Ты мысленно, - эмпатично продолжил он, - квадрат раздели, и вот в центре надо прыгать.
Девочка смотрела на отца с ужасом. Ей было два года. Она силилась понять. Что такое квадрат? Что значит разделить? В каком центре прыгать?! Что делать-то, Господи?! (Этих слов она тоже не знала.)
Я так хорошо, мне кажется, понял эту девочку. Откуда же взяться вдохновению?.. Перестрадать, перетерпеть всю эту жизнь - такую примерно задачу она, наверное, ставила сейчас перед собой.
Я подумал, что, может, дома ее ждет мама или хотя бы добрая няня. Может, ей удастся там обойтись, пусть ненадолго, без добрых папиных советов... Хотя, что уж говорить, папа есть папа, и с папой лучше, чем без папы... Скорее всего...
Было бы хорошо тут написать, что Андреич, деятельно сострадая, подошел к ее батуту и показал, как надо. Но нет, такого не было.
Он в это время разглядывал наклейку на груди другой девочки. Им всем дают после занятий наградные наклейки - как маленькие медальки. Эта была с машинкой. И Андреич с напряженным лицом в сантиметре от этой наклейки, совершенно не обращая никакого внимания на саму девочку, всматривался в машинку.
Так будет не всегда.

Еще две недели назад на заискивающий вопрос: "А как тебя зовут, мальчик?" следовал добропорядочный, старательный ответ: "Андрюша!" И все сразу растроганы: надо же, какой мальчик... Андрюша!... Его спрашивают, а он отвечает!..
Так вот теперь в ответ на этот вопрос он, будьте спокойны, выпалит:
-- Никак!
И я считаю это очередным прорывом. Здесь все: и легкое раздражение от того, что опять спрашивают, а могли бы уже запомнить или хотя бы выучить. И все больше завоевывающее его мир ироничное отношение отношение к действительности, а только это дорогого и стоит...
И вот мама говорит ему днем:
-- Давай тебя Маша спать уложит, а я пока супчик приготовлю...
Он внимательно смотрит на обеих, мучительно думает, и вот решение найдено:
-- А давай Маша супчик приготовит...
Это, понятно, чтобы никого не обидеть отказом, но попытаться заснуть все-таки с мамой.
-- Такой супчик, - говорит ему Маша, - только мама умеет готовить...
То есть разговоры пошли на полутонах...
Но и с Машей тоже неплохо заснуть, никто же не говорит, что это совсем уж невозможно там, немыслимо... Нет, и даже вечером можно попытаться...
-- Помнишь, -- говорит Маша, - я тебе, когда ты был маленький, пела колыбельную?
-- Помню, - сразу говорит Андреич.
-- А какую? - уточняет Маша, вдруг забыв про полутона, и звучит это немного жестоко и даже где-то бесчеловечно по отношению к этому человеку. Он, может, из вежливости так сказал, чтоб Маше, дипломированному психологу, спокойней было, или просто погорячился. И зачем же ставить его в дурацкое положение?
Но вот он думает некоторое время и отвечает:
-- Помню.
И кто из них дипломированный психолог?
И уж больше Маша не спрашивает, а поет ему колыбельную.
Пошел котик во лесок,
Нашел котик поясок,
Чем люлечку подцепить
Да Ванюшку положить...
Но вот Андреич, несмотря на то, что всуе упоминается святое для него имя "Ваня", закрывает ей рот рукой.
-- Не понравилось? - расстроенно спрашивает старшая сестра.
-- Очень громко... - деликатно поясняет Андреич.
-- Тогда я шепотом... - предлагает Маша.
Он соглашается и теряет осознание через три минуты.
А это почти рекорд.

Этот мальчик неисчерпаем.
Да я знаю, что все дети в таком возрасте неисчерпаемы.
Но этот мальчик неисчерпаем.
Он достал свою машину, которую ему на день рожденья подарили Маша с Ваней. У этой огромной машины на месте кузова стоит пушка, из которой Андреич придумал пулять маленькими игрушечными машинками, иногда, если им повезет, встающими прямо на колеса после того, как пролетят по воздуху метра три-четыре. Андреичу очень нравится его придумка, так как по инструкции из адского дула вылетают лишь легкомысленные, никчемные шарики.
А тут я как-то, проходя мимо, перехватил одну машинку на лету и пошел было дальше. Андреич был поражен. Он ахнул и запустил еще одну машинку. Мне повезло поймать и ее. Я чувствовал себя вратарем Игорем Шестеркиным, который пытается остановить Александра Овечкина на пути к его историческому рекорду.
И вот мы стали перебрасываться машинками. Не каждую мне удавалось поймать. Некоторые отбивал. Что-то пропускал. Но каждую я потом подкидывал обратно мальчику.
-- Это плохая игра, - заметила лежащая на диване в своей заслуженной истоме Даша.
Она имела в виду, что так можно и в вазу на журнальном столике попасть. А в ней же цветы со дня рожденья тети Ани.
Между тем мальчик, по-моему, даже побледнел. Он подбежал к маме , сжал руку в кулак, поднял большой палец и выставил его прямо к маминому носу:
-- Это вот такая игра! -- выкрикнул он ей прямо в лицо.
Чтобы она даже не сомневалась.
Я видел: нет ничего сейчас в жизни для него важнее, чем доказать ей это. Чем убедить мать. Чем достучаться до нее.
-- Хорошо-хорошо! - отступила Даша.
Она, кажется, поняла, что тут все слишком серьезно.
И мы с облегчением продолжили.

И вот видит Андреич, что я ем яблоко, причем с большим удовольствием, и говорит:
-- Дай мне! Пожалуйста!
Говорить он научился, как известно, всего-то ничего, месяца три назад, как мне кажется. И до сих пор учится (И все мы учимся. И разве кто-то толком научился?..). При этом похвально его трудолюбие, которое выражается в том, как целеустремленно Андреич пытается произнести одну фразу до конца. То есть как начнет... И конца-края не видать, когда закончит.
-- Яблоко! - с расстановкой продолжает Андреич.
Я думал, всё, дальше обсуждаем, почему я должен предоставить ему яблоко, и отчего именно это яблоко, и должен ли я ему вообще. И придем к закономерному выводу, что это мое яблоко, а я никому ничего не должен.
Но он говорит:
-- Потому что я хочу!
-- Как это? - неприятно удивляюсь я.
-- Его попробовать! -- наконец и в самом деле заканчивает Андреич.
Не сразу, потому что он думает над этой фразой, работает над ней, и она получается длинной и, по-моему, роскошной.
Я передаю ему яблоко, он благодарно кивает , пробует его один раз, второй, наконец третий... Не так уж много остается от яблока.
И тут я не выдерживаю и говорю, конечно:
-- Давай обратно яблоко. Ты попробовал!
-- Нет, -- качает он головой, - это мое яблоко.
Я потрясен таким вероломством и говорю:
-- Ты же попросил только попробовать!
-- Я специально так сказал... -- и мальчик стесняется того, что говорит, и даже прячет глаза, но говорит же!
-- Как же так?! -- Я поражен. - Зачем?
-- Я хотел яблоко, - наконец признается он.
И пока я мучительно соображаю, что же делать - стыдить его, ругать или не заметить (не получится), - Андреич начинает смеяться и отдает мне яблоко.
-- Попробовать, - заканчивает при этом фразу Андреич.
Он пошутил так.
Просто пошутил.
То есть парень научился шутить.
Причем длительно.
А меня уже и в жар, и в холод.
Бросило.
Потому что.
Я со взрослым человеком.
Разговаривал.
А он к тому же.
Оказался взрослее.
И шутливее.
Меня.
Ну или.
Просто.
Немного испугался.
Папки.

Андреич поехал по делам. Он взял с собой Дашу, тетю Аню, только что пережившую свой очередной день рождения, и их подругу Машу, которую он считает прежде всего своей.
За рулем была его старшая сестра Маша.
Они как обычно все быстро сделали, то есть управились всего-то часа за четыре там, где обычные люди делают все то же самое за четверть часа. То есть они распотрошили небольшой (по их меркам) торговый центр и в конце концов купили все, что требовалось: мандарины, сыр, тортик и пару новых рубашечек мальчику.
Тем не менее добросердечная Маша спросила у Андрея, когда им оставалось недалеко до дома:
-- Хочешь еще покататься?
-- Нет, - однозначно ответил Андрей.
И он показал, куда ехать.
Оказывается, он хорошо знает дорогу домой на машине.
А ведь, казалось бы, просто ну только что он часами стоял на этой дороге, замерев у единственного и, видимо, неповторимого лежачего полицейского, и встречал и провожал сначала взглядом, потом, через пару месяцев, кивком головы, а потом, через полгода, уже и взмахом руки проезжавшие мимо машины. Он, наверное, казался бы их беспечным ездокам не теряющим надежды Хатико, если бы не девушка рядом с ним, тоже всегда контролировавшая движение. Алеся не давала мальчику оступиться. Не даст и впредь.
Так вот, они подъезжали уже к дому, когда вдруг передумали: Даша решила показать им дом, насчет которого мы имеем виды: в нем располагается детский сад, о котором уже пора и подумать. Тем более что он в трех минутах ходьбы, причем ходьбы Андреича, от нашего дома.
И вот Маша вдруг повернула налево. Тут Андреич, которому, казалось, не было никакого дела до разговора взрослых (а это всегда, чтобы и вы для себя про своих понимали, не так), потому что он вроде увлеченно смотрел в машине "Лунтика" на айпаде, вдруг встрепенулся, осмотрелся по сторонам и сказал:
-- Стоп! Не надо в детский сад!
А когда Маша от неожиданности повиновалась и покорно нажала на тормоза, удовлетворенно кивнул и закончил:
-- Я сказал: прямо! Нам туда!
И показал, куда.
Вот как некоторые умеют дорожить тем, что имеют.
Отеческим домом то есть.
Да и детский сад теперь под вопросом.

К Андреичу должны были придти две разные Маши.
--Когда Маша придет? - спрашивал Андреич уже который раз подряд.
-- Какая Маша? -- интересовалась бабушка.
-- Сестра, - обьяснялся Андреич.
-- А, понятно, -- кивала бабушка.
Подруга Даши, другая Маша, проходит скорее как тетя. Почти такая же, как тетя Аня. Ну я и сам теряю все эти родственные связи... Вернее, теряюсь в них...
Потом пришла Маша-сестра. Андреич уже сидел с широко раскрытым ртом и пальцем показывал бабушке, которая сделала ему салат из помидоров и огурцов со сметаной, прямо себе рот: давай, значит, уже! Почему-то он не хотел есть салат сам. Я-то понимал: просто Андреич проголодался после плавания и понимал, что так, через бабушку, будет быстрее.
-- Привет! - сказала Маша.
-- Я сейчас прожую, - сказал Андреич, - и скажу тебе: "Привет!"
Я сразу, конечно, вспомнил один любимый советский мультик. Все так и было. Только в переговорах участвовали змий, мартышка, слоненок и попугай.
Андреич тем временем принялся тщательно и энергично жевать.
Потом он озарился лучезарной улыбкой и сказал Маше:
-- Привет!
Все как и обещал.

Андреич попросил купить ему новую скамейку, чтобы вставать на нее и мыть руки под краном. Старая пришла в совершенно негодное состояние, причем и потому, что мальчик моет руки по любому случаю, а один раз увидел, что я, по его мнению, пренебрег такой же процедурой, и был настолько потрясен, что еще два дня рассказывал всем подряд, что папа так низко пал, что не моет руки.
И вот он попросил у меня не машинку, не мячик, не бомбочку для ванны, а действительно нужную ему вещь.
Поскольку он обратился ко мне, то я и пообещал. А пообещав, естественно, подзабыл. Ну ладно, совсем забыл. Показалось, может, что не к спеху.
И вот утром мы видим, что Андреич тихонько сидит на ступеньке лестницы недалеко от входной двери и смотрит на эту дверь. И взгляд такой пронзительный, что сразу жалко его становится, маленького такого, беззащитного, комочка этого человеческого, все время о чем-то думающего и переживающего.
-- Что сидишь здесь, Андре? - участливо спрашиваю я.
Но я знаю, что он иногда любит так посидеть тут, так что совсем уж не беспокоюсь.
-- Я доставку жду, - отвечает он рассеянно, глядя на дверь, которая только и интересует мальчика.
Я киваю и иду завтракать.
У мамы он научился ждать доставку, бывает.
И я не сразу переспрашиваю Дашу, чего это она такого заказала, что Андреич с утра доставку ждет с таким видом, будто ее Дед Мороз принесет.
-- А я ничего не заказывала, - говорит Даша, и вижу я тревогу, закономерно вспыхнувшую в ее глазах.
-- Как это? - недоумеваю я. - Ты бы видела, как он ждет!
Она бежит к мальчику, я слышу, как она успокаивает его, пытается увести со ступеньки, но он не дается Даше, потому что ждет доставки.
И не говорит , чего ждет. Не говорит.
-- А ты ничего ему не обещал? - подозрительно спрашивает меня мать.
О Боже!
Будь я проклят.

Зашли с Андреичем в "Кофеманию". Он начал ждать свои макароны по-флотски, без которых он ни на суше, ни на море жизни себе не представляет. Себе-то я, разумеется, телячьи щечки по-малазийски с рисом взял, сидел и уплетал за обе щечки, а Даше принесли салат Цезарь с глазуньей. Он очень живописный, желтое на зеленом, яркое блюдо.
-- Это что? -- задает Андреич свой любимый вопрос.
-- Ну как сказать-то?.. - вслух думает Даша. -- Это листья. А это яйцо.
-- Яйцо? -- задумчиво переспрашивает Андреич.
Похоже, он не верит.
Видимо, яйца в его представлении выглядят по-другому.
И тут радостью вспыхивают его глаза.
-- Хампти-Дампти брейк! -- кричит он.
Вот что случилось.
Для кого-то придется пояснить: Хампти-Дампти, или Шалтай-Болтай, яйцо в галстуке, - видный персонаж из "Алисы в Зазеркалье".
И вот Хампти-дампти брейк. Разбился, хотел сказать Андреич. И сказал.
И уже понятно, что вряд ли мы теперь хоть когда-нибудь будем называть глазунью иначе, чем "Хампти-Дампти брейк".

А когда приходит гостья, незнакомая ему женщина, Андреич решает показать, как он живет, и рассказывает, где тут как и что:
-- А вот мой горшок тут... Руки надо мыть! Пописал - вымой руки!
Женщина культурная, кивает, а я вижу, что добросердечность Андрея вызывает у нее сложные чувства. Она тут по делу вообще-то.
-- Очень осторожно, тут ступенька... Очень осторожно!..
Он угощает ее орешками, рассказывает, что ему это орешки есть еще не дают.
-- Творожок!.. Возьми творожок! Тебя как зовут? Марина? А я Андрюша. Еще есть много игрушек. Пойдем!
И он тащит ее в свою комнату, а она же пришла по делу, и ей неловко, она оглядывается на нас, а он приступает к демонстрации исключительных возможностей двух своих машинок.
-- Андрюша, мне надо с мамой и папой поговорить, - говорит она, не понимая, что это и есть дело.
А он вдруг обнимает ее за ноги, и она говорит:
-- Ой, я так устала сегодня, Андрюша, можно я отдохну?
А он говорит ей тогда:
-- Нет!
И она понимает, что "нет" - это "нет".
И Андреич продолжает, продолжает свой искренний, доверчивый хоровод с ней.
А потом, когда за ней уже закрывается входная дверь, он подходит ко мне, и вижу, что на щеках мальчика - слезы.
- Что случилось? -- пугаюсь я.
Может, я не увидел, как он ударился где-то тут обо что-то. Наверняка.
-- Она меня не любит!... -- плачет он уже в открытую. -- Она не любит!..
Да, похоже на то. Но хорошо, что зашла.
Ведь надо привыкать, что кто-то тебя не любит. А то все любят.
Надо привыкать.

-- Андрюша, что ты делаешь? - интересовалась Даша, стараясь, пока сама ест сочный гранат и истекает соком, не терять мальчика из вида.
Андреич в это время сопел где-то рядом.
-- Что ты делаешь? -- честно вникала Даша, впиваясь зубами во чрево алой плоти.
Ей не видно было, а я заметил, что Андреич на самом деле в это время пытается открыть свой игрушечный компьютер, да что-то никак.
--Папа, помоги! -- попросил он. -- Мне надо поработать.
Это впечатляет - когда мальчик вдруг произносит слова, которых ты от него никогда не слышал, а он от себя не ожидал.
-- Вот оно что, - кивнул я. - А чем будешь заниматься?
-- Мне надо написать заметку, - не моргнув глазом, сообщил Андреич.
Я охнул.
То есть где-то впопыхах оброненные мои слова запали ему в душу, и вот он взял их на вооружение.
И вдруг открыл огонь.

Андреич разрисовал фиолетовым фломастером свой детский ковер. То есть что значит разрисовал? Раскрасил.
И вот бабушка его предупреждает:
-- Тебя мама будет ругать!
Хоть прячься, казалось бы, в одно из пары надежных мест в доме, откуда не взять голыми руками.
-- Не будет, - уверенно качает головой Андреич. -- Мама меня любит.
Бабушка, удивленная таким пониманием сути вещей, спрашивает:
-- А что она тебе скажет, как думаешь?
-- Скажет: "Ай-ай-ай! Разве можно рисовать на ковре?"
-- То есть будет ругать!
-- Нет, -- разъясняет Андреич смысл отношений с матерью. - Будет любить. Это же мама.
К трем годам разобрался в главном.

Андреич стал что-то часто возвращаться к своим старым песням о главном. Про Синий трактор снова может слушать часами, от желтого школьного автобуса млеет..
Еще и нас пытается привлечь.
-- Включи Кокомелон! - знает он.
Я включаю этот величайший детский, а точнее младенческий канал, а он непримиримо качает головой: громче!
Ну хорошо, можно и прибавить.
Потом идут легкие танцы под любимые хиты (скоро будет караоке, я морально готовлюсь находиться в это время дома).
И уж потом Андреич говорит:
-- Теперь ты поешь, папа!
-- Ты эти песни слушал, когда был маленьким, - втолковываю я ему. - Поэтому они тебе так нравятся.
-- А ты?
-- А я был уже большой. Я не пел. Я слушал.
--А сейчас? - насыпает свои вопросы Андреич.
А сейчас я от них только вздрагиваю, потому что слышал каждую примерно восемь тысяч раз, хочу я ему сказать, но от растерянности переспрашиваю:
-- Что сейчас?
--Ты поешь? -- спрашивает Андреич, по-честному пытаясь понять, что я ему наговорил, а я вижу, что у нас целый доверительный разговор получается. - Ты большой? Всегда?
Да, сынок.
И это уже не исправить.
Спроси меня: а хотел бы?
Спроси, ну спроси.