***

А. Мусаеву.

Вагоны над жерлом Харибды
В агонии оттянутой.
На рельсах слезятся изгибы
Волн.

"Москва — Итака".

Вокзал вдали, но в даль вдова
Глядит и ждёт. Искривлен год,
И два, и три
Едва прошли...
"Ну где же ты?"

"Москва — Итака".

Изранено солнце
Молчанием моря.
Кто-то в вагоне
Проснётся от горя,
Заплачет, и снова
Уснёт.

Полуявь, полусон, полустон,
Полувздох.

С обветренных, но верных губ
Хриплой пеной лопнет шёпот:
"Пенелопа..."

Поезд прибывает. Чайки. Итака.

— Морфей Мусаев
XVI.IV.XXV

"...И маяк -  не маяк -
Только призрак
Впотьмах,
Только тень
С молчаливым приветом,
Смотрит вдаль
И не помнит
О тех кораблях,
Что давно затерялися
Где-то."

Аида Бабаева

Из Порт-Петровских записок.
Маяк

Старый маяк — вавилонская голень столицы.
Город без имени. Город без права на жизнь.
Только светило осталось у моря томиться,
в строгом молчании и без особой нужды.
В дрейфе — твои корабли. Разлетаются чайки.
Месяц, раздетый в ночи, начинает зудить.
Капелька рядом со спутником светится ярко —
тихо колеблется пульса небесного нить.
Ты же, укутавшись в камень, всё светишь и светишь,
но кораблям дела нет до сигналов твоих.
Так для кого же лучи? Не найдётся на свете
ни одного моряка, кто нуждался бы в них.
Верфь сухопутная, лужа утерянных судеб.
Город без имени. Город, где старый маяк
свет посылает не в море для ржавого судна,
а для людей: для него, для неё, для меня.
Солнце сжигает, а месяц безмолвием душит.
Будто бы лампа, дающая путь мотылькам,
всем неприкаянным и затерявшимся душам
светишь лишь ты, красно-белый, немой великан.

6 апреля 2025

Небо, ты слышишь, как дождик стучится к земле?
Будет ещё! Достучаться сумеет однажды.
Дальше хоть что, хоть под нею, над нею во мгле —
дальше не знаю, что будет. И, впрочем, неважно.
Все ли равно: просочится к ядру и кап-кап —
ритм отобьёт напоследок да чмок на прощанье.
Или о твердь разобьётся, вернётся во хлябь?
Хватит раздумий, смотри, у тебя прихожане.
Носом воротят и слёзно бубнят: "Не хочу".
Мало ли, мило ли — дело житейское всё же.
Поздно, ребята, теперь обращаться к врачу.
Больше того: он вчера был вам тоже не нужен.
Вы теперь — тучи, вы — небо над городом Z.
Слышите, как ваши слёзы по новой стучатся?
Матерь земля не желает блестящих монет.
Только слезинки, кап-кап, жаркий чмок домочадцев.


18 марта 2025

Гефсимания — место тоски,
погребение — место покоя,
всё другое сжимают тиски
боевого, безликого строя.

Покажи нам стигматы свои.
Мы своими поделимся тоже.
Посмотри, я прошу, посмотри,
как уроки мы учим до дрожи:

перестрельные арии в миг
полный зал собирают. Sold out!
В оркестровом окопе возник
новый хит — что-то в жанре дип-хаос.

Композиторы в моде опять,
бьются оземь ракетами, пылью.
И не может никто устоять,
когда в небе поют эскадрильи.

Ты учил нас любви, говорят.
А скорбеть мы учились в "Норд-Осте".
Да, я знаю, что ты — виноград,
только мы — переспелые гроздья.

Расскажи, почему. Почему умирает пехота?
Неужели бессмертие полка — посмертный оммаж?
Значит, всё это ложь, это блажь из-под линз перископа.
Значит, всё ещё есть на планете великий мираж.
Никуда не ушёл — воцарился, напротив, и рыщет,
и фонариком светит в ночи: подойдёшь — и пропал.
Вот, держи для тебя свежевырытое топорище,
а топор ищи сам — здесь повсюду ненужный металл.

Как легко и светло падать вниз с высоты Вавилона.
В этом резвом пике я сумел отыскать, что хотел.
И я падаю вновь в города. И я снова и снова
разрастаюсь грибом — весь невинен и весь полнотел.
Пустотелая вошь сохраняет в себе эту память,
словно птичья трель поутру, знаменует конец
оголтелой зимы. Но опять поднимается знамя,
и живые полки, весь бессмертие ищущий жнец,

всё шагают, шагают, шагают, шагают, шагают,
все поют о любви, но любовь никому не вручают.

«Черноречивость»

Посвящается:
С. Лугуевой,
В. Шаламову,
О. Мандельштаму,
А. Мусаеву,
Д. Серенко,
Д. Хармсу,
Г. Иванову,
Н. Гумилеву,
И. Бунину и другим.


Гордость за горло, что сдержит выкрик,
Свернётся совестью в кованный ком,
В шершавое молчание о том...
О том, кто слова наши в гимне выкрал,
Вырвав у рва черноречивые слова.

В траншеи распаханной шеи
Пахóтой пехота черна.
За гной козырных прегрешений,
Словами ответствуй, страна.

Пехота сыграет напоследок себя.

Немые нарывы, зарывшись в землю,
Вскрываются картами,
Враз рассыпаясь,
Пересыпая слова
Из пасти в масти
Короля.
Гортань за гортанью колодой карт
Отдарит сквозь зубы: "бито"
И перестанет биться
Миокард,
Заполнив ров
Стихами.

— Морфей Мусаев
XXII.II.XXV

Смерть словно горькая микстура:
воротишь голову, не хочешь пить, а надо.
Мать тянет ложку:
— Пей, сынок. Не ерзай!
А я ведь не хочу:
— Я потерплю, не выпью!
Пусть 38! Это просто цифра!
— Значит, не будешь пить? Сейчас укол достану!
— Нет-нет, не надо! Только без укола!

Быть может смерть нас обходила б мимо,
когда на детские отказы пить микстуру
все мамы мира говорили разом:
"Это твой выбор. Только аккуратней".
Чтоб в день, когда Старуха просит душу,
мы бы ответили: "Я Потерплю! Не буду!
Пусть тяжело мне! Это просто жизнь!"

#белыйстих