Сегодня у меня, наконец, свободный день (Один фильм! Не четыре, а один!), пора бы вспомнить, что у меня, вообще-то, книжный канал, а то уже знакомые отписываются.
Вчера посмотрел фестивальную работу «Самозванцы» — о сплетении хроникальных кадров с художественным кино в переломные девяностые. Тут же вспомнил «Улицу Холодова» Евгении Некрасовой, которую прочитал недели две назад, а понимание прочитанного приходит только сейчас.
«Улица Холодова» рассказывает о журналисте Дмитрии Холодове, который погиб прямо в редакции МК в 1994-м году. Но роман Некрасовой не о самом Холодове, он здесь — точка отсчёта, спусковой механизм, чтобы поговорить о судьбе российской журналистике и людях, благодаря которым она остаётся на плаву.
«Улица Холодова» балансирует на границе нескольких жанров. Взросление героя в подмосковном Климовске (Некрасова сама там жила и ходила в ту же школу, что и Холодов), его работа в МК и горячих точках напоминают сюжет русских сказок, где Холодов — этакий добрый молодец, который общается с выдуманными лисятами (да), сражается за справедливость в разрушающимся государстве, а по его пятам скачет вездесущая Война. Потом сказка вдруг оборачивается былью автофикшеном о жизни в девяностых (снова): невзрачная провинция, грустные электрички, внезапное отключение воды, персонифицированная неопределённость главной героини. Наконец, завершается «Улица Холодова» одой современным журналистам, где они рассказывают о своём опыте и делятся пониманием актуальной журналистики. Среди героев, с которыми Некрасова беседовала сама, — Иван Голунов и Елена Костюченко.
Я долго думал, что меня смущает в романе. Это не только важное и смелое высказывание о том, как так получилось, что мы оказались там, где оказались, но и попытка человека, который работает с художественным вымыслом, заглянуть за плечо людям, имеющих дело с фактами. Несмотря на то, что Некрасова читала статьи Холодова и книги о нём самом, она позволяет себе свободно интерпретировать фигуру Димы. Он у неё — этакий Алёша Карамазов, добрый, но решительный светловолосый юноша, ангел, вырванный с неба. Поэтому Холодов у Некрасовой получился не живым человеком, а, скорее, сосредоточением энергии и самоотверженности, вспышкой, сверкающей во тьме и так быстро, безвозвратно потухшей.
В конце концов, «Улице Холодова» мешает сам Холодов. Вдохнуть бы в него жизнь, объём, глубину, наделить бы его не ангельскими, а человеческими чертами. Можно ещё полностью уйти в автофикшен или документалистику, ведь лучшая часть романа, на мой взгляд, — финальная, когда разные журналисты говорят, по сути, об одном и том же. Тогда, глядишь, пазл сложится, и Холодов будет жить — не только в газетных заголовках и на табличке с названием улицы, но и на страницах книги.
#ОтзывСтранника