🪡
Они торчали в горах уже четвертый час, но Энакин все никак не мог справиться с заданием. Мальчик напрягался, сжимал руки, злился, но это только отдаляло его от финальной цели: очистить мозг и просто медитировать. Он то думал о маме, то о Квай-Гонн Джинне, то о летающих истребителях, которые громко и четко стреляли в его голове. Он не мог просто взять и ни о чем не думать, и с каждой минутой его все больше и больше бесила возложенная на плечи доля джедая, пусть он и согласился на это сам.
— Таков Путь, — произнес за спиной Оби-Ван.
— Вы читаете мои мысли, мастер? — Энакин недовольно фыркнул.
— Они у тебя такие звонкие и сильные, что я не напрягаюсь. Я просто слышу их, — спокойно ответил Оби-Ван. — Медитация поможет тебе и с этим. Ты научишься контролировать мысль, и другие больше не смогут так просто к ней прикоснуться.
— Но у меня не получается, — пожаловался Энакин и пересел из позы лотоса в “я буду ныть час”.
— Пробуй еще. Всегда работай. В этом мастерстве не может быть таланта.
Энакин закрыл глаза и снова попробовал очистить мозг. Истребители, ожидавшие его погружения, зажужжали в космосе, рассекая линии созвездий. Он просто не мог выбросить их из головы, и сжимался еще больше, а напряжение тела все дальше уводило его за нос от медитации. Это был замкнутый пламенный круг неровной детской мысли.
— Не получается, — шумно выдохнул Энакин.
— Совсем?
— Совсем.
Оби-Ван побродил вокруг. Энакин слышал его тихие шаги. Наконец мастер сказал:
— Попробуй вот что. Говори себе внутри: “Мой разум чист от лишних мыслей”. Говори сто раз, а то и больше. Столько, сколько потребуется, — вещал мастер, приближаясь к падавану, чья косичка не так давно стала немного длиннее.
— Но когда я перестану повторять это, я снова подумаю о чем-то, — недовольно отчеканил Энакин, словно мастер не понимал, что вода мокрая.
— Подвинься, — Оби-Ван оказался рядом и поравнялся с сидящим на краю скалы Энакином. — Я буду помогать тебе.
Мальчик почувствовал себя униженным. Он хотел отречься от помощи, но было уже слишком поздно: он сам виноват, что ему ее вообще предложили, не надо было ныть. Какой-то далекой коркой сознания он понимал, что труднее отказа от помощи есть только принятие помощи, и то, что он живет по установке “сделай все сам” только ранит его детский мозг. Оби-Ван снова почувствовал эту мысль и поспешил утешить мальчика:
— Послушай, падаван, и запомни это. Зло не в том, чтобы принять помощь на Пути. Зло в том чтобы из тщеславия или страха отказаться от нее.
— Я не хочу Зла, — тихо сказал Энакин.
— Я знаю. А теперь закрой глаза. И повторяй за мной: “Все исчезает. Остаюсь только я и пустота. Мой разум чист от лишних мыслей”. Повторяй же.
— Все исчезает. Остаюсь только я и пустота. Мой разум чист от лишних мыслей.
— Теперь про себя. И расслабь тело. Расслабь дух.
Энакин постарался как-то облегчить ком в горле и желание заплакать от неудач. Он расслабил руки, потом ноги, потом все тело следом, постарался представить, как внутри него гуляет легкий ветер, как нос его спокойно гладит морской бриз, как затылок греет солнце Татуина, и все его тело, разум, сердце, дух и душа находятся в гармонии с природой, единой и неразлучной со своим созданием.
Все исчезает. Остаюсь только я и пустота.
Мой разум чист от лишних мыслей.
Мой разум чист от лишних мыслей.
Мой разум чист от лишних мыслей.
Мой разум…
Оби-Ван довольно улыбнулся и стал смотреть на горный пейзаж.