Я точно произрастаю из земли, и во мне живо многоликое действо прошлого. Но прошлое это ограничено дном моей памяти, дном, необъяснимо глубоким, — именно там пребывает замутнённая давностью история создания нашего поселения, являясь основанием для пирамиды событий. — «Сын дерева»
За трое суток эшелон прошёл тысячу восемьсот километров. Все были пьяны в стельку за исключением машиниста, но они его не видели. Во время долгих стоянок на запасных путях, перед большими городами, когда эшелон пропускал скорые и пассажирские поезда, они выходили из единственного плацкартного вагона — чаще всего ночью — и бродили между низкими, стальными платформами, на которых стояли уборочные машины между высокими, товарными составами и цистернами с бензином, нефтью, битумом и природным газом; пытались продать местным тушёнку, колбасу, сгущённое молоко или обменять на самогон; курили и разговаривали, понемногу трезвея на ветру; смотрели на железнодорожных рабочих, которые медленно двигались вдоль составов в ярких оранжевых комбинезонах, проверяя и смазывая буксы. — «Про падение пропадом»
🕊 Проза Бакина плотна и текуча. Она вмещает в себя грузно-иллюзорное время, в потоке которого разворачивается жизнь как нескончаемое вместилище событий, состояний, чувств и мыслей.
Рассказы как сгустки материи, сияние человеческого духа и грязь человеческих слабостей. Созерцательность в ней соседствует с динамикой, мгновение — с вечностью.
То растягивая, то сжимая действие, Бакин создаёт универсальную прозу, в которой посредством метафоры раскрывает противоречивую действительность, и тем самым дарит читателю причудливое телескоп — до того мощный, что позволяет смотреть и в глубину, и в ширь.
Сила его прозы в первых и последних предложениях. Первые задают интонацию и хватают читателя за грудки, последние окутывают тишиной, подобно той, что звучит в зале после классического концерта. А вместе они закупоривают текст в вакуум, в который не протиснуться никакому влиянию извне. Если бы в прозу Бакина можно было воткнуть нож, то лезвие бы застряло в ней, как в головке сыра.
Первым родился — первый, вторым родился — второй, третьим родился мёртвый. Так я хочу начать рассказ о себе.
<...>
По моей груди категорично шествовал жук-пожарник, он шёл гасить мои глаза.
***
От прежней жизни у него остался гул в ушах, но уже не настолько громкий, как бывало прежде, когда казалось, что гудит все тело, гудят кости, зубы, ногти, не настолько всепоглощающий, что, казалось, рушится тёмная пещера его организма, не тот гул, за которым не слышно человеческих слов, направленных прямо в ухо; но себе он давно сказал — это гул моего сердца.
<...>
...А тот прищурился и спросил — что ты в себе чувствуешь? — и тогда он твёрдо сказал — уверенность.
***
Старик упал, возвращаясь из магазина субботним утром...
<...>
...Мозг возвращает к жизни незыблемое убеждение — крест должен быть чёрным, а красным должно быть знамя.
Бакин — наследник Платонова, Фолкнера, Маркеса. Сила его прозы в плотности, откровенности и психологизме. Он пишет размашистыми, густыми мазками. Его прозу можно называть претенциозной, барочной, вычурной, но всё это лишь слова, которые никак не касаются самобытности текстов.
Чему нас учит проза Дмитрия Бакина
✉ Синтаксической свободе и пристальному вниманию к внутреннему миру героев. Слова словами, но только синтаксис — пульт управления повествованием, который способен останавливать или ускорять время.
✉ Созерцательности и образности: обыденное превращается в символ, символ превращается в обыденное.
✉ Первые и последние предложения встречают и провожают читателя. Их нужно вырезать в сознании, чтобы память была долгой.
Что читать у Дмитрия Бакина
«Сын дерева»
«Нельзя остаться»
«Про падение пропадом»
и другие рассказы и маленькие повести из сборника «Про падение пропадом»
#какудругих