#театрымира

OPERNHAUS, ZÜRICH
Цюрихский Оперный театр

Наверное, это самое западное из театральных зданий, спроектированных великими венскими архитекторами Хелмером и Феллнером — все-таки их «ареалом» была прежде всего империя Габсбургов. Но первый театр открылся еще в 1834 году «Волшебной флейтой» Моцарта. Старый «Акциентеатр» сгорел в 1890 году — и вскоре был заменен дошедшим до наших дней зданием. Открытый в 1891 году вагнеровским «Лоэнгрином», он назывался Городским театром, хотя и финансировался долгое время только частными лицами. Оперным он стал именоваться в 1964 году, а в 80-е годы был реконструирован и расширен до набережной озера.

Когда-то Чеховский фестиваль продюсировал спектакль в Минске, его ставил Володя Панков, тот, который был «саундрамой», а теперь, рассказывают, стал чуть ли не целым Марком Анатольевичем. Спектакль был любопытный, но замороченный, путаный, сразу и не разберешь, что там к чему, и вот выходит на банкете какой-то важный белорусский чиновник, явно обалдевший от только что увиденного — и, сам того не подозревая, дарит всем присутствовавшим универсальный риторический оборот: нам, говорит он, еще только предстоит понять смысл этого спектакля, а сейчас мы должны поздравить… и так далее. Так вот! Нам с Эсфирью (без нее не разберусь) еще только предстоит осознать смысл спектакля Дмитрия Чернякова по опере Эриха Вольфганга Корнгольда «Мертвый город» в Цюрихской опере (хотя эмоциональная оценка уже готова — грандиозно). Но вот два впечатления. Те, кто видел спектакль, наверняка гадали над техническим решением декорации — огромный дом буквально висит над подмостками. Как же это сделано? Невидимые подпорки? Но сцена как на ладони, распахнута во всю ширину и глубину. Какие-то противовесы? Но на сколько же тонн они потянут, страшно подумать. Сверхлегкие материалы? Но тогда конструкция все равно бы нет-нет, да и дрожала. А она реально как бетонный дом стоит. В общем, декорация действительно подвешена — на лебедках. Это стало ясно на празднике премьеры, который прошел прямо на подмостках, непосредственно под «зданием». Ну, это Швейцария, уже не «та», как и все в Старом Свете, но по-прежнему она, поэтому гости расхаживали с бокалами под огромной конструкцией (почти) без опаски. И еще. В одной из сцен главный герой оперы, по версии спектакля — не только неутешный вдовец, но также маньяк и убийца, наряжается кардиналом, с красным поясом, митрой и крестом. Премьера выпала на день смерти Папы Римского. И эпизод, на прогоне смотревшийся не более как акцент, вчера вечером ввел зал буквально в состояние оцепенения. А что этот акцент значит, нам еще только предстоит осознать….

В Цюрихе похоронено несколько великих писателей. И все они не швейцарцы. (В этом городе жил и умер Макс Фриш, но он завещал развеять свой прах, так что могилы этого швейцарского классика не существует вовсе.) Двое из них — лауреаты Нобелевской премии: немец Томас Манн покоится на кладбище в цюрихском пригороде Кильхберге, а родившийся в Болгарии австрийский еврей Элиас Канетти — на городском кладбище Флунтерн. У ирландца Джеймса Джойса Нобелевской премии не было, но это ее, а не его беда. Он тоже лежит на Флунтернском кладбище. Во времена, когда жил Георг Бюхнер, Нобелевской премии еще не было. А кладбища, на котором сначала был похоронен великий немецкий драматург, нет теперь. Могила же его есть, но в весьма необычном месте. Лежит он один-одинешенек, в маленьком скверике, буквально около конечной станции общественного транспорта. Правда, транспорт милый, романтический — один из городских фуникулеров. И место весьма знаменитое — холм называется Германия, и с него открывается чудесный вид на центр города и озеро. В давние времена здесь находился один из пунктов пожарной безопасности Цюриха, который отсюда был тогда виден целиком как на ладони. А в XIX веке здесь, над городом, собирались немецкие студенты из цюрихских высших школ, союз которых как раз и назывался «Германия». Одним из их кумиров был именно Георг Бюхнер — не столько как писатель, сколько как революционер. Уроженец Гессенского герцогства, он прожил всего 23 года и умер в Цюрихе от тифа в 1837 году. Сначала его похоронили на кладбище Краутгартен (теперь на этом месте находится… Кунстхаус), но студенты из «Германии» добились в 1875 году переноса останков писателя на свой любимый холм, где Бюхнер так и лежит до сих пор. Интересно, что на могильном камне он назван автором «Смерти Дантона», а остальные произведения (впрочем, их меньше, чем пальцев на одной руке — но зато какие!) вовсе не упомянуты. Хотя XX век сделал его — уж если выбирать что-то одно — прежде всего автором гениального, пророческого «Войцека». Кстати, популярный революционный слоган «мир хижинам, война дворцам» придумал тоже Бюхнер. Мир его праху.
#цюрих #zürich

Два «Мертвых города» в одном городе Цюрихе — картина Эгона Шиле в «Кунстхаусе» и декорация и плакат завтрашней премьеры Дмитрия Чернякова в Цюрихской опере.

Семь (уже семь!) лет назад я прожил в уютном, улыбчивом и бессердечном Цюрихе два месяца, поэтому «туристические» музеи изучены были вдоль и поперек. Теперь есть время на необычные. Один из них — Moulagenmuseum, то есть Музей медицинских муляжей. Он принадлежит Цюрихскому университету и находится на первом этаже одного из зданий университетской клиники. Экспонаты его создавались прежде всего в научных и учебных целях — в коллекции представлены восковые модели человеческих органов, пораженных различными заболеваниями. Но не всеми, а только теми, что портят, так сказать, экстерьер человека, проявляются снаружи и поражают кожу, глаза, слизистую оболочку, половые органы и т.д. От «пустяковой» чесотки до таких названий, что и произносить не хочется, причем в их терминальной, видимо, стадии. Впрочем, в данном случае все эмоциональные оценки и восклицания лучше заранее оставить за дверью научного музея. Ахать, морщиться и зажмуриваться — не здесь пожалуйста. Да, для природы наше бедное бренное тело — это как клумба, на которой может вырасти черт знает что, совершенно не отвечающее нашим представлениям о прекрасном и мечтам о вечной жизни. И вообще — это музей не о страшном, а о возвышенном — о мастерстве и о редком ремесле. Конечно, история медицинских пособий такого рода началась не вчера и не позавчера. Гораздо интереснее, что навыки своеобразного искусства не утрачены и сегодня. Модели делаются из пчелиного воска древесной смолы и карбоната кальция. Растопленный воск с добавками заливают в формы, и когда слепок готов, его начинают «портить» — деформировать и раскрашивать в соответствии, так сказать, с диагнозом. Язвы, наросты, гнойные и кровоточащие раны, разноцветные волдыри: мастеру требуется не просто натуралистическая точность, но смеренная бесстрастность, это же не социальная антиреклама на пачках сигарет, задача пособий — не напугать обывателей и научить их, здоровых, не роптать на судьбу, а помочь врачу опознать болезнь. Процесс трудоемкий, вещи выходят недешевые. Готовые модели обрамляют бязью и приклеивают на черную пластинку… Цюрихскую коллекцию начал собирать еще в позапрошлом веке врач Адольф Фляйшманн, потом появились и другие энтузиасты. Впервые экспонаты были выставлены еще в начале прошлого века. А сейчас цюрихское собрание, в котором около двух тысяч наглядных пособий разного размера, остается самым большим в мире. (Еще собрания муляжей есть в Шарите в Берлине, в рижском музее медицины имени Стоадыня и кое-где еще.) И самым доступным — хотя и работает музей всего два дня в неделю по несколько часов. Кстати, в доме по соседству с музеем несколько месяцев прожил, работая над «Улиссом», Джеймс Джойс. Никакой связи между этими фактами я не устанавливаю. Просто интересно.
#zürich #цюрих

Если уж и прилетать в Цюрих — удобный и чистый, но расчетливый и недобрый, — то непременно рано утром, когда ватный туман еще не рассеялся, виден весь этот город на кончике длинного озера, белые зубцы Альп совсем недалеко, и ближние холмы кажутся мягкими и ласковыми… Ну, и новый телефон в руках, это его дебют. Фотографии гораздо лучше выходят.

#театрымира

LIETUVOS NACIONALNIS DRAMOS TETRAS, VILNIUS
Литовский национальный драматический театр, Вильнюс

Это один из немногих театров, (а среди национальных — может быть, и единственный?) у которого как бы нет фасада. Его роль играет зажатый между двумя домами на проспекте Гедиминаса вход, а все театральные пространства встроены внутрь квартала. Над входом — знаменитая скульптура Станисловаса Кузмы, изображающая трех женщин с «позолоченными» лицами. Это не три ведьмы из «Макбета» и уж точно не «три сестры», а три имеющие отношение к сцене музы — Калиопа, Талия и Мельпомена. Еще один символ театра и его неизменный логотип — лодка под парусом. Она напоминает о спектакле по пьесе Германа Гейерманиса «Гибель ‘Надежды’», которым театр открылся 6 октября 1940 года — после того, как Вильнюс стал столицей Литовской ССР. Это произошло в другом здании, а на проспект Гедиминаса театр переехал в 1951 году. В 1981 году театр на этом месте был фактически построен заново — проект архитекторов Альгимантаса и Витаутаса Насвичюсов, «вписавших» театр с большим фойе и современным залом в историческую застройку, получил тогда Госпремию СССР. Совсем недавно театр пережил еще одно капитальное обновление, получив две новых сцены-блэкбокса. В 1989-95 театром руководил Йонас Вайткус, а в 1995-99 гг.- Римас Туминас.

#эсфирь
К тому, что Эсфирь (при моем скромном участии в условиях тесноты газетной полосы) написала, хочу добавить вот что. Фестиваль в Белграде делает — конечно, вместе с помощниками, но их не так много — одна хрупкая женщина по имени Айя Юнг. Говорят, что на самом деле ее зовут иначе, рассказывают, как непрост и даже полон тайн был ее жизненный путь. Многие пеняют ей, что близка с политиками, которых народ не любит, что слишком уж хитро лавирует между стульями и т.д. Как все это знакомо! Человек, который в турбулентных обстоятельствах продолжает делать дело, в которое верит, всегда и везде плодит вокруг себя сонмы недоброжелателей. А пока они злобствуют, он(а) бегает по спонсорам, радуясь каждой обещанной тысяче евро… И да, ангелов среди тех, кто работает в таком «формате», не бывает… Мы с Эсфирью обнаружили этот фестиваль почти случайно, и уже третий год остаемся его благодарными зрителями. Когда-то ездили в прекрасный Белград на BITEF, теперь на BDF…


https://www.kommersant.ru/doc/7658820

Вот еще вильнюсское открытие из цикла «никогда не поздно узнать, что…». Это костел доминиканцев в самом центре старого города. И это именно то место, про которое написано «в ушную раковину Бога, закрытую для шума дня, шепни всего четыре слога: прости меня». У Бродского в «Литовском дивертисменте» седьмая главка так и называется — «Domininkanaj». Вообще, костел Святого Духа — уже пятое здание, так сказать, культового назначения, стоящее на этом месте. В начале XVI века в Вильнюс пришел орден доминиканцев, и здесь возник доминиканский монастырь. После пожаров и перестроек, в последней трети XVIII века, костел получил щедрое оформление в духе рококо — те самые извилистые «ушные раковины», которые через двести лет, в 1971-м году, разглядел тридцатилетний Иосиф Александрович. С тех пор тоже уже немало прошло — еще пятьдесят с лишним лет…. Еще интересно, что под костелом находится лабиринт из девяти готических подвалов. Начиная с XVI века там хоронили умерших — не только монахов, но и знатных горожан, в том числе и жертв эпидемий чумы и холеры. Из-за специфических условий, то есть очень сухого воздуха, часть трупов в подвалах не разложилась, а мумифицировалась. В 60-х годах в подземельях провели подробные исследования, пересчитали все «мощи» и кости, и потом стали водить в «пещеры» экскурсии для любителей экстремальных впечатлений. Не знаю, может и Бродский отважился спуститься вниз? Впрочем, этот вид туризма тогда быстро накрылся. Потому что в подземелье нарушился микроклимат. Мумии начали разлагаться, и экскурсии от греха подальше запретили — а ну как «проснется» и вылезет из всех ушей чума…
#vilnius #вильнюс

В Вильнюс я поехал, чтобы посмотреть своими глазами на спектакли Национального театра Литвы. Три года назад в этом театре предприняли эксперимент: директор Мартинас Будрайтис (да, он сын знаменитого актера Юозаса Будрайтиса — если кому-то это важно) пригласил трех молодых режиссеров стать «худруком» театра. В Европе позападнее коллективным руководством балуются давно — взять хотя бы Антверпенский театр, но в Литве такого прежде не видывали. Тем более, что Нацтеатр как раз пережил глобальную реновацию, обрел две новых сцены-блэкбокса, репертуар нужно было пополнять, и приглашение молодых режиссеров(-ок)— двух женщин и одного мужчины — смотрелось оригинальным и смелым жестом. Приход нового поколения был символически «оформлен» громким скандалом: театр шумно рассорился с Оскарасом Коршуновасом и отменил уже начатую им постановку «Дикой утки», заменив ее на мультижанровое, вроде бы экспериментальное представление о насущных проблемах человечества (не видел его, и не комментирую). С тех пор прошло два года, у новой команды впереди еще один сезон, после чего «тройка», это уже точно, разбегается в разные стороны. Тем более, что нынешним летом предстоит открытый конкурс на должность директора, и останется ли им Мартинас Будрайтис — большой вопрос. В плюс или в минус записать ему работы режиссерского «трио», предстоит решить комиссии. Если кому-то, кроме меня, интересно мое мнение, скажу. С продюсерской точки зрения, у театра безусловный успех: посещаемость — под девяносто процентов. А вот так ли она стабильна, чтобы позволять себе безумства, не знаю. Имею в виду постановку одним из худруков, Антанасом Обкарскасом, на большой сцене театра современной литовской пьесы «Ферментация» — гротесковый комедии о бактериях, которые покоряют сегодняшний социум. Комедии, конечно же, заряженной социальной критикой, но при этом сделанной громоздко, демонстративно длинно, богато (в смысле затрат на оформление с мультимедиа) и при том довольно скучно. Будет ли на нее ломиться публика после премьерных показов — большой вопрос. Что касается социальной активности, то новые литовские режиссеры — хорошие ученики. Без лишних наводящих вопросов выкладывают все, что положено: о своей аллергии на «театр режиссерского диктата», о глубокой озабоченности проблемой абьюзивных отношений и властных игр, о феминизме и гендерных тревогах. (Про мигрантов умолчали — наверное, в Литве такой проблемы нет?) Надо признать, что член триумвирата Эгле Шведкаускайте, которой, кажется, нацепи пилотку и красный галстук — так от советской комсомолки не отличишь, все-таки способна поставить ладный спектакль на современную тему («Стендап про смысл и бессмыслицу»). Еще к чести команды нужно сказать, что приглашают зарубежных режиссеров — польский постановщик Лукаш Твардовский работал, и не только он. Меня не вполне убедила постановка словенца Йернея Лоренци «Посторонний», но все-таки после его версии романа Камю есть что обсудить в рамках профессии, а не «повестки дня». В целом же, мне кажется, что литовский театр находится в начале того пути, который уже привел, например, немецкий театр к сильнейшему кризису. Но, возможно, я ошибаюсь: понятно, что шоукейс на четыре дня — выборка во многом случайная, не всегда удается собрать самые сливки репертуара. Так что, хоть и речь о театре, слова иногда важнее зрелищ. И мне было важно сказанное впроброс и с сожалением — конечно, часть труппы скучает по режиссуре старой школы. Поэтому последний сезон триумвирата в Национальном театре пройдет под девизом «сотрудничества поколений». Правда, я так и не понял, кого из «отверженных» мастеров собираются позвать. Йонаса Вайткуса нельзя, потому что он «отменен» по «митушным» делам, Гинтарас Варнас вроде бы слишком занят, Коршуновас в открытой, активной оппозиции к нынешнему руководству. Так что поколенческое примирение будет, похоже, лишь виртуальным. Оскарас Коршуновас, между тем, «Дикую утку» все-таки доведет до премьеры — но не в Национальном, а в Молодежном театре, где «авторская режиссура» не вызывает аллергию. И это тоже будет символическим событием.
#вильнюс #vilnius #theatre

Для большинства вильнюссцев Маркучяй — это просто конечная остановка одного из городских автобусов. И не вполне благополучный в социальном смысле район. Еще там большой живописный парк с прудами. Сейчас он засыпан прошлогодними опавшими листьями, а летом, наверное, повеселее — и всего в пяти минутах езды из центра. На холме стоит старый дом. Его в позапрошлом веке на земле, принадлежавшей жене Варваре, построил сын Пушкина — и тоже, разумеется, Пушкин — Григорий Александрович. Тот самый, что хотел открыть музей в Михайловском. Когда ничего не вышло, он собрал сохранившиеся вещи отца и перевез их в Вильно. Как все прекрасно знают, в пушкинском заповеднике в Псковской области сохранилась только природа (да и то не вполне) и могила, все остальное — новодел, муляжи для туристов. Конечно, из того, что, можно сказать, спас Григорий, тоже далеко не все пережило прошлый век. Но многое уцелело. Потому что чудом сохранился сам дом, в котором жили Григорий и Варвара. С почти всей обстановкой, с мемориальными пушкинскими вещами, с деревянными перекрытиями и со всякими удивительными секретами — вроде шкафа-сейфа, устроенного внутри большой печки, или длинных винтов в стенах, которыми до сих пор изнутри запирают на ночь ставни. Или изготовленной по спецзаказу массивной деревянной мебелью с вензелями хозяев дома и фамильными гербами,при изготовлении которых мебельщики допустили ошибки — перепутали местами геральдические фрагменты, отчего теперь выглядит так, что знак рода Пушкиных не защищает двуглавый орел, а замахивается на него. Ну, курьеры курьезами, а вот когда видишь ломберный столик, за которым Алексансергеич писал первые главы «Евгения Онегина» или зеркало, в которое смотрелась еще внучка арапа Петра Великого, потом ее сын и его жена и дети, то поневоле задерживаешь дыхание и на какое-то время теряешь способность двигаться. Кроме того, жившая здесь семья была связана с другими важными для истории фамилиями — сама Варвара была племянницей министра путей сообщения империи Мельникова и одновременно тетей Сергея Дягилева, который гостил в Маркучяе, или по-русски Маркутье… Варвара и Григорий мечтали, что после их смерти в доме должна сохраниться память о Пушкине. Они оба похоронены почти рядом с домом, на маленьком кладбище, около часовни в честь святой Варвары, рядом со своими собаками и гувернанткой-француженкой (звучит забавно, но так оно и есть). Григорий умер в 1905, Варвара пережила его на тридцать лет, она умерла, получается, в Польше. Общих детей у них не было. Если таковым не считать как раз сам музей, который после всяких перипетий с очисткой имения от долгов мог открыться в 1940-м, но тогда стало не до музеев, так что по-настоящему открылся только в 47-м. За те семь лет дом лишился части мемориальных вещей, прятал в подвале нескольких сбежавших из вильнюсского гетто евреев — и они выжили, и спасся от разрушения при входе советских войск: якобы военные, узнав, что за реликвии хранятся в этом доме, перенесли огневую точку на соседний холм, и получается, что сами они погибли, а мебель выжила… если сказать «память о Пушкине спасли», станет легче? Сейчас, как несложно догадаться, опять над Маркучяем тучи ходят хмуро. Еще в 1992-м из центра города сюда перенесли бюст кудрявого человека с надписью Puškinas. Какое-то время назад переименовали «Литературный музей А.С.Пушкина» в музей «Усадьба Маркучяй». Будто линиями ПВО, дом недавно окружил себя информационными стендами, на которых мелким шрифтом помещено много-много информации — только по-литовски, где-то что-то есть по-английски. Русский язык выжил внутри дома, кое-где, виновато. Теперь вот еще лишили музей самостоятельности, сделали частью городского музея Вильнюса. А там, говорят, установка такая — «поменьше вашего Пушкина»… Я в Вильнюсе был раз тридцать, наверное, за свою жизнь, а в Маркучяй, так получилось, выбрался впервые. Как к пожилому родственнику — вдруг подумал, что дальше откладывать некуда. Почувствовал, что нужно защитить Пушкина своим визитом, что ли, хотя это очень глупо заучит — какой толк от меня, да и мы все беспомощны, как никогда прежде.
#vilnius #вильнюс

Четыре дня провел в столице небольшой страны на шоукейсе здешнего Национального театра. Гостей было почему-то немного, да и программа щадящая — пять спектаклей за четыре дня. Время идет, на всякие шоукейсы в разные театры и страны езжу уже лет тридцать. Раньше часто встречал одних и тех же людей, но за ковидно-военные годы многое поменялось, да и я сам как-то меньше посещал такие мероприятия в последние годы. Набор человеческих типажей, приезжающих на «шоукейсы», между тем, воспроизводится с удивительной точностью. Обычно среди гостей непременно есть драматург из немецкоязычного театрального пространства (их столько, что хватит на все шоукейсы мира), женшина средних лет в очках и свитере, с наспех собранными на затылке седеющим волосами; она волнуется за свободу слова, все время пьет воду из пластиковых бутылок и уезжает всегда на день раньше, потому что очень много работы. Бывает, что заедет селектор какого-то важного или богатого фестиваля — всех знает, все видел, на любую фамилию понимающе кивает, организаторы в надежде обрести благосклонность «випа» окружают его особой заботой, но тайны его селекции никому не дано разгадать. Есть очень общительный, деланно внимательный ко всем, шумно реагирующий на любую, даже пустячную, информацию куратор некой специальной программы из большого зарубежного театра, который любую свою историю начинает со слов «my husband always says, that…» или «my ex-boyfriend used to…» Есть молодая, хваткая, никому не известная режиссер(ка) из какого-нибудь театрального мегаполиса, у нее независимая группа, она ненавидит «белый истэблишмент», громко смеется и готова быстро изложить тебе пятнадцать своих гениальных замыслов про абьюз, дискриминацию и свободу тела — запоминать ее имя необязательно, она нырнет обратно в театральный планктон мегаполиса и ты ее, скорее всего, больше никогда не встретишь (бывают исключения, да). Иногда приезжает и какой-то известный режиссер, у него только что была премьера большого и сложного проекта, на шоукейс он отправился вроде как на ритрит — сменить обстановку и отдохнуть от своих, со всех спектаклей уходит в антракте, потому что чужое творчество воспринимать не в состоянии. Еще есть критик из большой газеты, ей нужно написать обзор на целую полосу, но в этой стране, этом городе или как минимум в этом театре она впервые, поэтому подробно выспрашивает о том, что всем остальным давным-давно известно — и поэтому выглядит докучливой дурой, хотя на самом деле таковой, скорее всего, вовсе не является. Еще обычно бывает в числе гостей какой-то немолодой человек, раньше он возглавлял фестивали или театры, у него огромный опыт, он смотрел шоукейсы еще тогда, когда многие из организаторов или гостей нынешнего еще не родились. Зачем он теперь здесь нужен, по большому счету, неизвестно, потому что никаких бюджетов в его руках уже нет; но и отказать ему в приглашении невозможно, у него старые связи, в этом городе он был сто раз и не хуже местных знает, где какой интересный музей, вкусный ресторан или красивое кладбище. Я никогда до конца не понимал, зачем этими «отставниками» заполняют номера в гостиницах или кресла в залах — на спектаклях они часто дремлют, потому что «все это» уже сто раз было, после спектакля идут не пить пиво за угол, а спать в гостиницу, в актуальной «повестке» никакого драйва не видят, все время говорят о проблемах драматургии и режиссерском мастерстве, да вспоминают про великих, с которыми работали и многие из которых уже либо на погостах, либо «отменены» за сомнительные прегрешения или за паспорт… Это я описал на тот случай, если вы вдруг поинтересуетесь, где я сам себя с ужасом обнаружил в «базовом» раскладе типажей.
#театр #мемуары

Где-то умеют галантно ухаживать, где-то — вкусно кормить, где-то — беспрерывно развлекать или элегантно одевать. А в балтийских странах, не отнимешь, умеют красиво, как-то мудро и естественно, устраивать места упокоения. Вильнюс. Антакальнисское кладбище. Здесь лежат и польские солдаты, и некогда столь важные советские партийные и государственные деятели, и знаменитые артисты и художники, режиссеры и композиторы… И среди них еще эти двое, так важные для нас…
#vilnius #вильнюс

В какой-то из прошлых визитов в Вильнюс я благодаря друзьям познакомился с одним знаменитым литовским модельером, ярким, успешным, жизнелюбивым и очень остроумным человеком. В уютном, размеренном Вильнюсе ему всегда было тесновато, поэтому раньше он много работал в Москве, а с некоторых пор по понятным причинам «переключился» больше на Париж. За приятным обедом зашел разговор о городе. Я рассыпался в комплиментах Вильнюсу — вполне искренне, потому что действительно люблю этот город, но — не без этого — и с некоторой щепоткой невинного и извинительного для вежливого гостя лицемерия. Новый знакомый слушал-слушал мои соловьиные трели, кивал, а потом вдруг как-то медленно и недобро сказал: да, говорит, неплохой город, но здесь хорошо разве что ходить по театрам и по кладбищам. В общем, мой нынешний визит в Вильнюс проходит именно под этим девизом — смотрю спектакли Литовского Национального театра и посещаю кладбища. Оказалось, что я почти во всех музеях и культовых учреждениях уже побывал, и не по разу, а вот кладбища как-то до сих пор в мое поле зрения не попадали. Вот сегодня сходил на самое старое вильнюсское кладбище Расос. Оно очень живописно расположено — на вершинах и склонах нескольких холмов, и перепад высот довольно значительный. По надгробиям, как часто бывает, можно «прочитать» историю города — фамилии по преимуществу польские, много, конечно, литовских, часто встречаются белорусские, нечасто — русские. (У евреев, конечно, свои кладбища, здесь их нет.) Судя по схеме важных для истории страны покойников, которая установлена у входа, здесь лежит элита ХIX и первой половины прошлого века, в том числе «отцы» межвоенного литовского государства. Мне подавляющее большинство фамилий ничего не говорит. Ну вот разве что художник и композитор Чюрленис, Микалоюс Константинас И еще одна интересная могила, имеющая значение не столько для Литвы, сколько для Польши. Массивная гранитная плита, на которой вместо имен написано — «Мать и ее сын». Это захоронение матери маршала Йозефа Пилсудского и… сердца ее сына, первого главы возрожденного польского государства и основателя польской армии. Вообще, на Вавеле в Кракове Пилсудский похоронен не только без сердца, но и без мозга. Эти важнейшие органы в 1935 году после смерти маршала были извлечены из его тела и отправлены в Вильно — мозг в профильный институт на исследование (впоследствии, во время Второй мировой войны, он был утрачен), а сердце — на кладбище Расос, к маме. С одной стороны, вроде трогательно. С другой, эта католическая фетишизация останков как-то пугает всегда…
#vilnius #вильнюс

#фестивали
Подоспел со своей предстоящей программой и Международный театральный фестиваль в Сибиу. Он пройдет в последнюю декаду июня. Обозревать театральный форум в этом румынском городе — дело неблагодарное: только чтобы перечислить все события FITS, потребуется немало времени. Честно говоря, я не понимаю, как в сравнительно небольшом Сибиу все это помещается: и драмы с комедиями, и танцы, и куклы, и цирк, и студенческие спектакли, и уличные представления, и театральный рынок, и бесконечные читки, мастер-классы, конференции… По насыщенности театром Сибиу в фестивальные дни, по-моему, ничуть не уступает Авиньону или Эдинбургу. Всем рекомендую хотя бы один раз приехать в Сибиу в дни фестиваля… В общем, заглянем хотя бы в раздел «хайлайтсов». Здесь прежде всего обращают на себя внимание завсегдатаи фестивальных афиш, и сами модные активисты-худруки знаменитых фестивалей, Тьяго Родригес и Мило Рау. Директор Авиньонского фестиваля покажет спектакль «Никакого йогурта для покойника — История театра VI», основанный на реальных предсмертных дневниковых записях его отца (это продукция бельгийского NTGhent). А интендант «Винер Фествохен» представит основанную на «Филоктете» Софокла постановку «Провидец», историю военной журналистки, сыгранной актрисой Урсиной Ларди и задающейся вопросом о причинах привлекательности насилия в нашем мире. Группа «Римини Протокол» в лицах Хельгард Хауг и Даниэля Ветцеля приглашена с особо интересной для Сибиу документальной работой «Futur4» — о том, как режим Чаушеску «продавал» Германии своих граждан, трансильванских саксов, то есть этнических немцев. Танец, помимо прочего, представлен в главном разделе двумя спектаклями из Израиля — «Mana» знаменитого израильского хореографа Ноа Вертхайм, строгой и скорбной композицией о родном доме и долге перед ним, и «Монтаж» всемирно известной компании «Киббуц Данс». Бохумский Шаушпильзаус покажет «Макбета» в постановке Йохана Симонса. Из других городов Румынии показаться зарубежным гостям заедут спектакли лучших румынских режиссеров — Сильвиу Пуркарете и Раду Африма, а сам Национальный театр имени Раду Станка из Сибиу «вложится» своими важнейшими работами последнего времени — «Долгий день уходит в ночь» Тимофея Кулябина и «Дядя Ваня»… Вот видите, вы уже наверняка устали читать, а я не написал еще даже о десятой части программы фестиваля….

https://www.sibfest.ro/

Куклы, святыни и будущий театр «церковной школы» св.Йозефа в Ческе Будейовицы

ВОТ ТЕБЕ И ТЕАТР…
История, о которой думаю уже несколько дней. Про Евгения Ибрагимова и сестер из школьного монастыря Святого Якоба в Ческе Будейовице. Не только дух веет, где хочет, но и театр тоже… Уж не знаю, как монашки вышлю на доброго волшебника Женю, но им нужен был просто завхоз. Это не совсем монастырь — я не до конца понимаю организацию всяких религиозных структур, но вот в большом здании в центре города расположены детский сад и школа, здесь же есть часовня, а на верхнем этаже живут монашки ордена Нотр-Дам, которые занимаются с детьми и за эту школу отвечают. Работы по зданию много, там и двор, и детская площадка, и гаражи. А женщины — их восемь — не молодеют, и им нужен мужчина. В хорошем смысле — мужские руки нужны. Они сначала и знать не знали, что Ибрагимов — великий режиссер-кукольник, им нужно было розетки починить, стену покрасить, с подвалом и чердаком разобраться. Завхоз, в общем, нужен был. Уже после того, как ударили по рукам, они про его регалии, его «Золотые маски» и его спектакли в интернете прочитали, и были несколько смущены. А потом, через какое-то время, Женя взял — и принес в монастырь своих кукол, в том числе из спектакля «Оскар и розовая дама». который когда-то ставил еще в Абакане, в театре «Сказка» (счастливое было время, ушло навсегда, но я вообще-то не о прошлом плАчу, я о будущем мечтаю — читайте до конца). Можно ли сказать, что Ибрагимов стал в монастыре змеем-искусителем? Можно, при желании. А ангелом? Знаете, ведь тоже можно. Короче говоря, соблазнил коварный кавказец чешских невест Христовых. Соблазнил театром. Захотели-таки они поиграть с куклами. Не все захотели, пока четыре из восьми. Сначала потрогали кукол, потом подвигали их, потом поближе познакомились… День за днем, шаг за шагом, репетиция за репетицией, далеко не каждый день, все-таки богоугодных дел у сестер и так непроворот. Но тут и несколько добровольных помощников прибились к кружку католической самодеятельности. Реквизит соорудили, звук придумали, потом и свет нужно ставить. Не семь дней, а много месяцев творения — и родился мир. У Ибрагимова сейчас в школе-монастыре есть небольшая мастерская, там и многие куклы теперь обитают. А в репертуаре у сестер — целый спектакль, новая версия Но в школе-монастыре много всяких пространств. (В том числе комнаты для гостей, где меня приютили.) На первом этаже — зал с большими окнами и соседними комнатками. Там уже ремонт идет. Это сестры некоторое время назад Ибрагимова позвали и говорят — пан режиссер, так есть же у нас еще помещения, свободное место, давайте, делайте театр. Еще подвал и чердак не используется, и там тоже что-то придумывать можно. Между тем, «Оскара и розовую даму» уже на гастроли зовут, и по Чехии, и за границу. Два небольших фестиваля Ибрагимов придумал — один религиозный, другой светский. Вот только благословение епископа получить нужно — а он человек, говорят, строгий, и без юмора, но настоятельница вроде бы знает, как к нему правильно подъехать. Дай-то Бог — давно это пожелание не имело столь буквального значения. Человек верующий ли, человек ли играющий — главное, чтобы человек.

#театрымира

STAVOVSKÉ DIVADLO, PRAHA, ČESCO
Сословный театр, Прага, Чехия

Здание было построено на пражской площади Фруктового рынка в 1783 году по заказу графа Франца Антона Ностица-Ринека и было известно до 1798 года как «театр Ностица». Драмы в нем ставились на немецком языке, а оперы, как правило, на итальянском. Театр известен прежде всего тем, что в нем состоялись премьеры двух опер Моцарта — «Дон Жуан» (1787) и «Милосердие Тита» (1791). Дирижировал спектаклями сам композитор, так что театр в центре Праги — единственный из тех, где работал Моцарт, сохранившийся в первозданном виде. В 1798 году здание было куплено сословиями Чешского королевства и стало Королевским Сословным театром. В начале XIX века здесь стали ставить пьесы и оперы на чешском языке, но потом немецкий язык «победил» и театр стал Земельным Королевским немецким театром. Здесь дирижировали Карл Мария фон Вебер, Антон Рубинштейн и Густав Малер. С 1920 года театр вновь стал Сословным, а в 1948 стал одной из сцен Национального театра, каковой и остается до сих пор, на его сцене идут как оперы, так и драматические спектакли. По-моему, это самый красивый театр, и не только Праги или Чехии…
#прага #prague

http://www.narodni-divadlo.cz/

Про премьеру оперы «Мадам Баттерфляй» в постановке Якуба Шмида в Южночешском театре в Ческе Будейовице ничего плохого сказать не могу. Наверное, потому, что ничего и не ждал — попал случайно, истратив свободный вечер. Не Экс-ан-Прованс, конечно, но и местный оркестр под управлением Давида Швеца, и солисты показали весьма достойный музыкальный уровень. Постановка поначалу показалась больше декоративной, чем содержательной, но превращения сценография были весьма эффектными — уютный японский домик из полупрозрачных стен-ширм постепенно стал к финалу холодным, бездушным зеркальным павильоном. Действием оперы безмолвно «руководил» мускулистый солист балета, названный в программке «мертвым отцом», но больше похожий на жестокий рок, на все знающего наперед равнодушного распорядителя — он и всю историю «запускал» в начале, и тенью где-то все время бродил, и сына Чио-чио-сан «воспитывал» и охранял, но и кинжал, которым закололась героиня, преподнес ей тоже он. Дежурный набор «японщины» — кимоно, красные фонарики, высокие черные парики у женского хора, набеленные лица и т.д. — к третьему действию как-то исчезли, растворились в пристойном дизайне. В общем, предыдущая моя «Баттерфляй», сделанная крупным немецким мастером старшего поколения Андреа Брет как раз в Эксе, была в смысле режиссуры не столь аккуратна и далеко не так изобретательна. Я же думал о том, что опера «Мадам Баттерфляй» — лакомый кусок для сегодняшней актуализации. Странно, что никто не сделал из нее антитрамповский памфлет (может, готовится где-то, и просто не успели еще выпустить?) — ну, действительно, ведь в самом начале Пинкертон провозглашает «Америка навсегда», а у Пуччини как раз в музыку вплетена мелодия американского гимна. При этом Пинкертон по ходу сюжета оказывается обманщиком, педофилом (японке пятнадцать лет, и он это знает), двоеженцем, чуть ли не похитителем ребенка, да и вменить ему доведение до самоубийства ничего не стоит. Америка в его лице просто «кидает» героиню, наобещав с три короба и унизив, и продолжает кичиться своим «величием». Кого может олицетворять сегодня Чио Чио сан, и подсказывать не нужно. Конечно, подобная трактовка будет несколько вульгарной и прямолинейной. Но я бы с интересом посмотрел такой спектакль. На фонарики и кимоно смотреть больше не хочу.
#чехия #опера #juhoceskedivadlo

«МЫ УСПЕЛИ. В ГОСТИ К БОГУ НЕ БЫВАЕТ ОПОЗДАНИЙ…»

Чтобы увидеть этих двоих, мальчика и его сиделку, я встал вчера в полпятого утра. Сначала ехал на машине в аэропорт Белграда, потом сдавал машину, потом летел на самолете в Вену, проклиная авиакомпанию «Эйр Сербия», поставившую на рейс маленький турбовинтовой самолет, который летел так медленно, что я опоздал-таки на прямой поезд из аэропорта Швехат в Линц, где мне нужно было еще пересесть на электричку в Чехию. Но нашелся другой поезд, и после часовой пересадки в Линце маленький пригородный состав, останавливаясь в каждой деревне, за два с половиной часа дотащил меня от Дуная до Влтавы, через уже зеленые холмы и невидимую границу между Австрией и Чехией, в богемский город Ческе Будейовицы. Там меня встретил веселый человек по имени Володя и отвез еще на тридцать километров дальше, в совсем уже маленький городок Водняны. Там, в местном доме культуры, в пять вечера показывали кукольный спектакль Евгения Ибрагимова «Оскар и розовая дама». Про умирающего от рака мальчика и его сиделку, про письма Богу, которые он пишет из больницы, как будто проживая отобранное у него будущее — по десять лет за каждый день. Про то, как много важного, умирая, он успевает сделать — открыть любовь своим несчастным родителям, успокоить бессильного перед болезнью доктора, укрепить в вере «розовую даму». Пьесу Эрика-Эммануэля Шмитта ставили по всему миру миллион раз, но Ибрагимов, разумеется, придумал гениальное — чтобы кукловодами «работали» католические монашки из монастыря в Ческе Будейовице. Как-никак, ведь именно они — уполномоченные представители адресата писем Оскара. То, что Ибрагимов придумывает потрясающих кукол и знает, как сделать их на сцене живее всех живых, для меня не новость. (Хотя каждый раз убеждаться в этом — зрительское счастье.) Но вот приглашение сестер во Христе — это же не художественное, а человеческое прозрение, факт не просто мастерства, а мудрости. Хотя… в театре все должно быть искусством, это жестокое дело, в нем просто добрые намерения не засчитываются. А Ибрагимову все засчитывается — потому что сосредоточенные, высветленные белыми наколками под черными накидками лица четырех женщин образовывают вместе с крошечными куклами единую живописную композицию. Они вместе — хотел написать «колдуют», но это противно монашескому сану, а «священнодействуют» слишком вычурно, так что скажем — правят ремесло. И таким образом, вдруг подумал я вечером, засыпая в гостевой «келье» монастыря, куда меня определили на ночлег, как раз спасают «Оскара и розовую даму» от приторной сентиментальности, самой легкой добычи при постановке пьесы Шмитта. Получается, что в каком-то смысле письма Оскара дошли, не пустому небу он их писал. Так что спектакль этот - ответ, обратная связь? В театре, получается, она возможна. Но мы, ради театра куда-то сломя голову мчащиеся, только на это и надеемся втайне, правда же? Что до собственно жизни… Кому писать? Володя, который встретил меня на вокзале, оказался беженцем из Одессы. Вместе с семьей они три года назад уехали из родного города, направлялись к еврейским родственникам в Германию, но вот застряли в Будейовицах. Здесь нет моря, по которому он скучает, но зато есть врачи. Они — главное, потому что у Володи болен ребенок, наполовину парализован. Жена Володи, узнав, про что спектакль, ехать смотреть его отказалась. Она — продюсер ивентов, нашла хорошую работу, но… в Эр-Рияде. Ездит вот теперь туда-сюда, зовут переезжать в Саудовскую Аравию. Володя не хочет: уже дом сняли в Чехии, мебель купили. Правда, все равно чужие всем местным. Мама его жила-жила в Штутгарте, но плюнула на все и вернулась в Одессу… Поскольку Володю попросили меня встретить, он и на спектакль, конечно, остался. Я занял ему место рядом с собой, во втором ряду, но перед началом мы потерялись, а после окончания он только рукой махнул: да я сзади сидел, около светового пульта, плакал… И вот проснулся я сегодня в монастыре. Справа на стене распятие деревянное. Слева овальная картина маслом — Мадонна с младенцем. Слушайте, дайте ваш адрес, пожалуйста. Хочу написать и попросить кое-о-чем.