Как стать профессором консерватории, не имея музыкального образования?
Чтобы не искать слишком далеко, начнем с Геракла. Точнее — с Николая Римского-Корсакова, который согласился на это в 27 лет. Уже после встречи с Могучей кучкой, почти кругосветного плавания в звании гардемарина и однозначного решения спускать на воду совсем другие корабли. Какие — первого апреля рассказал Ярослав Тимофеев.
200 композиторов, среди которых — Прокофьев и Стравинский; пятнадцать опер и семеро детей могли бы называть Николая Андреевича “папой”. Преподаванию он отдал 37 лет, впустив в здание и умы Петербургской консерватории вольный воздух. Благодаря его поступкам она вышла из-под контроля императорской фамилии, а “свободные художники” и вправду стали свободными. Многие обрели цельность — тоже благодаря Римскому-Корсакову. Он часто дописывал партитуры ушедших друзей, что не отвлекало его от собственного творчества: в опере “папа” обогнал всех русских композиторов, даже Чайковского. Ходил под и над водой, смешивал явь и навь и обличал пороки системы.
— Если музыка — это волна,— говорит Ярослав Тимофеев, — то есть морские обитатели — композиторы, которые вышли из воды, люди-амфибии, например, Моцарт. Они пишут как дышат. Римский-Корсаков же — человек, рожденный на суше, но покоренный морем. Опьяненный им. Не желающий ничего знать, кроме моря. Он всю жизнь посвятил постижению моря, хождению в море. В нем есть и романтика, и поэтизация моря, но при этом он всегда остается профессиональным моряком, который знает, как вязать узлы.
Умение вязать узлы и сделало Римского-Корсакова мастером оркестра и одним из самых авторитетных педагогов консерватории, даже там сокращающим дистанцию между бытом и чудом. Сказки Шахеразады он написал так, что они заворожили не только Шахриара. По весне, как пантеист, разлил эротическую силу, Снегурочке отдал любовь девичью. Грозного заключил в Грязного, показав убийственную для любой жизни вертикаль тирании.
Ему было подвластно все: масштаб и миниатюра, свое и чужое, простое и сложное, "кучка" и консерватория. Но главное — этот "папа", нашедший себя в Садко, Шахеразаде, Леле, Берендее и отчисленных студентах, кажется, любил всех своих детей.