А вот эта скульптурная группа с факелом, работы Ивана Петровича Витали (1794-1855), в 2012 году - во время реставрации на кровле собора. Хотелось подойти к ним ближе - но  погода и техника безопасности не допустили (вообще-то и где я снимала, стоять было нельзя). 

Ещё в 2018 году поднимался вопрос о восстановлении на Исаакии системы с газовыми факелами, но после катастрофы с Нотр-Дам идея ушла сама собой.

Обратите внимание на факелы по углам собора. Факелы горели только в самые торжественные дни: накануне праздника Пасхи, в день тезоименитства императора, в ходе ночной службы перед Рождеством и во время других важнейших праздников.

«В Исаакиевском соборе горит газ в светильниках, которые держат укреплённые на углах собора ангелы. Это зрелище очень эффектно, так как газ горит в большом количестве и представляет вид пламенного столпа», — писал Сергей Светлов в своей книге «Петербургская жизнь в конце XIX столетия» в 1892 году.

Нет точных данных, когда факелы на Исаакиевском зажигались в последний раз. Точно известно, что в Пасху 1914 года огонь на крыше горел, а система доставки топлива до факелов сохранялась до 1930 года.

Сертификат на классику

Неоклассика в современной архитектуре - направление общепризнанное, с устойчивым, но узким кругом почитателей.

При всех отсылках к “традиционности”, преемственность традиций École des Beaux-Arts оборвалась в 1950-х под напором модернизма, а в СССР сошла на нет в "борьбе с излишествами". В европейских архитектурных школах подход варьируется, но в целом классику изучают фрагментарно. В США изучение ордерной системы исключили из обязательных программ в 1960-е (сохранив лишь в элитном частном University of Notre Dame). Так что ордер с системой пропорционирования как рабочий навык не используется лет 70.

В советских и российских вузах разрыв был не столь резкий, но классика даётся как теория, без проектной практики (к счастью, сохранились академический рисунок и “отмывка”). Этот сакральный (без иронии) период заканчивается ещё в “детстве” будущего архитектора - на первом-втором курсе (если говорить об архитектурном, а не реставрационном направлении).

Любопытно, что сам Леон Крие, автор проекта Паундбери и классицист-визионер, фактически повторил путь своих идейных оппонентов-модернистов - Корбюзье и Миса - как и они, он не получил диплома архитектора из-за разногласий с преподавателями, и осваивал профессию на практике, под руководством мэтра.

Так что современный “практик-классицист", en masse - фигура немного "самозванная", и не удивительно, что в эпоху постмодерна мы видим эдакий “вернакулярный” классицизм.

Среди усилий по возрождению традиций (помимо вклада принца Чарльза), мне нравится американская история создания Института классической архитектуры и искусства - ICAA. Он основан как альтернатива модернизму в архитектурном образовании в 1992 году, и связан с частной инициативой группы преподавателей и студентов Колумбийского университета. Ещё в 1980-х они, фактически “в подполье”, организовали неформальные курсы по ордерам и композиции. Во главе движения “за классику” стоял Роберт А.М. Стерн - будущий декан Йельской школы архитектуры, известный нам Леон Крие, и Стивен Клаг - автор книг по витрувианской архитектуре.

Ключевым моментом было то, что помимо изучения ордеров по Виньоле и Палладио, и архитектурного анализа, у студентов была практика - они работали над проектами в духе Beaux-Arts. Центром классицизма университет не стал, но уловил массовый запрос, что и привело к созданию ICAA.

Сейчас это некоммерческая структура с 15 отделениями, которая продвигает классическую архитектурную практику, ведёт обучающие курсы, поддерживает интерес премиями и издаёт журнал The Classicist. Также рекомендую их цифровой архив редких книг.

В общем, система получилась интересная: архитекторам престижно иметь сертификат ICAA, авторитет классики растёт, вновь привлекая академические круги. Не исключено, что вскоре, на пару с нашим старым добрым модернизмом, она будет отстаивать позиции от всезахватывающих форм АI.

Фото: работы Хью Петтера, победителя премии Артура Росса 2025 года за выдающиеся достижения в классической традиции

Хорошая новость:

Морской вокзал Петербурга включён в список выявленных памятников. Это знаковое событие для архитектуры ленинградского модернизма, шедевры которого переживают, пожалуй, свои худшие времена.

Построенный в 1982 году, Морской вокзал действительно был "воротами в город". Его архитектура - неожиданно смелая и очень ленинградская - напоминает одновременно и волны, и паруса, и целую флотилию плывущих кораблей.

Идея его создания - как части ансамбля Васильевского острова, была определена ещё Генеральным планом Николая Баранова в 1948 году, а первый образ здания - со "вспарушенной" оболочкой, предложили в 1958 архитекторы "Ленпроекта" Сергей Сперанский и Владимир Маслов. Однако образ парусов ждал своего более экспрессивного воплощения ещё полтора десятилетия.

Автору окончательного проекта, Виталию Сохину, победившему в конкурсе "Ленпроекта" в 1973 году, пришлось отстаивать свою идею в борьбе с Николаем Барановым (автором того самого Генплана и бывшим главным архитектором Ленинграда) и с чиновниками Госгражданстроя. В результате авторский коллектив не только сохранил задуманную форму парусов, но и воплотил её в более удачном, чем железобетон, материале: паруса выполнили из металла.

Теперь, получив статус памятника, здание нельзя будет радикально перестраивать - лишь адаптировать под новые функции. Архитектуру удалось спасти, но хотелось бы, чтобы и её суть и символ не утратились, и хотя-бы частично сохранилось первоначальное назначение - не отрывая "паруса" от моря.

"Квартиры вместо золота"

Интересный факт: в начале ХХ века в Петербурге "жильё в аренде" составляло 98 % всего жилого фонда*, из которого 94 % принадлежало частным лицам. Ходила поговорка, что “выгодней иметь доходный дом в Санкт-Петербурге, чем золотой прииск в Сибири”. 

Неудивительно, что центр столицы стал сплошной строительной площадкой: с 1890 по 1914 годы было построено не менее 12000 доходных домов, а около 3000 зданий были перестроены “под жильцов”. В год возводилось по 500-800 домов. И всё равно приток новых петербуржцев перекрывал возможности строителей.

Рекорд по вводу новостроек пришелся на 1908-1913 годы - с отменой высотного ограничения в 23.5 м (это высота карниза Зимнего дворца), и с ростом банковского кредитования строительства - ведь окупались доходные дома за 5-10 лет.

Взрывной эффект на спрос и стройку оказал новый тип квартир - компактный секционный, сменивший проходные анфилады с коридорами: теперь - с водопроводом и прочими сетями, кухни размещались поэтажно друг над другом, да ещё и с тёплыми "удобствами". А на скупленных - в несколько домов, участках, зодчие наконец начали экспериментировать - раскрывая дворы к улице, и избавляться от нездоровых дворов-колодцев без страха потерять метраж.

Обыватели были в таком восторге от новых домов в центре города, к тому же отрисованных лучшими архитекторами, что не смущались теснотой и жили по 7-8 человек в квартире (из-за высокой стоимости аренды). Тревогу стали бить врачи-гигиенисты, исчисляя минимум жилья "до наступления удушья" - оказалось, это 1/4 куб. сажени на человека - так жило большинство на верхних этажах. И ещё переживала интеллигенция - ностальгируя по уходящим деревянным малоэтажкам Петербурга.

*по данным Е. Юхневой, "Петербургские доходные дома".
Фото: Доходный дом Я. В. Ратькова-Рожнова, арх. П. Ю. Сюзор, 1900 г.

Читатели канала знают, что я пишу об архитектуре разных эпох и стилей - это, наверное, неисправимая профессиональная “всеядность”: ведь стиль интересен не только как канон, но и как язык, при помощи которого архитектор выражает свою мысль. Владея этим языком, можно прочесть гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.

Поэтому хочу поделиться с вами гайдом от Pugachevich Studio - он посвящен архитектурным стилям России за последние 125 лет. Узнайте, как менялись стили и складывались тенденции. 
Если вам, как и мне, близка тема работы с памятниками архитектуры - загляните на канал студии: там много вдохновляющих проектов, где переплетаются история и современность.

“Почему у нас не строят города-сады, как в Паундбери?

- такой вопрос мне задали после недавней публикации, (да и я под впечатлением от явного стремления британцев поставить это дело на поток).

Действительно, тема городов-садов у нас  не новая, и красной нитью идёт через историю градостроительства: от дореволюционных “Обществ городов-садов”, рабочих городков 20-х, “немецких” домов 40-х до эксперементальных микрорайонов в пригородах Ленинграда.

Что же у нас сейчас? Коллеги подсчитали, что на жителя Паундбери приходится в 4,3 раза больше земли, чем на обитателя Кудрово, а весь идеальный город в 5 тыс. человек легко вмещается в один-два муринских ЖК.

Очевидно, что российская "рабочая" модель - “строить больше метров там, где есть инфраструктура” - рядом с метро, школами и "благами мегаполисов" - то-есть продаются не просто метры, а возможности.

В условном европейском "Паундбери" также продают не метры, но “образ жизни” - и он складывается из городской среды, бренда города, экологии, а далее проекты окупаются за счет туризма, развития малого бизнеса, и долгосрочным ростом цен.

Запрос богатых россиян - не "город-сад", а "отдых и приватность" - это загородный дом в посёлке, за оградой, где в приоритете - безопасность и контролируемая изоляция.

В такой модели попытки архитекторов создать общественные пространства сжимаются до минимума, а жизненная инфраструктура небольшого поселения - с транспортом, рабочими местами, магазинами, и условным “производством мюслей” - просто непредставима.

Так что - пока не образуется свободный средний класс, бум на города-сады у нас откладывается - ведь архитектура эти проблемы не решает.

1- Иллюстрация из книги М. Диканского "Постройка городов", 1915 г, 2 - Палевский жилмассив в Ленинграде, 1928 г, 3 - Белёвский жилмассив, 1946 г арх. И. Фомин, 4,5,6 - Ивакино-Покровское, поселок закрытого типа, арх. М. Атаянц, 2009 год.

Ко Дню Историка – подборка интересных каналов уважаемых коллег, которые мы читаем

@tolk_tolk Толкователь – Павел Пряников пишет не только об истории, но публикует множество исторических материалов

@USSResearch – канал Александра Фокина об истории СССР

@dtravin61 – канал историка и экономиста Дмитрия Травина

@urbanhistorians - канал городских историков из Сибири об исторической урбанистике

@rusecon - Russian Economic History

@politicanimalis – канал политологов, но при историю там тоже интересно

@economhistory – «Экономическая история - это постоянные провалы человечества, похмельное состояние с постоянной надеждой на выздоровление», напоминает Елена Корчмина («Ревизская сказочница»)

@otech_zapiski «Отечественные выписки» Светланы Волошиной

@ussr_catastrophes – хроники чрезвычайных происшествий пришедшихся на советский период отечественной истории.

@rs_sever - канал про Россию, которую надо вернуть себе

Рекомендации @urbanhistorians

@uralindustriosaurus - Канал Константина Бугрова - доктора исторических наук, исследователя городов

@panelkikruto - Канал про исследования и путешествия по заводским городам Урала

@yuliastarostenko - канал историка архитектуры Юлии Старостенко

@archispilka - канал об архитектуре и немного больше

Рекомендации @economhistory

@DHRIsfu - Сообщество гуманитариев, которым интересны цифровые технологии.

@proshloejournal - Proshloe – журнал, посвящённый изучению объективной исторической реальности и людям, которые это делают.

Список будет дополняться

28 марта - День историка!

“История архитектуры - это история человечества, выраженная в пространстве и форме" - сказал как-то Витрувий, а Рем Колхас дополнил классика:
«Архитектура - это не просто отражение истории, но и активное участие в её создании».

Я же в честь праздника делюсь подборкой книг по истории архитектуры для вдохновения и изучения:

1. Огюст Шуази. Всеобщая история архитектуры. 1906-1907г.
2. Всеобщая история архитектуры в 12 томах. 1966-1977 г. 
3. Гавриил Барановский.  
Архитектурная энциклопедия второй половины XIX века. 7 томов. 1902-1904 г.
4. Дэвид Уоткин. «История западноевропейской архитектуры». 2001 г.
5. Альдо Росси. "Архитектура города". 1966 г.
6. Юрген Ёдике. "История современной архитектуры. Синтез формы, функции и конструкции". 1972 г. 
7. Кеннет Фремптон. "Современная архитектура. Критический взгляд на историю развития". 1990 г.
8. Зигфрид Гидион. “Пространство, время, архитектура”. 1975
9. В. Л. Глазычев. “Архитектура. Энциклопедия”. 2002 г.

Эксперимент Его Величества.

Все слышали о том, что уже 30 лет король Карл III (ранее - принц Чарльз), ценитель и знаток классической архитектуры, приверженец традиционализма, строит город Паундбери.

Довольно интересно, что вдохновляющим мотивом для Чарльза стал не идеальный город классицистов, а глобальная архитектурная идея “Новый урбанизм”.

Это по сути демократическое движение сформировалось к 1990-м в США, но истоками уходит к городам-садам и работам городских исследователей 1960-х, прежде всего - Джейн Джекобс (“Смерть и жизнь больших американских городов”) и Яна Гейла (“Город для людей”). Сейчас эти идеи известны лучше, чем само движение: их постулат - компактность, плотная многофункциональная застройка, “связность” улиц, выделенный центр. В приоритете - пешеходы и общественный транспорт (“15-минутный город”), районная (а не зональная) структура. Особое внимание - масштабности и архитектуре, с акцентом на комфорт среды, и бережное отношение к исторической застройке. И непременно - разнообразие: в мультикультурности, стилистике, в типах, размерах и ценовом уровне домов.

Как видно, инвестиционный проект принца не ставил цель построить ретро-курорт для миллионеров. Он имел амбицию создать альтернативу субурбиям и монотонным “башням и коробкам”, ну и конечно, в пику модернизму - создать противовес теории Ле Корбюзье о лучезарном “Ville radieuse”.

Особенностью города, который начал проектировать Леон Крие, стала полицентричная структура четырех районов, особый дизайн-код с системой ограничений, наличие доступного жилья (за 35 % стоимости), социальный принцип “нет плохих дверей”. И - традиционная архитектура.

О застройке и об авторе проекта я напишу позднее, а пока отмечу, что издание The Guardian, относясь скептически к затее принца Уэльского, называло  Паундбери “феодальным Диснейлендом” и "городом для пенсионеров", но в 2016 там же архитектурный критик Оливер Уэнрайт пишет:

«Если Паундбери и является игрой, то со временем эта игра стала очень убедительной», и приводит слова одного из архитекторов проекта, Бена Пентрита:
«В течение 20 лет к этому месту относились как к шутке, прихоти Его Королевского Высочества. Но происходит что-то тихо радикальное — и это не имеет ничего общего с архитектурой».
Сейчас в Паундбери проживает около 5000 человек в частном и муниципальном жилье, работает 2730 человек, занято в строительстве около 200.

Не могу сказать, что эксперимент в отдельно взятом королевстве - действительно альтернатива, но коммерческий успех проекта был таков, что с 2014 года Карл III строит второй город - Нанследан, и это не предел, а список объектов "Нового урбанизма" в мире уже включает 280 мест.

#города

Проект интерьеров квартир для рабочих. Григорий Симонов, Тамара Каценеленбоген, Михаил Русаков, 1930 год.

Характерная и эффектная подача конструктивистов: гуашь, плакатность, композиция, где текст на планах так же важен, как чертёж, и призван вдохновлять идеологическим посылом.

В 1930-х такие квартиры предназначались для покомнатного (коммунального) заселения. Кухни в них не предусматривались (вопрос питания должны были решать столовые при фабриках-кухнях), зато планировались душевые.

В проекте экономного жилья большую роль играет встроенная мебель и откатные двери - создающие тот самый, минималистский, комфорт европейского модернизма (*интересно, что в Выборге, в финских домах 20-х - 40-х годов такие перегородки и мебель встречались вплоть до массовых ремонтов 2000-х, могу выложить в комментариях фото с объекта, если хотите). Но в СССР, к сожалению, их производство не наладили, и стильного рабочего жилья не получилось.

Похоже, что работа делалась для конкурса, которых было множество. Один из них - “Конкурс на типы стандартных квартирных ячеек и застройку участка земли” на Кондратьевском проспекте, проводил Ленинградский Комитет содействия рабочему жилстроительству (позже переименован в "Ленпроект").
По угловому окну на рисунке (это редкость) и характерной горизонтальной расстекловке, я думаю, что это он и есть - будущий Кондратьевский жилмассив. Правда, памятник конструктивизма был реализован чуть иначе - без душевых, но c маленькими кухоньками (фабрикам-кухням не сильно доверяли, а бани-то всегда работали исправно). И кстати, жилмассив, слывший лет 60 криминальным аварийным гетто, недавно был неплохо отремонтирован.

Фото с сайта НИМ РАХ

Проектирование школ - проектирование будущего

Проектирование школ и учебных зданий были одними из любимых тем архитекторов-новаторов начиная с 1920-х - 30-х годов. Логика их построения, подчиненная функциональности и строгим требованиям, выступает вызовом для творческого мышления, а необходимость сочетания больших объемов залов и небольших классов-модулей задаёт динамику и ритм - основу авангарда.

Именно такая “революционная” конструктивистская школа, построенная в 1927 году Григорием Симоновым в Ленинграде, на ул. Ткачей, служит яркой иллюстрацией авангардного подхода.

Сегодня вопросы проектирования школ остаются столь же актуальными, как и в прошлом, задачи усложнились, и эту тематику продолжают активно обсуждать на профессиональных платформах.

Архитектурная школа МАРШ провела круглый стол по проектированию образовательной среды, в котором приняли участие архитекторы, девелоперы, и директора школ вместе с деканом МАРШ Никитой Токаревым.

Среди вопросов, обсуждавшихся экспертами, меня особенно заинтересовали такие:

▫️Школа - это девелоперский продукт?
▫️Школа сегодня -  архитектура или коллектив?
▫️Как влияет архитектура на эмоциональное состояние и познавательные способности учеников?
▫️О современной стратегии архитектуры школьных зданий:
Как проектировать школы на 50 лет вперед, не зная, куда нас приведут технологии будущего?

Посмотреть беседу можно по этой ссылке, а всех, кто хочет узнать больше, "МАРШ" приглашает на открытую онлайн-презентацию учебных программ 19 марта в 19:00.

Каждый год 8 марта я публикую фотографию Маргарет Бурк-Уайт, снимающую Нью-Йорк с горгульи Крайслер-билдинга.

Второе фото было сделано Маргарет с самолёта, летящего немного выше Douglas DC-4 - над Манхеттеном и над этим самым Крайслером с горгульей на 61 этаже - где располагалась квартира, за аренду которой известная во всём мире фотожурналистка должна была платить через посредника, журнал “Таймс”, потому что женщинам владельцы здания жильё сдавать отказывались...

Всех с праздником и пожеланием всепреодолевающей высоты полёта!

Привилегия

Изучала онлайн-каталог НИМ РАХ (по рекомендации ув. @dub_levinsona), и заинтересовал меня проект жилого дома для ИТР Треста хлебопечения на Кронверкском проспекте, 65 (арх. Я. Рубанчик, 1934 год). Оригинальное здание с сухой трактовкой неореннесанса оживляет забавная ассоциация: его выпуклая рустовка напоминает хлебные буханки - словно подсказывая принадлежность здания "хлебному" ведомству. На этой субъективной версии я не настаиваю, а в здании показалась любопытной ещё и планировка:

Во всех квартирах глаз цепляется за шторку, отгораживающую нишу с кроватью и маленьким окном на кухне. Площадь “помещения” за занавеской - не более 3.5 м2. Любопытно, что ради этого алькова в большинстве квартир  архитектор вместо ванны ставил душевую и уменьшил площадь кухни - явно по заданию заказчика. Ниша была необходимой частью обустройства таких ведомственных квартир, указывая на особенную привилегию, точнее - сложившуюся норму для жильцов "держать в доме" домработницу.

Комнаты-ниши при кухне для домработниц с середины 1930-х было официально рекомендовано устраивать в сталинских жилых домах для номенклатуры:
Практика показывает, что 35% съемщиков квартир пользуются услугами домработниц, проживающих в этой же квартире. Поэтому и 30-35% квартир необходимо проектировать с комнатами для домработниц. Помещение должно быть площадью от 4 до 6 м2 и освещаться непосредственным дневным светом. Это помещение должно быть оборудовано стенным шкафом для платья»
(из речи арх. Черкасиана на II пленуме Союза архитекторов)
Как это сочеталось с идеологией, видно по отрывку из статьи Ханнеса Майера («Архитектура СССР» №12, 1934 г. (фото 3), швейцарского архитектора-коммуниста, работавшего в Советском Союзе.

Отмечу, что дом построен почти без изменений (на фасаде, к сожалению, упрощен портал и убран "трезубец" верхнего декора), и он в отличном состоянии.

Арт

Интерьер главного зала ожидания Ленинградского вокзала оформят двумя протяженными как поезд, панорамными гигантскими  мозаичными панно. Из-за отсутствия подробностей  (кроме фотомонтажа на рендерах), концепция кажется созданной по старому принципу: “не знаете, что сделать - скажите, что сделаете “самое большое”.

Интересно, как прошло незамеченным то, что в современности формируется иное, чем заполнение пустот шедеврами, восприятие искусства. Но это совсем другой процесс.

В 2021 в Нью-Йорке открылся новый зал ожидания Пенсильванского вокзала Мойнихан (2,3), по проекту SOM, начатому ещё в 1990 году.

Penn Station - один из самых сложных транспортных узлов Северной Америки. Его главное здание (фото 1) было снесено в 1963 (результат оптимизации затрат и деятельности Роберта Мозеса ), сам вокзал целиком упрятан под землю, а сверху громоздится арена “Медисон-сквер-гарден”.

(к слову - скандальный снос, признанный градостроительной ошибкой, стал причиной создания Комиссии по охране памятников в NY)

Горожане и художники, не смирившиеся с утратой, и при поддержке городских властей, переосмысливали под- и надземное пространство Пенн-Стейшн, работая с сохранившимися артефактами (фото 4) , создавали инсталляции и творческие работы, посвященные памяти снесенного здания. Этому посвятили несколько общественных проектов.

В 2007 году художники Яков и Анжела Ханансен на стене перехода метро к вокзалу выполнили мозаичную композицию «Сохраненная история» (5,6) Небольшие изображения его архитектурных фрагментов, “разбросанные” по стене, можно рассмотреть, поднимаясь на эскалаторе.

Яков Ханасен описал работу как выражение фрагментарной природы памяти:
“Поскольку люди помнят вещи избирательно, имело смысл использовать небольшие фрагменты мрамора, чтобы проиллюстрировать коллективную память жителей Нью-Йорка о столь любимом и теперь давно исчезнувшем оригинальном Пенн-Стейшн”.
Кстати, оказалось, что художники родом из СССР, учились мастерству в Москве, жили и творили в родной Бухаре, вот здесь их чудесная мозаика для детского сада.

В новом зале ожидания вокзала - созданном над путями, при реконструкции исторического Почтамта, современное искусство дополняет пространство особой осмысленной атмосферой.

Композиция «Улей» от  Elmgreen & Dragset  (7) - создана из 91 модели реальных и нереальных небоскрёбов, и кроме того, что эффектна, по идее автора показывает,  как разнообразие и богатство городов могут функционировать благодаря тому, что люди принимают определённые правила сосуществования.

«Серия призраков» Эндрю Лестера (8), установленная на переходах к Пенсильванскому вокзалу, состоит из пяти барельефов, отсылающих к зданию вокзала 1910 года. Они символически раскрывают старое здание, скрытое за новыми стенами.

Панно "Арки Старого Пенсильванского вокзала" (9) Дианы аль-Хадид отсылает к воссозданному стеклянному атриуму на утраченном Пенсильванском вокзале. Этот атриум был покрыт копотью и закрашен во время Второй мировой войны, и стал примером того, что многие называли" необратимым упадком".

Что в целом важно понимать, когда нам говорят красивые слова про “синтез искусств”:

Арт-объекты - это не дизайн, они не решают проблем взаимодействия архитектуры с интерьером - там, где есть архитектура, этих проблем не возникает. Но успех многолетней реконструкции Пен-Стейшн во многом обусловлен общим осмыслением истории и места, выраженным обществом через искусство.

23 февраля – день рождения "сталинской архитектуры".

23 февраля 1932 года было принято решение Политбюро о результатах Всесоюзного конкурса Дворца Советов (Протокол ПБ № 89)

Высшие премии получили Иван Жолтовский, Борис Иофан и Гектор Гамильтон (фото 1,2,3). Все три проекта были выполнены в гипертрофированных классических формах и приёмах эклектики. До итого события "советским стилем" считался конструктивизм.

Результат конкурса был использован властью как демонстрация неприятия конструктивизма и прямое указание к введению нового официального стиля, называемого сейчас "сталинский ампир".

Участники конкурса, среди которых было много иностранцев (в том числе Корбюзье), симпатизирующих социализму - после революции поддержавшему идеи модернизма, были шокированы внезапным разворотом. Руководство Конгресса новой архитектуры (СИАМ) обратилось к Сталину с письмом, но конечно, ответа не последовало.

Конструктивизм оказывается де-факто запрещен, и архитектура СССР переориентируется на возрождение «классического наследия».

Важно сказать, что стилистический переход был уже финальным изменением  - типологически государственная  архитектура начала меняться в 1927-1928 годах (конец НЭПа) -  с отказом от массового строительства квартирного жилья и запретом частных инвестиций в жильё (намного превышавших государственные). Одновременно разворачивается кампания ”обобществления быта” - с домами-коммунами, общественными банями и фабриками-кухнями. Благоустроенным государственным жильём обеспечивается  правящий класс, в градостроительных решениях в приоритете - не квартальная жилая застройка, а центричные схемы с периметральными парадными зданиями и площадями.

Точкой, закрепившей стиль на четверть века, станет художественная реформа 1932 года с госцензурой, и более ни один проект не утвержается, если не  использует «приёмы классической архитектуры».

(использованы материалы публикаций Д. Хмельницкого)

Шкатулка под "шубой"

Исторические здания для реставраторов почти всегда “шкатулочка с сюрпризом”, и с последующими приключениями.

Вот из последнего, к примеру: на днях с коллегами в Выборге, в простом (по виду) здании, нашли “затворницу”:
изящность финского функционализма (поздний Уно Ульберг) “законсервировали” в слоях пост-советского ремонта, выровнив ступени плиткой, как "по уставу" - под 90 градусов (это, кстати, частая история), но главной неожиданностью оказалась уцелевшая отделка: наливное мозаичное покрытие терраццо. Его черный бетон с мраморной крошкой - сахарно-белой в изломе, виден на первом фото.

Ну а поскольку весь этот блеск и роскошь на фоне пыли и без полировки не очевиден, я сфотографировала похожее покрытие - увиденное в тот же день, неподалёку.

В здании поздней финской неоклассики декораторы 1930-х решили немного порезвиться. Вестибюль встречает посетителя ещё вполне приличным полом - со строгими квадратами в латуни, затем - торжественный подъём по лестнице - почти как нашей, дальше - узор играется в меандр, будто из домотканых ковриков (исчезает четкий контур), а наверху, в фойе, уже какой-то беспредел-фриволитэ из тетриса с супрематизмом, и замечу - в интерьере неоклассики. Кстати, на балконах главного фасада раньше был свастический узор, и возможно, эти Г-образные переплетения - его "разбитые" фрагменты, своеобразный отклик на символ солцеворота.

Известно, что терраццо был популярен в петербургских зданиях, и можно только фантазировать, как живо мог бы развиваться декоративный стиль в 30-х.

По особому заказу

"Архитектура СССР" в 1935 году репостнула напечатала карикатуру из журнала “Крокодил”, отметившую новую тенденцию - "советского капромантизма”: 

По Москве прошел слух, будто бы Дом композиторов построят в форме лиры. Редакция, изумлённая "неожиданным полетом архитектурной мысли", попросила художника Константина Ротова пофантазировать на эту тему и изобразить улицу, застроенную во вкусе заказчиков - по их профессиональной принадлежности.

Не могу сказать, был ли действительно такой проект, но вспоминая, например, стиль ВСХВ, в терминах тех лет - довольно "мелкобуржуазный", с её умилительными павильонами - “рюмками” и “пудреницами", мог и быть, но к счастью (или нет?) всё обошлось.

"… За повышение качества проектирования…!"

Эпоха 1930-х - 1950-х - так называемый “золотой период” советской архитектуры, создала образ архитектора-творца - как такую влиятельную волевую личность, пробивающую все преграды, чтобы строить для народа прекрасные дома. Да, не без этого... А вот некоторые факты говорят ещё точнее, как работалось обычным архитекторам в мастерских, где проектировали “сталинки” до деталей.

В первом номере “Архитектуры и строительства Ленинграда” за 1950 год, в передовице “За повышение качества проектирования! За удешевление строительства!”, критиковавшей всё - и отсутствие комплексной механизации, и некачественные типовые (а по жизни - индивидуальные) конструкции, на выходе более дорогие, чем собранные прямо на площадке, и низвергались некоторые архитекторы - за дорогостоящие украшательства, увидела такое:

На технический (рабочий) проект жилого дома - 20 тыс. кубов, (условная семиэтажка 18*50 м) отводилось 30 календарных (!) дней. За вычетом на копировальные работы (тушью на кальке - в том числе), сметы и их проверку (это главное) - на “рабочку” оставалось 12-15 дней. Спасала положение лишь шестидневная рабочая неделя... Между нами, в этой ситуации многим было за что "украшательства" не полюбить…

Архитектурный диалог

Рассматривая проекты “несбывшегося Ленинграда” 1930-х, можно увидеть что-то вроде архитектурных диалогов - возникавших, как кажется, не по совпадению.

В 1933-34 годах Игорь Явейн разрабатывает концепцию реорганизации Московского вокзала - как известно, уже в 1900-е не отвечавшего требованиям времени и столичного города. Проект был выполнен по современной схеме, с разделением потоков пассажиров и городского транспорта. Здание Тона и прилегающие - сносились, а привокзальная площадь увеличивалась на 100 метров в глубину - для устройства въездов. Чтобы “удержать” это гигантское пространство, возник фасад вокзала огромной высоты.

В эти же годы архитектор Яков Рубанчик, «в порядке личной инициативы и предложения», создаёт серию градостроительных этюдов «Каким бы я хотел видеть свой Ленинград». Эскизные проекты реконструкции городских площадей он делает с целью придания им большей значимости и выразительности, и -  сохраняя историческую застройку.

На площади Восстания он предлагает создание высотной доминанты - путем надстройки здания бывшей Балабинской гостиницы - именно в том месте, где Невский проспект «делает единственный на своем протяжении изгиб» - и объединяет его огромной аркой - над Гончарной улицей, со зданием старого вокзала Тона. Этот почти “россиевский” приём - аллюзия к арке Главного штаба (тоже на изломе), даёт название проекту “Ворота в город”. Визуально, перспективой Невского, площадь соединяется с  Адмиралтейством в один ансамбль. В жертву приносится лишь башенка вокзала, для чистоты приёма (но в общем, она могла бы и остаться - архитектор убрал её из-за вторых часов).

Архитектура новой башни - в духе времени, и ясно, что достаточно условна, но градостроительно, мне кажется, проект был интересен.

Этюды Рубанчика были опубликованы в ежегоднике Ленинградского Союза архитекторов. Думаю, благодаря тому, что зодчие Ленинграда ещё могли высказываться, и не только в публичных обсуждениях, но и своим творчеством, многих ошибок и сносов удалось избежать.

В следующую субботу, 15 февраля 2025, в 14:00 прочитаю в Музее мостов (ЦМЖТ) лекцию «Несбывшийся Ленинград: Метро, которого нет».

Когда, по каким проектам, почему и зачем начали строить метро в Ленинграде? Кто был инициатором строительства, а кто — руководителем?

Как должны были выглядеть станции первой очереди по результатам архитектурных конкурсов? Стеклянные колонны, стеклянные стены, стеклянные полы, мраморные люди и потолки с подсветкой — что сбылось, а что нет? Почему первая линия красная, а буква «М» — синяя? И почему не надо путать три разных «М»?

Ответы на эти и многие другие вопросы, развенчивания мифов, новые данные и картинки, домашние задания и призы ждут вас 15 февраля в 14:00 в Музее мостов на Мучном переулке, дом 2.

Это бесплатно, но нужно записаться по телефону (+7 812) 310-22-18. Да-да, наша выставка «Дорога Победы Ивана Зубкова» работает здесь же.

p. s. а на другую лекцию запись уже закрыта: все места разобрали меньше чем за сутки.

Конструктивизм или стандарт?

На эпоху глобального перелома в архитектуре, произошедшей на рубеже 1920-х годов, и на её причины, интересно посмотреть глазами непосредственных участников событий.

Архитектор Яков Рубанчик в 1920-х учился во ВХУТЕИНе (бывшей Академии художеств), а в 1929 оставил довольно эмоциональные воспоминания - как участник “конструктивистского переворота” на факультете, и как свидетель появления печальных тенденций в авангарде.

Важно сказать, что в 1929 Рубанчик - уже признанный архитектор, получивший не менее 12 премий на конкурсах, а с группой “ленинградской четвёрки” объединения архитекторов-урбанистов (АРУ) - Рубанчик, Меерзон, Барутчев и Гильтер, в 1929 победил в конкурсе и строил в Ленинграде четыре образцовые фабрики-кухни, самая масштабная из которых - “Фабрика-кухня Московского-Нарвского района” (илл. 1-4).

“Вспомним 22, 23, 24 годы в АХ! Студенчество, оторванное от западных влияний, варится в собственном соку: из пальцев выжимает “новую” форму, изобретает теории, методы. Старики почуют на лаврах: делают монументальные кубы и гуськи, колонны без капителей, считая весь этот арсенал пролетарской архитектурой. Позднее просачиваются Корбюзье, Мендельсон, Таут. Студенчество с трепетом и волнением “пожирает” их, пытается разобраться в них, постичь их. Старики (Фомин, Руднев) считают бездарями, чертёжниками [Корбюзье, Мендельсона]. Молодёжи стало легче, стали подражать, перестали жить в напряженном, творческом состоянии, перестали придумывать утопические, несбыточные мечты. <...> Старики протестуют: “Нет, Палладио лучше!” Дальше стало совсем легко: думали уже не головой, а рейсшиной - длинные окна, консоли et cetera. Старики сдаются: Руднев считает себя ярым “корбюзистом”, с тем, чтобы завтра отказаться от него. Троцкий, этот индивидуалист, который так берёг свою индивидуальность, который везде проявлял “своё лицо” - и то не удержался”.
“Стандарт, шаблон и архитектурная безыдейность обуревает всеми: все вводят километровой длины горизонтальные окна, на крыше - пергола, I-й этаж на колоннах”...
“Спешка, нет времени думать об архитектуре, надо думать только о рациональности, экономии и полном удовлетворении  тех требований, которые предъявляет наша эпоха и наши ресурсы”. “Архитектура - скрижали истории. Что скажут о нас: революция создала коробку без лица!”.

Ответ Американского института архитекторов на директиву Трампа
"Продвижение прекрасной федеральной гражданской архитектуры":

AIA поддерживает свободу дизайна и крайне обеспокоена любыми изменениями, которые лишают местные сообщества контроля или устанавливают официальные федеральные предпочтения в дизайне, ограничивающие свободу дизайна.
"Члены AIA считают, что дизайн федеральных зданий должен в первую очередь отвечать потребностям людей и сообществ, которые будут использовать эти здания. Наши федеральные здания по всей стране должны отражать богатство культуры Америки, ее богатые традиции и уникальные географические регионы. AIA серьезно обеспокоена тем, что предписание архитектурных стилей подавляет инновации и наносит вред местным сообществам".

AIA будет контролировать и участвовать в процессе, изложенном в меморандуме, а также предоставлять обратную связь от более чем 100 000 членов AIA, включая лицензированных практикующих архитекторов, которые живут и работают в каждом сообществе по всей стране. 
Важно отметить, что Исполнительный указ для Администратора общих служб (GSA), призывает к «соответствующим изменениям» Руководящих принципов федеральной архитектуры 1962 года . В настоящее время в них говорится, что «необходимо избегать официального стиля» и что дизайн «должен исходить от архитектурной профессии к правительству, а не наоборот».

* Американский институт архитекторов существует с 1857 года.

Не замеченная новость:

Одно из первых поручений Трампа к Администратору общих служб (GSA), по вступлении в должность: 
"Продвижение прекрасной федеральной гражданской архитектуры".

Меморандум провозглашает
предпочтение классической архитектуры при проектировании федеральных зданий:

“Здания должны уважать региональное, традиционное и классическое архитектурное наследие”.

Новость довольно неожиданна, и можно даже подумать, что речь идёт об уважении к сложившейся исторической среде, но нет - требование относится именно к визуальному облику новых зданий.

20 января 2025 г.

МЕМОРАНДУМ ДЛЯ АДМИНИСТРАТОРА ОБЩИХ СЛУЖБ
АДМИНИСТРАЦИЯ

ТЕМА: Продвижение прекрасной федеральной гражданской архитектуры

Настоящим я поручаю администратору Управления общих служб, в консультации с помощником президента по внутренней политике и главами департаментов и агентств Соединенных Штатов, где это необходимо, представить мне в течение 60 дней рекомендации по продвижению политики, согласно которой федеральные общественные здания должны визуально идентифицироваться как гражданские здания и уважать региональное, традиционное и классическое архитектурное наследие с целью возвысить и украсить общественные пространства и облагородить Соединенные Штаты и нашу систему самоуправления. Такие рекомендации должны учитывать соответствующие изменения в Руководящих принципах федеральной архитектуры и процедуры включения вклада сообщества в выбор проектов федеральных зданий.
Если до представления таких рекомендаций Администратор Управления общих служб предлагает одобрить проект нового федерального общественного здания, который расходится с политикой, изложенной в настоящем меморандуме, Администратор должен уведомить меня через Помощника Президента по внутренней политике не менее чем за 30 дней до того, как Администрация общих служб сможет отклонить такой проект без существенных расходов. В таком уведомлении должны быть изложены причины, по которым Администратор предлагает одобрить такой проект.

Как тут не вспомнить известное Постановление Политбюро 1932 года - об итогах конкурса на проект московского Дворца Советов - ориентировавшее архитекторов на использование «как новых, так и лучших приёмов классической архитектуры”, и проект победителя конкурса, Бориса Иофана - вдохновлённый образцами американской архитектуры 1920-х - 30-х.

Говорить о смене курса "государственной американской архитектуры" рановато - пока это “поручение дать рекомендации”, и впереди - административные барьеры, но история очень показательна в сравнении.

(Внимание обратил канал ув. П. К. Завадовского)
Ответ архитекторов - здесь

Рисунки архитектора Я. О. Рубанчика, выполненные в Ленинграде, в 1941-1944 годах.

Яков Рубанчик (1899-1948) в автобиографии о своей работе в осажденном городе пишет лаконично:
“Осенью 1941 строю оборону города, укрытия, маскировку. Позже - руководство мастерской ГИОП. С VI 44 работаю по совместительству с Академией художеств, руководителем  мастерской треста Ленпроект, являясь районным архитектором Выборгской стороны”.
Как архитектор, принимающий участие в работах по маскировке и укрытию памятников Ленинграда, Яков Осипович имел официальное разрешение делать зарисовки. Всю блокаду он создаёт рисунки, фиксирующие  изменившийся городской пейзаж и повседневность ленинградцев. Часть работ вошла в серию “Блокадный дневник”.

Очень важным для сохранения архитектуры города была просветительская работа среди бойцов: Яков Рубанчик читал лекции в воинских частях и госпиталях Ленинградского фронта об архитектуре Ленинграда. 

(Иллюстрации из каталога выставки работ Я. О. Рубанчика в ГМИ, 2019 г.)

В январе 2025 отмечается столетие Юкио Мисимы (14 января 1925 - 25 ноября 1970).

“Золотой храм”, Кинкаку-дзи, в одноименном романе Мисимы - образ безупречной, недосягаемой красоты - поглотил сознание послушника дзен-буддийского монастыря, но созерцание Прекрасного не приводит его ни к совершенству, ни к ожидаемому “единению с миром”, а обостряет чувство дисгармонии. И, следуя духу дзенских парадоксов-коанов,  ученик-монах приходит к единственно возможному финалу. Такова версия Мисимы события 1950 года.

Роман гениален в своей неоднозначности, а образ Кинкаку-дзи - не фон, но герой книги
Храм, замутненный пыльной тучей, был похож на старую, выцветшую картину или на полустертый временем узор. Я не усмотрел ничего странного в том, что шум и толчея, царившие внизу, впитывались стройными колоннами нижнего яруса и через Вершину Прекрасного, через золотистого феникса уходили, сжимаясь и слабея, в белесое небо. Кинкакудзи самим фактом своего существования восстанавливал порядок и приводил все в норму. Чем суетливее становилась толкотня внизу, тем разительнее был эффект Кинкакудзи, этого мудреного асимметричного сооружения с его вытянувшимся на запад Рыбачьим павильоном и суженным обрубком Вершины Прекрасного; Храм действовал подобно фильтру, превращающему грязный поток в родниковую воду.
Размышления о природе его красоты - подбор ключа к загадке связи внешнего и внутреннего, функции и формы:
“Она, форма, – это матрица, в которую вливается вечно подвижная, не имеющая очерченных границ жизнь; но и свободный полет жизни – тоже своего рода матрица, создающая различные формы в нашем мире…”
Сожженный храм, “национальное сокровище Японии”, был восстановлен за тридцать лет.

В безупречном воссоздании храма интересна связь с древней традицией Японии “не строить на века”: из-за землетрясений и особенностей климата возникла практика замены деревянных храмов (да и всех зданий из дерева) каждые 20 лет, ставшая позже ритуалом синтоизма, а в последствии и буддизма, символизирующим цикличность жизни и перерождений. Благодаря этой отчасти “вынужденной” традиции живая практика ремесел не прерывается. Впрочем, сейчас в Японии действует единственный подобный храм Исэ, и к счастью для древностей, “циклическое” отношение к архитектуре меняется.