Почему я начал заниматься винокурением?
Сложный вопрос. Как это вообще пришло мне в голову?
В нашей семье самогон гнали не первое и не второе поколение. Нечасто, чисто для себя. Гнал дед, гнал отец. Их аппараты до сих пор пылятся у меня, покрытые толстым слоем времени. И это не алюминиевые бидоны с медными змеевиками, а настоящие произведения инженерного искусства, которые в некоторых моментах опередили свою эпоху. О них стоит рассказать подробнее.
Работали на газу, невзирая на опасность, не отходя от плиты ни на минуту. Иногда просили меня, маму или бабушку следить за струёй. Никаких попугаев, ареометров и уж тем более рефрактометров.
Дедушкин аппарат завораживал. Неприглядный бак из нержавейки, стоявший на двух газовых конфорках, соединялся с величественным метровым стеклянным конденсатором. Ювелирная работа чехословацких мастеров — изящная, точная. Она впечатляла меня в детстве и впечатляет до сих пор.
В лихие 90-е, когда предприятия варварски уничтожались и разворовывались, это чудо техники перекочевало из опытной лаборатории на помойку. Стеклянным осколкам было бы не избежать участи мусора, если бы не пытливый взгляд отставного полковника ПВО — моего деда.
Каждый раз, когда он садился гнать «первачок», я, тогда ещё ребёнок, заворожённо наблюдал за каплями, бегущими по трём контурам тонких стеклянных трубок и величественному куполу конденсатора. До сих пор этот магический атрибут современной алхимии вызывает у меня дрожь и восхищение. Он и сейчас занимает почётное место в моём доме.
Мне не довелось попробовать творений деда. Несмотря на впечатляющее оборудование, гнал он просто — однократной перегонкой, как привыкли в мордовских деревнях, откуда его забросила в наши края служба и нелёгкая судьба.
А вот то, что делал мой отец, я не только пробовал, но и помогал готовить, постепенно втягиваясь в этот магический процесс.
Его дистиллятор казался мне тогда просто невзрачным куском нержавейки. Аппарат ему подарил второй дед — мастер-сварщик, которого приглашали на стройки по всей стране, включая Байконур. Он собрал его своими руками, и его инженерная мысль опередила время.
Только позже, разобравшись в технологии, я оценил гениальную простоту конструкции: теплообменник совмещался с царгой и работал как дефлегматор, что давало весьма чистый и крепкий продукт. Сегодня такое никого не удивит, но тогда это было настоящим ноу-хау — особенно учитывая что это сделал простой работяга с семью классами образования.
Яблок в нашей семье всегда было в избытке. Помимо варений, отец гнал яблочную бражку, щедро сдобренную сахаром, и гордо называл её «кальвадосом». Когда он работал на пивзаводе, домой нередко попадало просроченное пиво, которое он перегонял, даже не зная слова «биршнапс». Пеногасителей тогда не было, и отец боролся с пеной, добавляя в брагу ложку жирной сметаны.
Но особенно запомнился «абсент». В те годы отец, как главный инженер, занимался демонтажем старинного ликёро-водочного завода, основанного ещё в XIX веке. Там, среди прочего, производили вермуты. И когда выяснилось, что часть ароматных настоев осталась в ёмкостях, их ждала утилизация — но ситуацию спас мой отец. Он привёз их домой, перегнал в крепкую 80-градусную амброзию, последнюю бутылку которой мы распили на моём мальчишнике.
На мою свадьбу, больше десяти лет назад, отец отвел меня в сторону и вручил покрытую пылью глиняную бутылку из-под бальзама. В ней был один из его первых экспериментов — яблочный дистиллят с дубовой щепой, заложенный ещё в год моего рождения.
И знаете? Вкуснее этого «кальвадоса» я не пил ничего.
Наверное, именно он и подтолкнул меня к тому, чтобы создавать напитки — не ради выпивки или денег, а ради чего-то по-настоящему прекрасного.