Прооперированная Лотта дает присягу на ноутбуке. У меня на сегодня все.

Нейроотличность мистера Дарси лучше числа 42

Я люблю, когда история заканчивается хорошо, без стекла и горького послевкусия. Но не могу не бухтеть про бога из машины. Например, в "Сезоне отравленных плодов" меня долго триггерило молниеносное избавление героини от алкогольной зависимости (и пара других моментов). Или неожиданно сладкий финал "Население: одна", когда в жестоком колониально-капиталистическом мире будущего вдруг торжествует бабуля, которой удалось пустить внутреннего критика на бусики.

Откуда в заголовке поста мистер Дарси? Дело в том, что первый неправдоподобный хэппи-энд я прочитала в "Гордости и предубеждении". Он казался невозможным в сеттинге той викторианской полиции нравов, которую Остин описала. Финал этот не укладывался в моей голове вплоть до сегодняшнего дня, когда Аня @tolkotedyanehvatalo выдвинула теорию, что Дарси нейроотличен. И я, прочитав об этом, чуть не заорала на всю улицу: "Черт возьми, да!".

Если посмотреть на действия Дарси через синий фильтр аутизма (тут Аня меня поправит, что высокофункционального аутизма), то легко объяснить и чрезмерную прямоту, и независимость от "а что подумают другие". И если раньше тема "отказался от предубеждений по большой любви" казалась мне слишком сказочно-единорожьей, то аутизм Дарси отвечает на вопросы мироздания получше числа 42. Минус один бог из машины.

Напевая Мельницу: "Я чуть не умер, но потом не умер".

В питерской командировке меня снесли воспоминания. Собственник компании, сорвавшийся на мне, потому что ему поцарапали его Бентли. Летящая (от этого же собственника) в мою сторону сломанная ручка. Другой собственник компании, что перед каждым проектом грозил вычесть из моей зарплаты за недочёты. Мой стыд за собственную провинциальность перед каждой командировкой в Москву. Вопрос московского журналиста: "Как ваше провинциальное агентство умудрилось получить крутого клиента?". Ощущение, что ты всегда не ок и тебя всегда недостаточно, потому что ты работаешь в агентстве, где клиент всегда прав. Даже если клиент запойный алкоголик или просто мудак.

Я привыкла по умолчанию считать, что это в личной жизни я ранимая булочка, а с работой все ок. Не ок, когда сидишь с командой (впервые в офлайне) и полчаса думаешь, какую бы маску на себя нацепить, чтобы было безопасно. Команда – не московский журналист со стереотипами о провинции, и не собственник на Бентли. Команде норм коллега из Нижнего с неидеальными (но вполне рабочими) результатами. Но флешбеки трясут, напоминают, как я злюсь на то, что было пять и даже десять лет назад. Да, я злопамятная. Но злость помогает не наступать хоть на какие-то карьерные грабли.

Может быть, я пожалею о том, что опять свечу слишком личный пост (в котором ничего нового). Но пока хочется зафиксировать в паблике: раньше работа ранила меня больше, чем я привыкла ныть. И сейчас, каждый день, каждую неделю я имею дело с последствиями. Отбиваться от флешбеков сложновато.

Сижу в Скуратове, туплю с текстом. Тем временем за соседними столиками драма:
Столик слева: "А ты не знал что все женщины – роботы?" (привет @limonova_mar и посту про домашних ангелов).
Столик справа: "Короче, чувак спивается. У него какая-то там пятидесятая семья".

Говорили с девочками на неделе о писательском продвижении. И был такой тейк, что писательница ты – не писательница, а продвигать себя обязана. Например, как специалиста. Честно говоря, мне от сочетания слов "продвигать" и "обязана" становится плохо. Эффект сапожника без сапог: как маркетолог я понимаю, как упаковать то, в чем я крута, но делать это до тошноты не хочется. Все же маркетинга мне с лихвой хватает в рабочие часы.

Но вот сегодня я поймала себя на мысли, что мне лень продвигать себя, зато я люблю рассказывать какие классные тексты у моих знакомых-писательниц. Дело было так: мы обсуждали на книжном клубе графа Аверина, я искренне плевалась от того, какой Гермес Аркадьевич скучный душнила. И в очередной раз вспомнила про Пятую линию Нади Долговой, которая ещё не вышла, а мне уже хочется орать о том, что там тоже очень вайбовая имперская Россия, а главный герой Матвей круче Гермеса. Ну и репрезентация сильных героинь в Пятой линии куда лучше. В общем, предупредила книжный клуб, что я их ещё достану выходом Пятой линии (а Надя-то об этом и не в курсе).

Кастомизировала сумку чтобы таскать ноут в Скуратов и томно сидеть там над рассказами. Довольна собой жуть.

День когнитивного диссонанса. Половина ленты в тюльпанах-весне-красоте, другая половина – в фемоптике-равноправии. Для меня 8 марта всегда был про girl power. Девочки – сила, и нам же, девочкам, лучше об этом не забывать. В этот день и любой другой.

Так, день писателя. И мне есть что рассказать про мои отношения с письмом. Я по-прежнему не считаю себя писательницей, по-прежнему думаю, что несу чушь в своих текстах. И по-прежнему вижу в этом смысл, даже если мою чушь не берут в журналы и в шорт-листы опен-коллов.

Но все же кое-что поменялось. Мне уже не хочется делиться задумками своих текстов, пока они не станут устойчивыми что ли. Эта устойчивость – не просто верхнеуровневое понимание арки персонажа, но и четкое представление о событиях, которые с ним/с ней происходят. Даже уверенность, что в рамках этой арки должен происходить такой движ. Поэтому пока нет связки арка+события я не бегу рассказывать про черновик в литературный чатик и другим знакомым, как делала это раньше. Я хожу, делаю заметки и тревожусь: а сложится пазл или нет?

И пока я складываю параллельно два пазла, можно прочитать мой прошлогодний рассказ про Илюшу*.

*рассказ из сборника летней литературной школы в Цахкадзоре. Шерю весь сборник

В выходные урывками дочитала "Призрак дома на холме" (обсуждаем с книжным клубом). И проняло меня так, что пишу в этот канал спустя пару месяцев затишья.

Думаю, у всех есть свое проклятое место. Другим оно кажется нормальным, солнечным и прекрасным, а тебе – сосредоточением тоски и безысходности. Моим проклятым местом после смерти деда стала дача. И пока я читала про Хилл-Хаус, всем нужный и одновременно всеми отвергаемый, постоянно думала про Афанасьево, где у родителей двадцать соток. 

На Хилл-Хаус претендовали две сестры. В деревенском доме, что стоял на месте дачи, выросли три сестры. Одной из них была моя бабушка, и позже она стала хозяйкой дачи. Без претензий, шантажа, просто сестры жили в разных городах-странах. Но одно из самых странных впечатлений детства – это дрожащее от напряжения пространство между бабушкой и сестрами, когда они вместе отдыхали в деревне. Отдыхали красиво, с песнями и малиновыми пирогами. И все-таки я чувствовала, что за всем этим стоит какой-то неписаный свод правил, который все очень аккуратно соблюдают. Большая ссора во время таких дачных посиделок случилась лишь раз, но этого раза было достаточно, чтобы от проблем с сердцем умер дед. Субъективное, конечно, но я действительно считаю, что поговори сестры прямо и не будь этой ссоры, многое могло бы сложиться иначе.

В общем, у всех свои страшилки. Дача долго была моей, пока в ковидную самоизоляцию мы с ней не помирились. И вот я читаю Ширли Джексон и вспоминаю, что настоящий хоррор – это не стучащие в двери призраки, а отношения, которые сильно поломались.