«Есть слово “растлевать”, зачем использовать новояз и путать новым понятием “груминг”» — возможно, вам попадались похожие рассуждения в социальных сетях, и мы хотим дать ответ.
Даже язык профессиональных сообществ подвержен влиянию стереотипов и мифов о сексуализированном насилии. Мы настолько привыкли к этому, что не осознаём их изначальный смысл.
Например, в Уголовном кодексе РФ используется словосочетание “развратные действия”, Конвенция ООН о правах ребёнка призывает защищать детей от “сексуального совращения”, в словарях закреплено слово “растление” в значении насилия в отношении детей. Если вдуматься в смысл этих слов, то однокоренные слова “развращать” и “совращать” значат портить, искажать, сбивать с правильного пути, прививать безнравственное поведение, а слово “растлевать” — от слова “тлен” (прах) — доводить “до полного разложения”. То есть, по прямому смыслу этих слов, пережившие “развращение”, “совращение” и “растление” — это люди, находящиеся на неверном пути, испорченные, с безнравственным поведением. Все эти слова эмоционально заряжены и направлены на дегуманизацию пострадавшей стороны. В законодательных актах и профессиональной лексике должно быть отражено, что пострадавшим был причинён вред, без оценки их личностных и нравственных качеств.
Вопрос “нравственности” пострадавших от сексуализированного насилия очень объёмный, он связан в том числе с практикой использования в уголовных делах личностной характеристики пострадавших, вторжения в их частную жизнь с целью использования их личных историй против них самих. Как будто имеет значение, против кого было совершено преступление, — и если пострадавшая сторона не является идеальной, безупречной, “безгрешной”, то это снимает ответственность с преступника.
Слова, которые мы используем, требуют осмысления, а иногда и переосмысления, поэтому мы говорим “сексуализированное”, а не “сексуальное”, “пострадавшая”, а не “жертва”, “грумить”, а не “растлевать”.