Рисунки Франца Кафки, раньше не видел. Часть из них к «Процессу». Геометризированная клаустрофобия — человек, склонившийся под весом тяжелых черных линий к самому себе, но ни к чему не прикоснулся. Развертка пространства, чтобы не совпасть. Чернота, которая раздавливает перспективу, враждебные линии кругом.

*
Все друзья попадают в архив.
Пускай еще полежат.
Другу не помешает пыль.
Рот забит ртом. Неотвеченное — непосредственным.

Каждому — свой архивный гроб.

<…>
Тьма объяла бумагу друзей.
Записи неразборчивы, непрочитаны.
Голоса не забыты, но не заполнены.

Архив существует, пока он не разобран, пока сообщения копятся, пока фразы последних фраз запоминаются:
«береги себя, пока ты есть для меня»; «давай до встречи, я напишу про память», «на созвоне, но внутри сообщения»

​​Вспомнил перформанс «Яндекс.Любовь» 2021, который был реализован в рамках промо фестиваля «Россия будет съедобной». Это вообще единственный перформанс, который я срежиссировал, но сам не участвовал — все действия отточнейше выполнили танцовщики А. и Т. Могучий Алек оформил сумки.

Было такое описание:

Двое идут спинами друг к другу по главной пешеходной улице Екатеринбурга. У одного надета сумка в стилистике Яндекс.Еды с эрегированным членом и надписью «Яндекс.Хуй», у второго «Яндекс.Пизда», оформлена под влагалище. Они идут метров 150-200 и притираются до момента полной состыковки.

Мы пытается предсказать будущее, воссоздав, как будет выглядеть сервис по оперативной доставке телесной любви. Перформанс предлагает новую модель сосуществования влюблённых в мире, современных Марину Абрамович и Улая, живущих в мире гаджетов и быстрой доставки любых желаний.

Я, кстати, неоднократно обращался в Яндекс по поводу медийной поддержки нашего проекта, но безрезультатно. Уверен, через несколько лет они запустят что-то похожее на нашу идею (Яндекс.Дик и Яндекс.Вагина, к примеру), но даже не укажут нас в соавторах. Таковы правила рынка.

(Тут есть ужасное видео от одного из сми операторов, но, увы, другого нет).

Продолжаю собирать тексты из проекта «Стихи Руслана Комадея». Вот еще один, года 20-го, воспроизводящий мою манеру начала 10-х годов.
По этому поводу вспомнилась давняя реплика Виталия Кальпиди, мол, что поэзия — не такой уж высокий уровень мышления. Я скорее мыслю разные стихи на разных уровнях мышления почти одновременно. То есть вот есть уровень, где я хочу воспроизводить себя поюнее — такой вялый метареализм, вот есть уровень обсценных частушек, есть уровень коротких афористичных верлибров, есть уровень долгих абсурдных историй и т. п. — и нет, это не манеры письма, а именно уровни, потому что они сосуществуют, между ними переключаешься. Они даны единовременно. Составить бы подневную карту таких переключений, собирая артефакты с каждого уровня и размечая по минутам и местам — было бы интересно. Поэзия как нейроартефакт.

***
Замедлится огонь и кости сосчитает.
Они горят во мне как жжёная резина.
Ожогом на ожог ответят капель стаи,
Сжигая гной-огонь, сжигая сильно-сильно.

Морозное тепло не зачерпнуть без гари,
Не предусмотрены сгорающие люди.
В огне и холоде мне нуль с нулём подарен!
Температурный бог со мной теперь не будет.

Перегораю. Пепел любят кости.
Не возражаю тлеть, не выбираю дым распада.
Пора сгореть от радости и злости.
Ура, ура, ура: мне ничего не надо.

Поразительное, по-моему, стихотворение. В нем Арбенев предвосхищает поэзию дорвеев: он как будто механически накладывает разные семантические кластеры друг на друга и образует таким образом немыслимые смысловые сочетания, пользуясь синтаксической изоморфностью.

То есть несколько семантических сеток налипли друг на друга и получилось нечто третье: речь субъекта речи субъекта. Ну и такие фразы, как Экстремизм минует душу мою, безусловно, продолжают беспрестанно прирастать смыслами спустя 57 лет.

Евгений Арбенев

* * *
Мороженое пересматривает границы.
Пропасть возрастает, кривя бедрами.
Красотка печет пироги с капустой.
Мак просыпает семя.
Волос красит честного человека.
Прохожие смешливо катят волны.

Час мой пробивает пыль.
Я не смеюсь, занимаясь с голосом.
Звук связок парит над столом гелертера.
Я и Бог мой идем в поход.
Нам не страшно.
Нам нести игру на двоих.
Исполни исповедь в уновис с собой.
Прохлада на хризантеме.
Хвала хамелеону, хулителю хмеля.

Талисманы дарят на ветру счастье.
Счастье счастливого счастливца.
Беден счастьем человек.
Эксикатор высушивает мое тело.
Экстремизм минует душу мою.
Я был назван экспансивным в 1965 году.
Я с удовольствием познакомлюсь с раклистом.
Пасилингва уходит в вечность.
Себорея поразила сеида.
Сеид покончил с собой с горя.
Этилен заполнил эфир.
Корова одержала викторию над Викой.
Уставание-подражание.

Cвердловск,
27. 01. 1968

Сегодня закончил рукопись «Мне навсегда 10 лет». Неисчерпаемость памяти изнуряет. Слоев того, что прячется и прячется разными способами — множество. Можно оббегать большой трудной сюжет, потому что он до сих пор не до конца понятен. Можно оббегать что-то постыдное и мелкое (как боязнь выходить в туалет из комнаты). Можно что-то откладывать до бесконечности — странные имена друзей. Но память нужно натаскивать на следы слов, обнюхивать, давать проявиться. Последние артефакты для книги:

Нижний Тагил, 9 лет

Я у бабушки, уже тепло, но еще кругом мокро. У меня всего несколько дней и обратно к папе и Свете. Я много гуляю с Женей, Антоном и мальчиком поменьше. В домах напротив живут девочки, но мы с ними не очень дружим. Они нас гоняют по двору, это бесит. Я думаю, как им отомстить. Я придумал! Можно взять сухие длинные ветки, чтобы много было макатьв лужи и брызгаться издалека водой! Тогда они даже не подойдут! Мы сделали так, и девочки очень взбесились. Они гнались за нами и поймали меня… Поставили ногами в грязь. На следующий день я решил отомстить еще больше! Я сказал ребятам: будем кидаться грязью, тогда мы точно победим. Девочки очень стараются не попадаться. Мы держимся в разных углах двора.

У девочки Алеси день рождения, и она вышла из подъезда в розовом платье, у нее длинные светлые волосы и немножко подтянутые глаза. Я беру грязь в обе руки и немного боюсь идти вперед, но все-таки добегаю до Алеси, пока она с кем-то разговаривает и кидаю в нее грязь и быстро-быстро бегу назад! Я слышу, как сзади кричит ее папа и бежит за мной, я изо всех сил пытаюсь убежать, но он ловит меня у дома и сильно дерет за уши. Мне страшно. Он говорит, что я должен извниться перед Алесей. Я не хочу извиняться перед Алесей. Тогда я говорю себе, что извиняться легко, нужно просто поверить, что делаешь это честно. И тогда я извиняюсь и мне немного стыдно перед ней.

В драгоценном клипе Grizzly Bear — gun-shy — редкий случай, когда ритуальная благодать рождается видеосредствами.

Группа мужчин на ярко освещенной зеленой поляне проводит ряд медицинских процедур: кто-то измеряет давление, у кого-то берут мазок с языка, кто-то вырывает пинцетом волосы с виска, кто-то держит горящую свечу в ухе, кто-то срезает излишки кожи с руки или слегка сдавливает обрезанный ноготь.

Всё снято в бесконечной пульсации нежной покадровой съёмки — плоть подрагивает, и эти крохотные ритмы шевелящихся вен, дергающихся зрачков становятся схваченной полнотой внутренней жизни, которая наконец показалась на поверхности.

Никогда еще физиологическое не было таким нежным и при этом зримым во всей своей фактурности. Поразительное сочетание.

Чувство любви к ближним у меня часто выражается через создание неологизмов. Чем больше и свободнее они, тем больше нежности. Как появляются неологизмы, начинают сгущаться — так углубляются чувства. Приведу пример на одном друге, чье имя и фамилию я мну так и сяк: Артьма, Артюа, Артьмица, Артьмища, Артюм... Фамилию так: Быкиато, Рбыко, Быковино, Быккенс, Быквикский, Бычинка...

Неологизмы не про одно лишь наслаждение близостью другого, это и захват: через имя как самое уязвимое, как центр существа, ты мнешь тело другого этими неологизмами, приручаешь, делаешь ручным, карманным. С неологизмами труднее потерять.

Неологизмы избавляют от тревоги чуждости, от возможности дистанции. Тут они как будто используют механизмы фамильярности с той разницей, что делают близость не нарочитой и не навязчивой. А такой — избыточной.

Чувства замирают вместе с неологизмами. Паспортные имена превращаются в крохотные надгробия. С паспортными именами легче прощаться: они напоказ.

Скоро

Написал пятнистый текст, с жижей и мазутом, как я люблю, но с какой целью – помню слабо.

Написал комментарий к артефакту свердловского художника и поэта Евгения Малахина — артбуку «П.А.Е.М=а» (1980), написанному поверх ранних стихов Алексея Парщикова (а еще Саша Шабатовская и Дмитрий Сабиров написали). Удивительная вещь, никогда не видел такой пылкой попытки проницать чужой текст.

Когда Малахин принимается за Парщикова, он испещряет его статное дистанцирование, нивелирует. Он оставляет на текстах Парщикова и около них столько знаков, сколько может. Тексты проклеивают друг друга, просвечивают, чернила застят взгляды противопложных букв. Небольшое количество ранних текстов Парщикова из машинописи превращается в буйство визуальных и вербальных рецепций. Малахин вынуждает парщиковские тексты отступить обратно в языковое — в сорастворение с исходным — с бумагой, с языком как континуумом.

Иллюстрации Петра Митурича к стихам Велимира Хлебникова (1919-1924).

Из хлебниковского письма Митуричу от 14 марта 1922 года:

«...Я надеюсь отпечатать закон времени и тогда буду свободен. Шлю вам союзные заклинания и вызываю мысленно ветер и бурю с той стороны, которая поможет успеху вашего дела. Мысленно носите на руке приделанные ремешком часы человечества моей работы и дайте мне крылья вашей работы, мне уже надоела тяжелая поступь моего настоящего.
Итак, обменяемся доверием на расстоянии и до свиданием!»

***
Р.К.

Когда перемещение между городами совпадает с переходом на новый уровень усталости, места становятся прозрачную матрешками. Сквозь скукоженную усталость уральского слоя ты видишь чуть более широкую московскую. Можно даже представить между ними дружбу или любовь, и тогда весь дискурс усталости покажется нежностью.

Особенно это работает перед сном в долгой кровати, во время утреннего сна в самолете — нет.

Стихотворение со строкой Семы Комлева

на поздняках и ранних электричках
спокойствие промчалось впопыхах,
и я сказал, отринув скользкий дух,
«как хорошо, когда на свете свищут
друзья, дела и потроха животных»

но и тогда в спокойствии вагона,
в изнаночности мелких остановок
я подарю тебе растительную фразу,
слепую фразу, данную себе:
как хорошо когда на свете светит
одно либидо быть любимым
другое либидо быть любимым
третье либидо быть любимым
второе либидо быть любимым
еще либидо быть любимым
последнее либидо быть любимым
и предпоследнее

​​Валерий Дьяченко, Ленин (1969?)

В домашнем архиве среди бумаг нашлась эта работа, ранее известная только по письму Сигова Гузу: «Дьяченко приезжал недавно, у него волосы уже совсем длинные, лицо худое и ему 30 лет. А в день его рождения даже мы про него забыли. Это самый интересный из беседников, которых я слышал. Рассказывал о своей картине новой — “Ленин”. Я ее представил себе, как крышку палехской шкатулки, где вместо сцены какой-либо — надпись: Ленин — на гребне волны синенькой на черном фоне — желтая с красной каемкой».

В этой работе Ленин представлен только как эмблематический знак, как маркер причастности к огромному дискурсу. Зачем изображать самого Ленина, если о нём и так все знают? Фамилия вождя, выведенная ярко-красной краской с эффектными завитками, расположена внутри фона, действительно напоминающего палехскую роспись. Сама по себе традиция палехской росписи была уже апроприирована советской властью, которая заменила религиозные сюжеты революционными. Дьяченко апроприирует ее еще раз, заменяя советскую сакральную фигуру текстом. Он вспоминает, что поводом для создания работы была вышедшая в 1968 году книга Н. Зиновьева «Искусство Палеха». В ней автор описывает следующий эпизод: «Как-то зашли ко мне уполномоченные из Шуи, не помню xopoшо, как будто по продразверстке. Я в то время был членом комитета бедноты. Увидели меня за работой и вроде удивились: “Никак здесь художник живет”. — “Да , говорю, вот был иконописцем, а теперь портрет Ленина пишу”. Дьяченко намекает на иконописность образа Ленина, но сам облик скрывает, тем самым возвращая ему религиозные коннотации.

​​У Акерман в книге «‎Моя мать смеется» надобность писать возникает из-за болезни матери. И кружение этого письма около неё всегда центростремительно: письмо-сиделка;

В этом тексте, расслаивающем дочерние и материнские чувства, болезнь оказывается как будто самой витальной — настоящим поводом жить;

И если самой Шанталь всё время не хватает сил, то мать ее как будто отталкивается от болезни, наполняется через нее силами, интересом к жизни.

В этой уязвимой ситуации, где болеет близкий, застарелые ролевые модели перестают работать чисто: мать берет сколько хочет дочеринского и наоборот. Но саму иерархию в корне это не меняет, только делает слабые, непроработанные ранее области более видимыми — болезненность другого толка.

Мать успокоилась бы, если бы Шанталь не кино снимала, а просто вышла замуж или стала бы носить более строгую одежду. Но и с кино можно примириться.

Болезнь создаёт особенно явственную эту пульсацию примирений и раздражений, и все словно оказываются чуть более живыми, чем до. Но тяжесть никуда не уходит.

Еду из суда. Грише Батрынче дали 6,6 лет строгого режима. Будут ещё, конечно, поданы апелляции, но в общем и целом итог такой.

Хочется, чтобы за то время, которое у него отняли, про него не забыли, чтобы он не выпал из литературного процесса и после освобождения мог вернуться к нормальной жизни, к полноценному творчеству. Даже сейчас, спустя 10 месяцев в СИЗО, он улыбается, не теряет надежды. Давайте, пожалуйста, поможем ему её сохранить. Не забывайте про Гришу, пишите ему хотя бы иногда, публикуйте его стихи. Это всё очень важно.

Хочу в ближайшее время собрать вечер в поддержку Гриши, сообщу отдельно.

Владимир Казаков, из Незаживающего рая.

Поможем фильму! Из-за ожидания съемок я не стриг волосы уже больше полгода (иллюзионисту нужны кудри). Помогите стать лысым к лету!

любимая жена при участии Руслана Комадея (в качестве актера) и других талантливых людей заканчивает короткометражный фильм про девушку-Пьеро (в референсах Жорж Мельес и Кеннет Энгер) 😍

это бездиалоговый фильм о понимании и принятии себя 🤪

для завершения съёмок осталось снять только сцену маскарада, и у вас даже есть возможность стать актером в этой сцене (читайте по ссылке). или получить другое вознаграждение 🎭

деньги необходимы на материалы для создания костюмов, декораций, аренду оборудования и помещения, реквизита, на оплату услуг перевозки и монтажа техники и декораций

с мира по нитке (на костюмы для кино)! 🎬

Вокруг Романа Михайлова за последние 10 лет сформировался целый культ, его воспринимают как провидца и эксцентрика, носителя уникального знания и пример для подражания. Математик, писатель и режиссер воплощает любимую продвинутой публикой формулу: внешнее трикстерство и несколько лубочный облик сочетаются с глубоким интеллектуализмом.

Сейчас в прокате его седьмая картина «Жар-птица» — про актрису и танцовщицу, которая летит в Индию, чтобы отыскать свою мать, попавшую в секту.

По просьбе The Blueprint поэт Руслан Комадей попытался объяснить, из чего состоит вселенная Романа Михайлова.

Читаю Философию Энди Уорхола. Как этако у него устроена физиологичность — подробная поверхность, но непонятно, остается ли лоск, который он так любит в визуальном, или все-таки в словах он готов сползти. Впрочем, когда он предъявлял автомобильные катастрофы, там был обратный лоск.

Я мог бы сказать ей, что если что-то меня разочаровывает, я знаю, что это — не ничто, потому что ничто не разочаровывает.
«Когда спиртовой лосьон высыхает, — говорю я, — я готов воспользоваться мазью телесного цвета от угрей и прыщей, ее цвет непохож ни на одно человеческое тело, которое я когда-либо видел, хотя подходит к моей коже».
«Я в таких случаях пользуюсь ватной палочкой „Кью-тип", — сказала Б. — Знаешь, я здорово завожусь, когда засовываю „Кью-тип" в ухо. Я обожаю чистить уши. Меня действительно возбуждает комочек серы».
«Ну ладно тебе, Б. Так вот, прыщ прикрыт. Но прикрыт ли я? Мне приходится выискивать дальнейшую информацию в зеркале. Ничего не пропущено. Все на месте. Бесстрастный взгляд. Дифрагирующая грация...»
«Что?»
«Унылая томность, изможденная бледность...»
«Что-что?»
«Шикарная ублюдочность, глубоко пассивное удивление, завораживающее тайное знание...»
«ЧТО?»
«Ситцевая радость, разоблачающие тропизмы, меловая маска злого эльфа, слегка славянский
вид...»
«Слегка...»
«Детская, с жвачкой во рту, наивность; великолепие, коренящееся в отчаянии; самовлюбленная беспечность; доведенная до совершенства непохожесть на других; худосочие; мрачная, несколько зловещая аура полового извращенца; неяркая приглушенная магическая импозантность; кожа и кости...»
«Постой, подожди минутку, мне надо пописать».
«Меловая кожа альбиноса. Похожая на пергамент. На кожу рептилии. Почти голубая...»
«Прекрати! Мне нужно пописать!!»
«Узловатые колени. Географическая карта шрамов. Длинные костистые руки, такие белые, будто их отбеливали. Бросающиеся в глаза кисти рук. Глаза с булавочную головку. Уши-бананы...»
«Уши-бананы? О, А!!!»
«Серые губы. Мягкие, растрепанные серебристо-белые волосы, с металлическим отливом.
Шейные сухожилия, выпирающие вокруг большого „адамова яблока". Все на месте. Ничего не пропущено. Я — это все то, что перечислено в газетных вырезках моего альбома».

Добрался до сложного воспоминания наконец-то:

Челябинск, 7 лет

Мне всё-таки подарили «Короля Льва»! Я очень переживаю перед тем, как впервые запускаю игру. Там такая приятная заставка: значок с замком, потом красноватые буквы у солнышка, потом обезьяна поднимает Симбу над скалой. Первый уровень очень спокойный. Там Симба просто идет по зеленой траве и камням и далеко перепрыгивает. Там есть дикобразы, под них нужно подкатываться, и есть жуки взрывающиеся, они мне не нравятся, стараюсь их подходить. Меня удивляет, что там можно прыгать на зеленые макушки деревьев и не проваливаться вниз! В конце нужно драться с гиеной и у меня не очень получается. Когда получается перейти на следующий уровень, он опасный, хотя и веселый. Там бесит, что легко можно упасть в воду с жирафа, потому скатываешься у него со спины. А еще нужно перепрыгивать через деревянные дощечки, а они всё время тонут. И бесячее место, где нужно кричать на обезьян, чтобы они повернулись в нужную сторону и перекинули тебя на страуса. Когда я бегу, сидя на страусе, то очень переживаю и обычно встаю, немного поднимаю джойстик. Там так трудно два раз подпрыгивать, у меня часто не получается.

Уровень, где Симба бежит от животных, очень тревожный. Там нужно двигаться вправо-влево и подпрыгивать еще. Я понимаю, что Муфаса умер и переживаю, это тяжело. Я часто разбиваюсь на камнях и злюсь. Эта дурацкая заставка, где Симба как пьяный!

Я знаю, если долго не запускать игру, можно увидеть, как кто-то записанно играет: особенно поражает, как симба становится взрослым и дерется с очень большим количеством гиен, и всё такое мрачное — черепа лежат на черепах и остатки мамонтов. Я понимаю, что мне еще далеко до такого.

#мненавсегдадесятьлет

С февраля стал часто бегать по району — нужна была какая-то размягчающая практика для очень плотного блока лакомой ненависти внутри и навязчивых мыслей во время исследовательских работ или каких-то кратких статей. Бег, конечно, неплохо всё это размазывает по асфальту, но своё тоже берет.

В довольно странной книге «Мыслящий бег» антрополог-урбанист Эдвард Такер утверждает, что для современного миддл городского жителя бег — не просто полезная и местами приятная рутинизация, он — двигательная власть, которую ты сам в себе возобновляешь, чтобы избавиться от усредненных ритмов города. Если, конечно, ты не бегаешь по загончикам стадионов или нелепо наматываешь круги по аллеям. «Ухватывая эту власть, — пишет Такер, — ты можешь на иных скоростях "прорезать" город, охватывать те его паттерны, которые спят при обычном бытовом хождении». И я как будто это чувствую, «властные» ноги, как звери, ищут новые дороги, там, где их не ждут, выбирают те пути, в которых город признается в собственном бесправии: ему дают путь только там, где он не востребован. И прочее. Только колени побаливают.

За время дистанцирования от канала исчезло маклюэновское ощущение, что он клочок меня, продолжение публичного тайника памяти и восприятий. Как-то отодвинулся вдаль, стал малодосягаемым, чужим. Но я еще почувствовал не всё — нужно еще больше отдаление от «‎нет было», чтобы он изменился глубже.

Написал о Нине Хаген (о еще одна письменная мечта сбылась!). Всегда восхищала разбросанность ее голоса, как будто множество манер и вокальных изысков высыпаются на любимые музыкальные основы и всё расцветает. А вот любимо пересматриваемый пример из раннего: сережки в виде детских сосок, скачки между октавами, оперные распевки вместе с покашливаниями и кудахтанье в конце.

Секс, панк, хаер Нины Хаген — «матери панка» 70 лет

«Мисс Хаген перепрыгивает через пятиоктавный вокальный диапазон; подобно спортивному автомобилю, разгоняющемуся за доли секунды, она может перескакивать от бестелесно звучащего баритона к полноценному оперному сопрано и находиться между ними», — так красноречиво The New York Times описывал вокальные способности артистки. На ее концертах казалось в оперную певицу вселились бесы и никак не могут из нее вылезти, заставляя наряду с божественным пением извлекать из себя самые непристойные звуки.

Неудержимая фурия, виртуозно обращающаяся с огромным вокальным диапазоном — в честь юбилея Нины Хаген рассказываем все об артистке, объединившей Жанну Агузарову и Ангелу Меркель.

Я хотел на целый месяц, февраль, исключить наблюдение за каналом — пусть его время отдельно, моё — тоже. Теперь только смотрю, что изменилось, хотя буквы те же — только опубликованные отложками буквы звучат как утраченные. Всем привет.

В рамках параллельной программы к выставке «Введенский» в это воскресенье в 18.00 в галерее пройдет круглый стол с участием молодых художников и поэтов «Мы не верим, что мы есть. Введение в современность».

Введенский — фигура, не теряющая актуальности в современном художественном процессе: его влияние, порой опосредованное, остается определяющим. На дискуссии попробуем посмотреть на среду современных художественных практик, одновременно перенагруженную, диффузную и мифологемную, разомкнутую — как на отражение художественного мира самого Введенского.

Молодые поэты и трансмедиальные художники ответят на вопросы об актуальности наследия и фигуры поэта: что о современности может рассказать нам Введенский? как преломляется в художественном мышлении нынешних творцов его мышление, мотивы, приёмы? Верим ли мы, что мы — есть? 

Участники:
Анастасия Елизарьева
Даня Данильченко
Маша Ежова
Егор Зернов
Руслан Комадей
Артём Богданов
Александр Разин
Модератор:
Степан Самарин, поэт, редактор «Журнала на коленке»

Ждем вас 2 марта в 18.00
по адресу Б. Козихинский, 19/6, с.1

Необходима регистрация.

Константин Мамаев, из книги «Деревянный рай» 1995 года (он сильно изменил мое отношение к деланию руками и к процессуальности), в этом году ему 90:

….
Самое главное при работе над вещью – не слишком много знать наперед. Не слишком много брать на себя. Не слишком много даже уметь.
     Полнота видения наперед, предполагающая в каком-то случае сталь и только сталь, кожу и только кожу, в рукоделии неуместна. Серьезность его как раз в том, чтобы по возможности самоустраниться, оставить лишь взаимные отношения цели и формы, формы и материала, материала и метода работы – и так во всех возможных сочетаниях.
…..
Я делаю нож. Разумеется, не «из стали». Нож делается «из железки» – скажем, старого, поломанного ножа, случайно найденного в лесу или выпрошенного у знакомой. У него интересно вытерто лезвие. Вещь сразу имеет свое вещное прошлое (не прошлое моего переживания!), я же сразу оказываюсь медиумом, посредником между двумя ее жизнями.
…
 Форма вещи в широком смысле слова не геометрия, но сообразность конечной цели. Это – облик вещи. Откуда форма берется? В какой мере предрешена? Она «тянется»: она получается постепенно сообразованием облика рукоятки и «железки», рукоятки и кисти руки в обхвате. Ножны же продолжают облик рукоятки. В ходе такой «вытяжки» полусделанная полувещь дает свои «подачи». Надо не проглядеть их. Поэтому надо останавливаться и смотреть, что, собственно, выходит. Так что знание наперед проявляет себя только в таком улавливающем разглядывании. Это знание носит характер не замысла, а, скорее, ожидания.
…..
Форма стимулируется «прыжком». Это значит: в ходе работы надо создать такой переломный момент, когда готовый нож почти не виден. Не всегда в этом возникает надобность, но, может быть, лучшие вещи получаются как раз на этом пути: способ доведения вещи до конца, получения домашнего облика теряется из виду, или же возникает несколько равноценных вариантов. Тогда в конечном счете оказывается порой, что вещь и на самом деле невозможна. Или же получается, что я сделал другую вещь, или начальная вещь оказалась культяпкой, которая впоследствии как деталь уходит на другую вещь, оказываясь как бы ключом при строительстве новой формы (она становится «железкой»).
….
Раз ритуальность вещи, ее способность воздействовать на коммуникацию утеряна, то, чтобы обрести ее заново, нужен прыжок. Нужна театральность. Нужны предваряющее жертвоприношение избыточного труда: выделка и отделка. Нужна увечность и ущербность, инкорпорированный врожденный дефект, заикание: чтобы красота спасла мир, надо, чтобы мы простили ей это. Нужно предваряющее грехопадение.

Друзья, мы устраиваем презентацию заключительного выпуска «Носорога» в Москве. 28 февраля в «Пиотровском», что на Малой Никитской, в 19.30 пройдет встреча с редакторами и основателями журнала Катей Морозовой и Игорем Гулиным (присоединится онлайн); они обсудят зверя-носорога и почитают тексты последнего и некоторых предыдущих номеров с московскими авторами и авторками Софьей Сурковой, Русланом Комадеем и Егором Зерновым. Модератор вечера — поэт, издатель Михаил Бордуновский.
Вход свободный, но по предварительной регистрации.

Вальтер Беньямин, из Московского дневника.

Вечером Райх и я вели долгий разговор о моей писательской деятельности и пути, которым она пойдет в будущем. Он высказал мнение, что я довожу работу над своими вещами до слишком поздней стадии. В связи с этим же он очень точно сказал, что в большой писательской работе соотношение общего числа предложений к числу ударных, ярких, четко сформулированных составляет 1 к 30, у меня же -
1 к 2. Все это верно. (А в последнем, возможно, кроются остатки того большого влияния, которое оказал на меня в свое время Филипп Келлер.) Однако я противопоставил ему мысль, которая ни разу не вызывала у меня сомнения со времени написания моей давней работы о «Языке вообще и языке человека»: я указал ему на то, что всякая языковая сущность биполярна, так как является одновременно выражением и сообщением. Здесь вновь вспомнилось то, что уже часто затрагивалось нами, когда мы говорили о «разрушении языка» как одной из тенденций современной русской литературы. Ведь ничем не ограниченное расширение функции сообщения ведет к разрушению языка. И, с другой стороны, возведение его выразительной стороны в абсолют заканчивается мистическим молчанием. Актуальной тенденцией в настоящий момент мне представляется тенденция, направленная на расширение сообщения.

пер. Сергея Ромашко

ТЕЛО ПОЭЗИИ

Этот поэтический перформанс мы сделали в 2019-м году с такой экспликацией:

«Тело поэзии» — многокомпонентный перформанс, совмещающий в себе сеанс позирования и сеанс рисования, чтение стихов и взаимодействие зрителей и художников с поэтами.

Художники и зрители, смотря, рисуя, слушая и воздействуя, будут являться той силой, которая задаст форму как телам поэтов, так и их стихам.

В течение перформанса 4 поэта, создавая телесные конфигурации и звуковые наслоения из одновременно читающихся стихов, произведут сращение телесного, визуального и поэтического.

Моя идея была, чтобы с помощью наслаивания импровизированных текстов друг на друга, при этом ворочаясь друг на друге, образовывать какую-то странную синергию, где не будет разницы между телом и текстом, потом и словом.

Здесь перформанс целиком.

Участники проекта:

Илья Манылов — хореограф, перформер
Артём Быков — перформер
Алексей Шестаков — перформер
Руслан Комадей — перформер, руководитель проекта
Анастасия Прокофьева — автор идеи

Одно из моих прячущихся увлечений, которым странно делиться — коллекционирование диковатых музыкальных клипов.

Когда-нибудь надеюсь запустить канал с ними, у меня их около тыщи в коллекции.

Начну с самого:
The Avalanches — Frontier Psychiatrist

Текст у него потрясающий, вот фрагмент:

That boy needs therapy
(Purely) psychosomatic
That boy needs therapy
Purely psychosomatic
That boy needs therapy
Lie down on the couch. What does that mean?
You're a nut! You're crazy in the coconut!
What does that mean? That boy needs therapy
I'm gonna kill you, that boy needs therapy
Rannygazoo, let's have a tune
Now when I count three
That-that-that-that-that boy-boy needs therapy
He was- he was white as a sheet
And he also made false teeth

Это пересемплированная история, где фрагменты нарративов о психоанализе и около взяты из разных фильмов. Но чудеснее всего, что фрагментированная психоаналитическая сцена разыграна, собственно, на сцене: актеры, музыканты, утки, обезьяна, рекламщики, терапевты озвучивают речи этих фрагментов как свои. И фрагментация превращается в удивительный, торжественный ансамбль хуеты, который движется к концу какого-то нелепо-бесценного ассамбляжа хороводного.

Когда кто-то пишет «я прочитал такие-то столькие-то книги», мне странно. Чтение чтению не равно. Это так же бессмысленно, как сказать, что я прожил вчерашний день и вот сегодняшний тоже прожил. В том смысле, что действия разные, просто названы одинаково. По себе знаю, что можно за 4 часа прочесть 4 книги, и это будет настоящее чтение; можно год читать книгу, и это будет забвение. А можно прочесть еще одну, и не будет ничего. Дело и в скорости, и в ожиданиях, и в том, как восприятие цепляется, и похожи ли ритмы книги на ритмы психики или мысли в данный момент и т. п. Всё оно как-то дробится. Веду к тому, что в последнее время почти не читаю в смысле многообразного восприятия книги. Обычно это какие-то выхватки, чтобы успеть концептуализировать и быстро описать, профессиональный перекос. Но я хотя бы в уме держу постоянно, что бывает иначе. Очень сильно удивлюсь, когда снова что-нибудь прочту. Пусть это будет книга рецептов.

А вот моя любимейшая сокровенная история из 8 лет для «Мне навсегда 10 лет»:

Чебаркуль под Челябинском, 8 лет

По вечерам мы собираемся в общей гостиной. Там много места, родители сидят с детьми, с нами поехало несколько пап и немного мам. В гостиной стоят большие шкафы. Мы сидим при свете широкой лампы. Один из отцов, я даже не знаю, кто он, говорит, что знает очень страшную историю. Мы с мальчиками садимся поближе. Он говорит, что жила девочка Маша, она как-то увидела телефон мальчика Петьки, чтобы познакомиться, и пришла к нему в гости. Я сразу представил себе квартиру с двумя комнатами — одна из светлая, как та, где мы сидели со всеми, вторая — темная и закрытая. Они долго сидят с Машей, о чем-то мило общаются, но кажется, что она чувствует какой-то странный запах. Петька уверяет ее, что всё нормально и предлагает проветрить. Она собирается домой, он уговаривает ее еще ненадолго остаться. Запах становится сильнее. Тогда она уже не выдерживает и забегает в темную комнату и видит: там какие-то части тел валяются. В ужасе она пытается сбежать, но Петька ее останавливает и, наверное, убивает. Через некоторое время друзья хватаются Маши, другая девочка выясняет, где подруга могла видеть адрес Петьки, и приходит туда, она подозревала, что это опасно и взяла с собой мелок на всякий случай. Она тоже сидела с Петькой и хотела зайти в комнату, он ее не пускал, а когда начал нападать, она быстро нарисовала круг. Петька начал шипеть, она поняла, что он каннибал и вампир. У него был очень длинный ноготь, и он им водил возле круга, и как-то заметил, что в одном месте девочка не очень хорошо обвела и есть щель. Туда он достал длинным пальцем и пробил защиту девочки. Но тут ей кто-то пришел на помощь и Петьку как-то убили. Нам с ребятами очень понравилась история, я никак не мог спать, такая она страшная.

Чебаркуль под Челябинском, 8 лет

Чей-то папа продолжил рассказывать историю про Петьку. Он сам спросил, хотим ли мы продолжения. Оказалось, что Петька выжил и продолжил прятаться между комнатами и нападать на людей, чтобы их съесть. В этот раз у него были более сильные противники и даже милиционер, и они его убили. Когда чей-то папа закончил, мы все устали, история была длинная. Мы спросили его, а откуда он узнал такую историю жуткую, действительно ли всё это было? И он сказал, что всё выдумал! Я сильно поражен. Я никогда не думал, что можно так хорошо придумать историю и выдать ее за настоящую. Мы с ребятами в шоке.

Фриденсрайх Хундертвассер, Неторопливое путешествие под солнцем, 1969.

Различил наконец-то Хундертвассера. У него здесь пространство раздвижено в несколько углублений, можно провалиться и возникнуть в любом из них. Только это трудно, цвета слишком навязкие, чередования резкие. Поэтому лучше отталкиваться пружинным взглядом и идти восвояси.

Пошумим, черти! Стихи и стихия в фильме «Пророк. История Александра Пушкина»

Сегодня в прокат вышла картина Феликса Умарова «Пророк. История Александра Пушкина», в которой Юра Борисов, aka «наше все» исполняет the best hits из полного собрания сочинений поэта.

Фильм хорошо освежает задубевший образ поэта для нового поколения, но для этого жертвует многим. По просьбе The Blueprint Руслан Комадей посмотрел фильм и разобрал, каким вышло rendez-vous русского поэта с рэпом.

Подход Питера Гэбриела, бывшего лидера Genesis, отличался от остальных лидеров прогрессивных рок-групп. Они пусть и пели про эльфов, демонов, гномов, а также про странные метаморфозы, происходившие с человеческим сознанием, но обычно не пытались это визуализировать. Гэбриел же, используя микс из андрогинных (поклон Дэвиду Боуи и Брайану Ферри), зоо- и флороморфных образов, подкрепленных сюрреалистическими историями, создавал новую сценическую действительность.

Человек-слизняк, стоп-моушн и восковая фигура — какие визуальные образы создавал Питер Гэбриел? К 75-летию музыканта-визионера и артиста-революционера поэт Руслан Комадей разобрал его выступления, клипы и альбомы.

Сегодня как будто уже ничего не происходит. Не могу справиться с данностью, что я вот хожу, означаю, у меня есть утренних ритуалов, их много, их всё больше — поедание лапши, поиск утреннего снега, живописные виды солнца, съедобное в Instagram'e, прочее прекарное. Но за всем этим не время ходит, не день, а просто какая-то пустошь; ну такая, напяленная, как я до 15 лет пытался надевать кофточку с петушком себя 5-летнего. Не получалось.

У меня есть давний многочастный проект: «Тексты Руслана Комадея». Он состоит из трех частей: «Дневник Руслана Комадея», «Стихи Руслана Комадея», «Мемуары Руслана Комадея».
Написан был только дневник.

Идея проекта была такая: я в разных формах воссоздаю какие-то свои тексты, жизненные сюжеты, но с некоторым сдвигом, как будто оно всё слегка искажено, немного не моё. В дневнике, который был опубликован только на стене в ВК, Руслан Комадей жил и работал в офисе, странно гулял с собакой Милкой, интересовался средневековыми замками дотошно, вел какие-то смутные романтические отношения.

В стихах я имитировал (в начале 20-х годов) свой поэтический стиль начала 10-х годов — такой средне-уральский метареализм третьего извода. Там было около 20 текстов, сохранилось штук 7-10.

В мемуарах должны были быть воспоминания о наших лит. и арт. тусовках с реальными лицам, только с большим безумием отдельных сцен и мощным угаром стыда. Я думал, сначала для всех даже сделать списки, где спрашивал бы у того или иного деятеля, можно ли описывать наши несуществующие драки, а половые связи, а акты унижения, а акты совместного написания, а еще что. И т. д. Последнюю часть, видимо, напишу поздно никогда.

А вот один из «стихов Руслана Комадея»:

***
Я никогда не знал, никем здесь не был
И выбирал возможность ничего.
Кривлялся сумрак в странствии нелепом,
Бряцала ночь. Я думал: «Кто кого?»

Вертелись запахи, меня вплетали
В цвета, в дыханье, в завтрашнюю тьму,
Всё небо раскурочив на детали.
Пойду его обломки подниму:

Посуды света, крапинки обиды…
Не узнаётся место, не узнать,
Как быть собой, не подавая виду,
Как завтра ночь без света начинать?

Нет времени не-здесь, где быть не будет,
Где ничего раскачивает ночь.
Мой сумрак лжёт, что он меня разбудит.
Добей меня, оставь меня… Отсрочь.

Насмешка – это инвестор в больших делах. «Когда я родился, по земле ходили гиганты». Движение вперед, внутри картины – это часть плана. Возможно ли в равной степени объективировать детали телесной активности, и можно ли провести какую-либо аналогию на основе личного наблюдения за этими дискретными проявлениями, что находится за пределами понимания этого языка. Быть хорошо информированным – это вопрос, требующий более неуклюжей чувствительности, то есть не самоанализа.

Карла Харриман. Из книги ИМЕНИЕ, из текста «Действие», перевод Руслана Миронова

Резкое желание воспроизвести своё «меня интересует» в духе липавских разговоров обэриутов.

Меня интересует: пряная еда, резкие вкусовые ощущения, кисло-соленые молочные продукты, жирные супы, вареные крупы с небольшим количеством соуса возле, скопления небольших предметов, ощущение размытости объемов, утренняя ясность, вытирание пыли влажными салфетками, речевые ошибки, тавтологии, плеоназмы, невычитанные стихи, случайно разложенные линии и предметы на земле или асфальте, тихий секс, кошачья шерсть, перхоть на подушке, разноцветные яркие тарелки, стаканы воды залпом, компьютерные игры с большими пустыми пространствами, протирание грязи в клавиатуре, создание кривых афиш, смешное ощущение во время заминки в речи, ощущение себя не собой, запаковывание книг в самодельные суперобложки, составление маленьких списков, зачеркивания на бумажках, кража квадратных бумажек из банков, соскребание пыли и шерсти с футболок, чистая темнота с помощью блэкаут штор,
человеческие выделения, запах и форма собственных выделений, коллекционирование мелочей, шум воды в ванной, слово «снег» и его повторение, способы переживания разных смертей, волоски на экране, запах женской кожи, пейзажи с одним персонажем внутри, музыка с булькающими звуками, музыка с непонятными на первый слух ритмами, придумывание имен и прозвищ, рассказывание друзьям нелепых несуществующих историй про них, попадание в коммуникативные неудачи, выяснение отношений с работниками контроля, речевые спектакли для работников банков, офисов, маленькие танцы в публичных пространствах, ощущение дурацких мест как идеальных площадок для постдраматических постановок, накопление новых слов каждый день, похрюкивание, придумывание мелодий в духе советской эстрады, сочинение рифмованных стихотворений про алкоголь или глупый секс, покупка мелких бытовых предметов, ощущение встречи с редким знанием, собирание фотографий, живописи и графики в папки, подсчитывание перед сном прослушанных альбомов.

Я продолжаю писать, пусть и со скрипом, книгу детских воспоминаний «Мне навсегда 10 лет». Оказалось, что несмотря на бодрость письма в процессе письма, есть эпизоды, которые долго откладывались. И нужно себя, как зверя на поводке, тыкать в белый лист для их написания. У меня это период, когда я учился в лицее, бегал и составлял карты здания, шугался большого здания, много ходил играть в файтинги. Но главное — когда я однажды проснулся утром и не мог ходить, несколько дней учился заново. Видимо, необъяснимое пусть и сохранилось, но материализовываться снаружи совершенно не хочет. Приходится силком.

Челябинск, 8 лет

Я просыпаюсь с утра. Очень солнечно, это весна. Вставать приятно. Я потягиваюсь на кровати и падаю. У меня не ходят ноги! Я не понимаю, что произошло. В ужасе зову бабушку, она тоже не понимает, подхватывает меня на руки, подтаскивает меня к дивану. Я плачу, мне непонятно. Бабушка тоже рыдает.

Каждый день начинает вспыхивать уже во время пробуждения, и так сложно успеть, чтобы договориться с ним, приручить его. Это краткий момент, когда узнавание и принятие произойдут, можно будет спокойно по нему жить, ходить, делать. А то часто бывает, что день длится вне тебя – он так и не начинается, только хронологически; а ты просто мыкаешься, бездневный.

Стандарт

Каждая сторона картины видится в разном свете.
Глянь, как темно в ней – нерожденная глазу,
без сердца и разума.
Разделить облака на функции. Так
это делается.
Вселенная взорвалась? У меня в кармане
обломки.
Расплывчатые обращения. Он знал, с чем
столкнулся.
Посвящаю тебе это писание – белое-белое, посмотри.
Этим и объяснимо наличие церквей.

Барретт Уоттен, 1977

пер. Владимира Фещенко

Я делаю много записок на бумажках, они четырех основных цветов — бледно-розовые, бледно-зеленые, голубые и белые. На той, которую нашел ночью, было написано:

«Если письмо — тоже животное, ему нужно принюхаться к месту, где оно начинается. Только не говорите, что начало внутри, там как раз пусто».

Наткнулся на архив фотографий финского художника Хуго Симберга, известного по картине «Раненый ангел». В его картинах часто трудолюбивые мертвые и бессмертные заняты тяжестью.

Фотографии Симберга другие. Он словно чувствует тяжесть фиксации мира, всё это шипящее серебро и взблески. Вся тяжесть остается в ощущении на стороне, окромя фотографий, но внутри — иное; это легкость разности. Вот отчужденная лодка вырывается в реку, в море. Вот ребенок пытается спрятаться, но всего лишь обернулся, голый. Женщина выглядывает смазанно из четкого интерьера. Собака прыгает на руки и до сих пор висит в воздухе. Вот девочки на качелях зависли диагональю. Вот голые купальщики выползают из воды, но еще не выползли. Разнообразие фотографий, поз, мест, объектов, то воздушных, то увесистых говорит о какой-то уязвимости времени; фотография еще юна, не боится собственной разности, кривых проб и незащищенных лиц и предметам, поэтому прижимается со всей прохладностью к мгновенной теплоте вспышек.

*остальные фото в комментарии.

Удивительно, но мой 2025-й начался только со вчера. Это из-за месячного трипа по трем странам, Грузии, Армении, Челябинску, тоже неожиданно ставшему страной благодаря монструозному разрастанию внутри одного места. Из-за десятка вписок, из-за долгих переходов/переездов и временных смещений. Поэтому весь январь я был где-то и когда-то. Теперь я снова в здесь и в сейчас. В этом году хочу больше делать упор на собственные художественные проекты и писать о них, пытаться исследовать телеграм как медиум, как в нем устроены время, внимание, молчание и прочее; писать о самом разном — в том числе постыдном и неизбежно любимом, а еще — не подавлять то письмо, которое вот само.

Вышел новый выпуск нашего подкаста «Облако речи».

Руслан Комадей поговорил с Александром Улановым, поэтом, прозаиком, переводчиком и критиком о текстах-городах, о самарских цаплях и ежевике и об окне «я», через которое можно смотреть.

Александр Уланов — автор венецианского выпуска «Носорога», лауреат премии Андрея Белого. Недавно у него в НЛО вышел роман «Разбирая огонь». Как сказано в аннотации «это попытка не говорить о более интересной жизни, а представить  ее  —  с помощью книг и городов, пыли и неба, подвижности и надежды, открытости и бережности,  прикосновения и речи...»

В подкасте Александр также рассказывал об импульсах для написания стихотворения, о том, как отличаются тексты, написанные в разных городах, почему непереводящие поэты подозрительны, а еще объяснил специфику культурной и природной среды Самары.