«Техника — молодёжи», 1957 (автора иллюстрации не нашёл, к сожалению).

Мыслей от иллюстрации очень много: от самых очевидных (насколько скоротечен век технопозитивизма — и ведь ещё совсем недавно в историческом масштабе людей можно было воодушевить гербицидами и этиленом для фруктов) до актуальных и сейчас (точно ли нам нужно переводить столько деревьев на галоши?) и до более эзотерических (куда пропадают повсеместные реалии? когда вы последний раз думали о лечении проказы? чем пахнет резеда и неужели все это хорошо себе представляли?).

Так, ну получилось не «завтра», а «послезавтра», но я всё же донесу до вас ценную мысль: выяснилось, что я десятилетиями неверно представлял себе довольно очевидную вещь — и это устройство гейзерных кофеварок. Гейзеры, кстати, тут особо ни при чём — сходство скорее внешнее, чем физико-химическое, и другие наименования прибора выглядят как минимум не хуже — а их немало. Возможно, вы знаете эти устройства под названием moka (в честь йеменского города Моха, откуда европейцы веками импортировали кофе) или по названию фирмы Bialetti, основатель которой Альфонсо Биалетти и придумал устройство таких кофеварок в 1930-е. По-польски штука называется вообще великолепно — makinetka.

Как же я представлял себе их работу? Вода снизу, кофе посередине, конденсируется всё в верхней части кофейника, нужно обязательно дождаться кипения, есть специальный клапан сброса давления, кофеварка подрагивает при разогреве — то есть как будто экстрагируется всё паром, а потом он наверху конденсируется, так? Вообще не так.

Пожалуйста, посмотрите, короткое видео: тут очень хорошо видно, что водяной пар действительно нужен, без него прибор не работает, НО. Но! Пар не идёт вверх, а давит на слой воды под ним, проталкивая воду наверх через трубку в центральную часть кофейника, где происходит экстракция из молотого зерна — и дальше кофе вытекает в верхнюю часть.

Не исключаю, что я единственный человек, который считал, что пар выполняет другую роль — но зато как приятно разобраться в том, что иной состав кофе из гейзерки (по сравнению с капельными методами приготовления) определяется отсутствием фильтра, а не другой фазой растворителя.

Завтра будет ещё один небольшой пост, но пока что не могу не заставить вас включить новый сингл много лет молчавших чикагцев Tortoise, одной из первых и важнейших групп инструментального пост-рока: он, как это несложно увидеть, называется в честь самого тяжёлого из известных нам элементов, открытого в Дубне под руководством Юрия Цолаковича Оганесяна.

It’s a vibe.
🧪🧪🧪

Обнаружил, что дорогую моему сердцу книгу Ларса Орстрёма наконец-то переиздали под оригинальным названием — «Последний алхимик в Париже», а не «Химия навсегда», как было до того. (Желающие могут попробовать отыскать на обновлённом сайте «Азбуки» хоть какие-то упоминания того, что изначальное издание было в финале «Просветителя-2021»; хэштэг ачтослучилось).

Разумеется, выбор названия тогда был совершенно вне компетенции меня как научного редактора — что не мешало мне переживать по этому поводу. Поскольку прекрасная редакторка Екатерина Черезова давно в КоЛибри не работает, я могу, наверное, рассказать, что сам Орстрём в переписке тоже недоумевал по поводу этого решения, но полагался на маркетинговый отдел издательства — а ещё в той же переписке мы слегка поугорали вместе над тем, что обложку изначально украшали блестящие модели молекул метана с отражающимися в них нефтяными вышками (ну что было цветастого на фотостоках, то дизайнеры и поставили; в книге про нефтегазовую промышленность не написано почти ничего, если что). Кажется, маркетинговый отдел передумал!

Наверное, есть некоторое лукавство в том, что сейчас вся книга называется в честь только одной из глав — хотя и при изначальном переименовании русскоязычного издания «КоЛибри» провернули примерно тот же финт: в итоге из-за метафоричного подзаголовка «О гороховом супе, опасности утреннего кофе и пробе мистера Марша» меня несколько раз спрашивали, можно ли назвать это книгой про химию еды (нет, нельзя; это отсылка к отравлениям мышьяком и детективной прозе про это).

Тем не менее указание на Августа Стриндберга в заголовке (алхимией в Париже конца девятнадцатого века промышлял именно великий шведский драматург, а потом он ещё написал про это роман) очень идёт книге. Во-первых, примерно в половине глав истории сильно завязаны на сугубо шведские реалии — и это прекрасно. Мне искренне надоел нон-фикшн, где автор пытается говорить только на языке универсалий, усреднённой англоязычной поп-культуры — а тут это вообще не так. Во-вторых, в главе про оккультные изыскания Стриндберга Орстрём не усмехается над Августом, не разоблачает его, не ставит себя выше писателя только исходя из своей заметно большей научной подкованности; и в ситуации, когда, к примеру, русскоязычные популяризаторы науки отменяют то философию, то психологию, приглашение к уважительному сосуществованию разных академических дисциплин выглядит неожиданно прогрессивным.

Ну а химическое содержание книги я вам уже рекламировал, чего уж!

Обнаружил, что на Etsy и других похожих сервисах продаётся куча постеров с иллюстрацией из старого американского патента, посвящённого дизайну конической колбы. Объяснения этому я не нашёл — зато задумался о химической посуде и её изобретателях.

Вообще-то типологически очень большая часть лабораторной посуды происходит из средневекового арабо-персидского мира: собственно развитие дистилляции и экстракции и предназначенной для этого посуды — одно из главных достижений средневековой алхимии в этой части света. И колбы там были, и реторты, и холодильники, и всякое разное.

Но вот чего тогда не было совсем — так это стандартизации. И необходимость этой стандартизации привела к тому, что даже в случае самой банальной химической посуды мы знаем имена конкретных изобретателей современных её версий.

Нередко имена явно сохраняются в названии: аппарат Киппа, колба Шленка, чашка Петри. Иногда они пропадают в одних языках, но остаются в других: по-английски та самая коническая колба всё ещё называется Erlenmeyer flask. Уже в двадцатом веке по понятным капиталистическим причинам метонимия распространилась на названия компаний, специализирующихся на определённой посуде: именно так маленькие пластиковые пробирки стали эппендорфами.

Но даже если фамилия совсем отпала, это не значит, что изобретатель забыт. В повседневной жизни мы говорим просто «химический стакан» — но стараемся не забывать, что химический стакан Гриффина по габаритам не то же самое, что химический стакан Берцелиуса. А когда берём в руку самую стандартную пробирку, можем призадуматься о том, кто же её истинный автор: снова Берцелиус или всё же Фарадей (тот самый, да).

И тем не менее здесь есть исключения даже среди широко распространённой посуды: вроде бы делительная воронка с краном — это достаточно сложный дизайн, чтобы его придумал кто-то конкретный. Но как и бывает с эволюцией в биологии, получается, что к стандартизации тут одновременно пришли много людей, причём с разных сторон.

К чему это я: кажется, что если у вас есть Erlenmeyer flask, то получать на неё патент странно, особенно если вы не Erlenmeyer. Ан нет: стандартизация зачастую здесь важнее абсолютного первенства.

Отдельно поражает в статье вот эта иллюстрация с категориями привлекательности яйца как еды. Ужасно интересно было бы понаблюдать за мыслительным процессом авторов, пока они эти категории придумывали.

Иногда мне хочется расплакаться от того, насколько человек любопытное животное: куриные яйца — один из главных продуктов по всему миру; люди в течение тысяч лет тестируют на них абсолютно все новые технологии готовки (яйца замораживают, превращают в пасту, вытягивают в рулет) — но даже в 2025 году можно обнаружить новый способ приготовить яйцо?! Очень неудобный, требующий максимально точного соблюдения рецепта, основанный на температурных перепадах и предотвращении коагуляции во всех фазах яйца?!!

В химии, географии и геологии очень мало настолько запутывающих терминов, как «редкоземельные элементы».

Когда видишь, с каким огоньком в глазах администрация Дональда Трампа произносит это словосочетание, представляешь уникальные залежи, своеобразное Эльдорадо сырья для топливных элементов.

Так вот: редкоземельных металлов в земной коре [относительно] полно. Их, понятно, на несколько порядков больше, чем всех платиновых; но и заметно больше, чем висмута, индия или даже ртути.

Откуда тогда название? Во-первых, редкоземельные металлы крайне редко встречаются в чистом металлическом виде (ср. с той же ртутью), а находят их внутри минералов. Во-вторых, разные редкоземельные элементы и соотвествующие им простые вещества очень похожи друг на друга по своим химическим свойствам — поэтому нормально разделить их в эпоху до масс-спектрометров и центрифуг удавалось с огромным трудом. Вот вам и «редкость».

Помогает ли это термин нам сейчас? 100% нет. Но при этом он и не однозначно неверный — а избавляться от него себе дороже, слишком много учебников и справочников. Вот и живёт он в некотором лимбо.

А теперь музыкальная пауза: детройтская прог-роковая группа Редкие Земли исполнит трек «Готовься».

Меня часто спрашивают (нет, серьёзно! человек семь разных!) про вот этот мем, который много раз попадался мне за последние полгода. Увы, при неплохой задумке реализация здесь откровенно не дотягивает. Давайте разбираться.

Краткое содержание мема: ответ на вопрос «можно ли лизнуть простое вещество, соответствующее элементу»? Градации: норм/такоэ/не надо/НЕ НАДО.

1) Человеческие органы чувств — это в целом неплохие детекторы много чего, а уж в случае носа и языка так и вообще однозначно хорошие, с впечатляюще низким пределом обнаружения. Тем не менее единичные атомы или даже десятки атомов зафиксировать на языке мы не можем — а именно подобные максимальные количества можно единовременно получить для многих трансурановых элементов.

2) А как же разные аллотропные формы? Красный фосфор лизнуть, наверное, можно, да. Лизать белый фосфор — крайне неожиданная форма селф-харма.

3) Я не знаю, что такое «лизать газ». В таблице водород, например, зелёный. Где его лизать? Нет, ну есть и жидкий водород, конечно. Удачи вам всяческой, если вы решите его лизнуть.

(Художник Василий Фомичев)

Сотрудник НИИ органической химии и технологий с 26-летним стажем рассказал, что еще в советские времена разрабатывал боевое отравляющее вещество нервно-паралитического действия "Новичок", которое в десятки раз сильнее классического VX. Господин Мирзаянов заявил, что Россия, вопреки международным договоренностям, продолжает исследования в этой области. После этого господин Мирзаянов был уволен из института и обвинен в измене Родине. Он отсидел несколько месяцев в "Лефортове", но до суда дело не дошло из-за давления международной общественности. После освобождения господин Мирзаянов эмигрировал.

Новость октября 2002 года, цитата про 1992 год. Авторство новости, кстати, тоже интересное, обратите внимание.

[Партнёр Мирзаянова по публичному обнародованию данных о программе «Новичок», Лев Фёдоров, умер в 2017 году. Мирзаянову должно исполниться 90 лет в начале марта].

Я очень стараюсь не злоупотреблять сенсационалисткими околомедицинскими новостями, но тут не смог, слишком красиво. Пожалуйста, не читайте дальше, если у вас нет желания погружаться в неприятные медицинские подробности биохимии модных диет. Сделаем паузу.

…



…


…


Пауза закончилась! Диеты зло! Продолжаем.

Ксантоматоз — образование желтоватых опухолеподобных отложений липидов под кожей, связанное с повышенным уровнем холестерина в крови. Грубо говоря, это такие жировые подушечки, при помощи которых организм пытается вывести из себя холестерин. Ксантоматоз бывает вызван, например, обструкцией желчевыводящих путей или циррозом — чем-то серьёзным, хроническим.

Чел вызвал его едой. А именно — питанием исключительно стейками со сливочным маслом (так называемая carnivore diet, диета хищника). Чувствовал себя прекрасно — за исключением ярко-жёлтых опухших суставов.

Отбросим мемы про Florida Man, и давайте я напишу очевидное: человек — не хищник. Когда у вас начинает вытекать жир из суставов — это, конечно, экстремальная ситуация, иначе подобных новостей не возникало бы.

Но в целом это просто ещё одно (очень стрёмное) указание на то, что все «мужественные» диеты не имеют под собой никакой доказательной базы — ни биохимической, ни археологической.

Вторая часть дуплета: решил спустя несколько лет наконец изучить пандемийный хит Queen’s Gambit — и больше всего заинтересовался тем, какими же именно транквилизаторами кормят девочек в приюте, куда попадает главная героиня Бет Хармон. Выяснилось, что сценаристы зачем-то придумали лекарство Ксанзолам, которого в реальности нет и не было. Но под этим названием несложно распознать бензодиазепиновый препарат хлордиазепоксид, продававшийся на рынке США под маркой «Либриум» и открывший дорогу гораздо более популярным транквилизаторам того же типа — валиуму, клонопину, рогипнолу и т.д.

В 2018 году я сфотографировал в хорватской Опатии табличку, посвящённую отцу синтетических бензодиазепинов Лео[ну] Штернбаху, без сомнения одному из главных медицинских химиков двадцатого века — а заодно написал маленькую серию постов про эти вещества. Читать вот отсюда и дальше.

Как говорят в ЧГК: дуплет! Причём про шахматы! (Читающие это друзья сейчас небось удивятся: мои очень сложные отношения с шахматами это локальный мем).

Часть первая: симпатичный вопрос из, собственно, ЧГК, имеющий отношение к тематике канала (Оля, спасибо за фото). Ответ под спойлером: аммиачный, потому что N на H3, NH3.

Марк Эллиотт и его коллеги из университета Кардиффа посчитали всякое разное и, кажется, выяснили, что картинки вроде этой — а в интернете и в учебниках их сотни — нужно потихонечку отменять.

Есть такая вещь, как индуктивный эффект: про неё рассказывают ещё в школьном курсе, на ней основаны вопросы в стандартизированных тестах и предметных олимпиадах по всему миру. Концепция несложная: мы компенсируем недостаток электронной плотности (как в катионе с плюсиком на картинке) смещением электронного облака вдоль ковалентной связи, и так структура становится стабильнее. Отменять саму идею эффекта никто не собирается — но предлагается перестать говорить школьникам и студентам, что он оказывается алкильными группами (это те, где только углерод и водород и одинарные связи между ними): квантово-химические расчёты показывают, что эффект, кажется, обратный (по крайней мере, относительно атомов водорода), а стабилизируются ионы как на картинке за счёт разного хитрого сопряжения и поляризации.

Если это правда, нас ждёт постепенное переписывание всех учебников и задачников по органической химии. Увлекательные времена!

Прошлой осенью вышла статья, в которой исследователи из UCLA (первый автор — Лука Макдермотт) поломали эмпирическое правило Бредта из синтетической органической химии — причём поломали его не в теории, а тоже вполне себе синтетически, показав, что крайне напряжённые бициклические соединения с двойной связью при мостиковом атоме, как на иллюстрации, могут быть выделены в особых растворителях и с особыми катализаторами (хотя, казалось бы, это противоречит нашим знаниям о геометрии углерод-углеродных связей).

Все околонаучные СМИ написали, что сенсация! Ура! Опровергли то, что казалось незыблемым сто лет! Так и должна работать наука! И это всё совершенно верно. Но.

Правило Бредта — это некоторая экзотика. В том плане, что да, потребуется кое-что переписать — но на парадигму обучения органической химии это совершенно не повлияет.

В отличие — возможно — от другой статьи, вышедшей в начале января уже этого года.