Рассмотрим теперь поразительную способность ребенка воображать [hallucinate] во время игры: палочки — это корабли, песок — еда, камни — друзья. «Зрелый» же взрослый смотрит реальности в лицо. Когда он сломлен, то убегает в воспоминания и планирование, но никогда – в настоящие фантазии [frank hallucination], если только не находится в крайнем состоянии. Это хорошо? Вопрос в том, что считать/является важной реальностью?
Пока ощущаемая деятельность [felt activity] осуществляется достаточно хорошо, ребенок примет любые «подручные материалы»; в любом случае ядром реальности является само действие. «Зрелый» человек оказывается в относительном плену не самой реальности, а невротически фиксированной абстракции ее — так называемым «знанием», которое потеряло свою подчиненность пользе, действию и счастью. (Мы не имеем в виду чистое знание, которое является сложной формой игры.)
Когда фиксация на абстракции становится жесткой/чрезмерной, воображение подавляется, а вместе с ним исчезают инициатива, эксперименты, перспектива и открытость ко всему новому; всякое изобретательство, испытание иных вариантов действительности — и, следовательно, любое возрастание эффективности в долгосрочной перспективе.
Однако все взрослые, за исключением великих художников и ученых, в той или иной мере невротичны в этом смысле. Их зрелость — это боязливая расчетливость по отношению к действительности, а не ее искреннее принятие , какой бы она ни была. И, конечно, в то же время, когда взрослый якобы тесно приближается к действительности, он проецирует на нее свои худшие безумства и создает самые нелепые рационализации.
Ребенок прекрасно различает фантазию [dream] и действительность. Более того, он различает четыре уровня: актуальную ситуацию, как-если-бы [the as-if], воображаемую реальность [the make-believe] и «давай притворимся» [let’s pretend] (последнее выражено слабее, поскольку у ребенка плохое чувство юмора). Он может быть настоящим индейцем, используя палку как ружье, и при этом уверенно уворачиваться от автомобиля в действительности. Мы не наблюдаем, чтобы свободная фантазия вредила детскому любопытству или способности учиться. Напротив, воображение функционирует как важный посредник между принципом удовольствия и принципом реальности: с одной стороны, это способ разыграть сценарии и приобрести опыт, с другой — терапевтический механизм, позволяющий примириться со странной и горькой действительностью (например, игра в школу).
Говоря короче, когда терапевт говорит пациенту «повзрослеть» и столкнуться с реальностью, он часто не имеет в виду конкретную действительность/живую ситуацию, в которой возможно творческое приспособление, а какую-то нормативную реальность, с которой зачастую легче справляться, не сталкиваясь с ней напрямую.
Еще одна инфантильная черта, которая якобы должна уступить место зрелости, — это свободная детская агрессивность. Мы посвятим главу (главу восьмую) тому, как наши взрослые нравы тормозят агрессию [in our adult mores]. Здесь же достаточно отметить, что маленький ребенок беспорядочно колошматит кого-то именно тогда, когда его сила минимальна. Утверждение, что ребенок стремится уничтожить нечто — это, скорее всего, проекция взрослого. Сильные удары мальчика направлены только на врагов. Точно так же собака кусает в игре, но при этом не кусает по-настоящему.
Наконец, говоря об приспособлении зрелого человека к реальности, не стоит ли задаться вопросом — и стыдно, что приходится его задавать — не является ли «реальность» достаточно точно изображенной по образцу, и в интересах, западного городского индустриального общества, будь оно капиталистическим или социалистическим? Являются ли другие культуры, более яркие в одежде, более жадные до телесных удовольствий, более неопрятные в манерах, более хаотичные в управлении, более драчливые и авантюрные в поведении, менее зрелыми из-за этого?
Это цитата из "ПХГ", из 5ой главы Gestalt Therapy: Excitement & Growth in the Human Personality авторов Frederick Perls, Ralf Hefferline, Paul Goodman. Переводчики: Т. Ковальчук, Е. Пестерева, О. Поддубная, Н. Стоцкая, К. Цацуева