У всех моих друзей в детстве был дед-пердед, а у меня - крутой!

Их деды ходили в гамашах с вытянутыми коленками, гнали самогон и пахли смертью.

Мой дед жил насыщенной социальной жизнью, был похож на Горького и делал абрикосовое вино.

А кроме того, он обожал книги.

Из Узбекистана он перевозил книги на новое место на нескольких камазах.

Дед носил литературные, горьковские усы. Они были похожи на клочок морских водорослей, которые кто-то небрежно бросил ему в лицо. Когда он брал трубку телефона он говорил – «Алёу!».

Я никогда не слышала, чтобы кто-то говорил также.

Мой личный Горький жил всегда далеко от меня. С ним я общалась по телефону. Но когда мама заставала меня с книгой, она всегда вкрадчиво упоминала: «точно в деда пошла».

Тот ведь тоже всё время читал.

Читал, когда женился на моей бабуле, читал, когда она ему родила двоих, читал, когда однажды изменил ей и когда она от него ушла, он тоже читал. Похоже, это обидело её больше, чем сама измена.

С детства я росла с понимаем тонкой мистической связи через книги между мной и дедом Горьким.

Поэтому когда я стала взрослой, а дед, вопреки всем прочим мужчинам моей семьи, всё еще был жив и даже в уме, я купила билет на поезд и поехала к нему.

Мечта стала такой близкой. В поезде я представляла о чем мы могли бы с ним говорить.

Воображаемый Горький читал мне наизусть:

Баба Настя, поди, померла, и Пестерев жив едва ли,
а как жив, то пьяный сидит в подвале,
либо ладит из спинки нашей кровати что-то,
говорят, калитку не то ворота.


- А ты знаешь, милая - говорил бы мне дед - он ведь, и правда, смастерил из спинки их кровати калитку! Жизнь гораздо поэтичнее любой поэзии.

А я бы удивилась, будто бы только сейчас узнала и о Пестереве, и о калитке, и о Бродском.

Стук колес поезда отбивал ритм для моих воображаемых разговоров с дедом Горьким. И там в воображаемом мире, мы с ним были самыми близкими литературными друзьями. Мы читали мысли друг друга и наперегонки цитировали Довлатова. И за огромным армянским столом, только мы вдвоем, я и дед, знали бы откуда эта цитата и почему это теперь так смешно.

Но жизнь, как говорится, обгоняет мечту.

О сокровенном с Горьким мы говорили только один раз, утром, он сказал, что ведет подпольную борьбу за возращение советской власти. Я решила не уточнять.

Библиотека у него и правда, была огромной, от самого пола и до потолка все стены в двух или трех комнатах были полностью заставлены книгами, и это была полная антология всех съездов КПСС и аннотации к ним.

Когда вечером я зашла в библиотеку за книгой, дед это увидел, но сразу как-то не решился спросить, что я выбрала. Он зашёл ко мне перед сном, и победоносно закинув голову, будто бы читать научил меня он, причем только что, спросил:

- И что же ты выбрала?

Никогда не забуду его разочарованных глаз, никогда!

Я поняла, что ждал он меня не меньше, чем я его. Ведь где-то там жила его внучка, которая, как говорили, много читает и говорили, что очень похожа на него самого. И вот она, наконец, приехала в его дом, изучила его знаменитую библиотеку и из всего многообразия мыслей умных людей, не говоря уже о Капитале и многотомников его интерпретаций, она выбрала… эту чушь.

Пересохшим ртом он выдавил из себя: – Эт не моя книга. Это Артемке почитать в школе задали.

Больше мы с ним никогда не разговаривали.

Так «Мифы и легенды Древней Греции» в очередной раз доказали, что отношения между самими родными людьми всегда самые сложные и запутанные.