САГА


– Вот, – он думает мстительно, –
она еще ко мне вернется,
она еще примчится ко мне, еще прискачет,
она еще у меня попляшет!
Еще приползет ко мне, будет молить о пощаде,
будет следы мои целовать, ноги мне мыть – воду пить,
есть землю!
А я ей скажу: – «Не будет тебе пощады!»
Слугам скажу: – «Вытолкайте ее шею!»

…Пять лет проходит.

– Вот, – он думает с горечью, -
она еще ко мне вернется,
она еще пожалеет,
она еще все поймет,
раскается, будет рвать на себе волосы, реветь белугой.
Сядет у моего порога,
будет бить в грудь себе кулаками,
в окно стучаться, просить прощенья.
А я ей скажу: - «Не прощаю! Поздно!»
Дверь запру и окно захлопну.

…Десять лет проходит.

– Вот, – он думает с великим волненьем, –
она еще ко мне вернется:
на устах – улыбка сожаленья,
в руке – алая роза.
Войдет в дом, на стул присядет,
скажет:
– Давай по-хорошему поговорим,
я всё тебе объясню!
А я отвечу:
– Ну что ж, говори,
только не завирайся!»
И безразлично так отвернусь, прикрывая рот, словно зевая.

…Двадцать лет проходит.

– Вот, – он думает с отчаяньем, с нетерпеньем, –
скоро ль она вернется?
Я уж и дверь распахнул,
посадил у крыльца куст жасмина,
надел лучшую одежду тонкой работы.
Скоро ль она придет, скинет плащ у порога,
скажет:
- Долго ж я шла к тебе! Как устала!
Завернется в плед, заберется с ногами с кресло:
-Ну – какие новости? Как ты тут поживаешь?
И я сяду возле нее, словно ничего и не происходило,
Словно не расставались.

… Проходит лет двадцать пять, не меньше.

– Вот, – он думает с трепетом, –
скоро ль она вернется?
Уже и жасмин отцвел, и одежда сносилась,
глаза потухли, сердце перегорело.
Оползень разрушил дороги, дом покосился.
Когда же она появится, наконец, и спросит:
– А где же хозяин?
Выйдет сосед и скажет:
- В доме никого нет, а хозяин умер.
А вы кем ему приходитесь? Родственница?
Или по работе?

И тогда она попятится и заплачет,
и замашет руками, и в лице изменится,
и умрет на месте!